Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2019
Нам ли, брошенным в пространстве…
О. Мандельштам
…Главным становится не отчётливое: «Она всегда или только что приехала или сейчас уезжала». Или: «весь склад наших отношений был первоначально основан на небывшем». Подобное — неопределённость и неуловимость — ранит сильнее любовных взглядов и слов. А ещё «тонкие лодыжки», «худенький Нинин локоток», «янтарная темнота быстрых глаз»…
Нина из рассказа Владимира Набокова «Весна в Фиальте» — один из немногих женских образов в русской литературе, написанных словно акварелью. Настолько он воздушен и словно не до конца проявлен, как на фотографии. Автор не слишком детально описывает внешность Нины, но несколькими точными и штрихами автор создаёт зримый и даже узнаваемый образ «маленькой узкоплечей женщины с пушкинскими ножками». При этом красивой её было не назвать: «несмотря на малый рост и худобу, а может быть благодаря им, была на вид значительно старше своих лет». Автор рассказа «Весна в Фиальте» предугадал новый тип красоты, который вскоре утвердится в богемной среде Европы и Америки.
Нина — это повзрослевшая Оля Мещерская из «Лёгкого дыхания» Ивана Бунина, написанного в 1916 году. Нобелевский лауреат также не даёт нигде подробного описания внешности своей героини, ограничиваясь, например, тем, что у неё были «все те формы, очарование которых ещё никогда не выразило человеческое слово». Набоковская Нина, написанная спустя двадцать лет, напоминает бунинский персонаж также и «честной простотой, ей одной присущей».
Это редкий тип женского характера. Удивительно манкий и сложный в описании. Не только в русской, но и мировой литературе есть образы, в которых авторы словно не уверены. Они осторожно подбирают слова, описывая их, словно боятся спугнуть подробностями неуловимость персонажа.
Образ Нины особенно примечателен на фоне её мужа, писателя, «венгерца, пишущего по-французски», который нужен Набокову, вероятно, не только по литературным причинам. Слишком развёрнуто повествуя о его писательской карьере и стилистической манере письма, автор словно сводит счёты с протипом персонажа, заключая: «Теперь слава его потускнела, и это меня радует…»
Нину сложно назвать роковой женщиной. В ней нет хищного начала, она не манипулирует мужчинами, как Манон Леско. Но и, как героиня Проспера Меримэ, «с каждым недостатком она соединяла достоинство, быть может, ещё сильнее выступавшее в силу контраста». Она честна и искренна в своём простодушии, с которым совершает порой не благовидное. Вспоминается Жоан Маду из «Триумфальной арки» Ремарка, схожий тип женщин, которые могут оставаться с нелюбимыми мужчинами и безрассудно дарить любовь другому мужчине. Но никогда ничто не заставит их поступить против их воли. И в этом их цельность и последовательность.
Нина — это образ, целиком принадлежащий веку двадцатому, с его свободами, женскими правами и возможностями. Невозможно даже помыслить, чтобы героиня Толстого, Тургенева или даже Чехова позволила себе в личной жизни без дальнейшего раскаяния и самобичевания то, что станет позже если не нормой, то обычным явлением.
Аллюзии на предшественников становятся характерной чертой Набокова. Безусловно, Анна Сергеевна фон Дидериц… Но и «Шутка», конечно, шутка Чехова, когда влюблённый, но опасающийся своего чувства герой, а, может, не осознающий или боящийся его, решает жестоко подшутить над девушкой, во время каждого порыва ветра произнося: «Я люблю вас».
В одну из встреч главный герой «Весны в Фиальте», от имени которого ведётся повествование, неуверенно пытается сказать о своей любви. Но, натолкнувшись на непонимающий взгляд Нины, осекается и тут же оправдывается: «Я пошутил». Этот извечный страх называния чувства…
Но в Нине, при всех отголосках — литературных и жизненных — сокрыто неповторимое. То, что трудно назвать одним или несколькими словами. Да и автор нигде не анализирует и не суммирует свойства её характера. Но обстоятельно и пристрастно воссоздаёт их встречи. Эта дневниковость создаёт порой ощущение будничности. На протяжении многих страниц явственно желание героя разгадать эту странную и доступную женщину, точнее, природу влечения к ней. Для меня в этой неуловимости и невозможности решить загадку заложено что-то очень живое и человеческое. «Есть много, друг Горацио…» А ещё — томительное ожидания финала. Потому что у подобных любовных историй должен быть финал, а не банальное окончание романа.
Мотивы поезда и адюльтера, и, как неизбежность, отсвет известных героинь Толстого и Чехова, введённые автором в ткань произведения, только подчёркивают инакость главной героини рассказа Набокова. Нина лишена рефлексий по поводу своего образа жизни.
Создав и поставив Фиальту (черноморская Ялта плюс адриатический Фиюм) на литературную карту мира в окружении реальных европейских городов, автор словно защищает и свои воспоминания. По одной из версий, прообразом Нины стала Ирина Гваданини, зарабатывающая на жизнь стрижкой собак. Отсюда забавная деталь, отмечаемая всеми набоковедами — её «лающий голосок» в телефонной трубке.
Рефрен поезда, который в течение всего рассказа будет периодически появляться на страницах, подсказывает развязку, хотя и не очевидную. Нина погибает в автокатастрофе. Но известие о её гибели будет прочитано героем в газете на вокзале.
Один из исследователей творчества Набокова Александр Долинин «услышал» в звучании Фиальты старинное слово фиал.
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!
«Евгений Онегин», 5, XXXII
То есть, Нина и есть фиал, сосуд, из которого жаждет напиться главный герой. И не он один. И главный герой это понимает и даже принимает. Но Нина тревожит его. Не укладываясь в своих поведении и эмоциональных реакциях в общепринятые рамки, она вызывает в нём не только завороженность, но и раздражение. И всё равно он ничего не может поделать с собой. И, сталкиваясь с ней, не важно, где, послушно идёт за ней.
Задумываюсь, что бы случилось с Ниной, если бы она выжила в той аварии. Вероятно, её личная жизнь была бы такой же запутанной. Сомнительно, чтобы любовь Нины и Василия имела продолжение, хотя он и рисовал в воображении туманные картины их совместной жизни. В годы войны она могла стать участницей сопротивления и погибнуть от пули нацистов. Но могла бы завести интрижку и с врагом. Да, сослагательное наклонение… Но так сложно расстаться с этим дивным образом. Может, автор потому и решил умертвить героиню, что не видел будущего для неё. И для них обоих.
Сменились эпохи, изменились литературные вкусы и веяния. Но набоковская Нина продолжает сохранять манкость и для рядовых читателей, и для пытливых исследователей. И по-прежнему беспокоят и смущают «её зыбкость, нерешительность, спохватки». А Нина, обычная в сущности женщина, стала символом чего-то неуловимого, странного и непостоянного. Точнее, не вечного.