Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2018
Дария Кошка — автор поэтического сборника «Первый лист» (2018).
Публиковалась в журналах «Крещатик», «Зарубежные задворки», «Эмигрантская лира», «Лиterraтура», «Южное сияние», «9 муз», «Полутона», «45 я параллель», «Культурный слой», «Харків» и др.
Лауреат литературного фестиваля «Харьковград» (2016); вошла в шорт-лист конкурса «33 буквы», проведенного
в рамках VI Международноголитературно-музыкального фестиваля «ИНТЕРЕАЛЬНОСТЬ‑2018», и в лонг-лист международного литературного форума «Славянская Лира» (2018).
За окном валит снег, и от этого в квартире становится все тише. Вечером, когда придет мама, уйду гулять. А пока надо сделать пару дел…
Когда бабушка ругалась, голос у нее звенел, как звенит крышка от кастрюли, которая крутится, если ее уронишь на пол. Бабушка никогда не кричала, только могла сказать раздраженно и звонко, и тогда сразу же проступала ее беззащитность. Но перед ней никогда не было стыдно — ее становилось жаль. Потом она начинала оправдываться, говоря утешительно и поучительно, и, наконец, приглашала к столу, пить чай и есть бутерброды со шпротами. Она вообще любит рыбу. Папа шутил, что она светится по ночам. Теперь она не ругается и почти не выходит из дома.
Последние недели каждый день, возвращаясь домой из колледжа, спускаясь на эскалаторе метро, я наталкиваюсь глазами на афишу рок-концерта какой-то группы. Там нарисован рыбий скелет, и он колет мне глаза, заставляя вспомнить о бабушке. Ей нужно позвонить, а не хочется. Папа звонит туда почти каждый день и всегда знает, когда у них нет связи, но делает это по пути с работы, и мы узнаем о том, как у них с дедом дела, из его рассказов. И все равно звонить не хочется. А видеть я ее теперь не могу: мы больше не ездим туда, где она живет. Там опасно.
Бабушка откладывает деньги на похороны. Согласитесь, это странно. Она всегда была странной. Вскочит у нее прыщ или синяк появится — показывает мне, маме или соседке, просит посмотреть. Как будто боится, что из того синяка выползет смерть и съест ее с потрохами.
Мама у меня не такая. Мама всю жизнь таскалась с тяжестями: сначала с баяном, когда училась в музыкалке, потом с братом, когда он родился, потом, работая киоскером, — с газетами, потом с тяжелыми ведрами на огороде, когда родилась я и ее уговорили уволиться и заниматься детьми. Мама никогда не жалуется на болезни, молчит и терпит до последнего. Всегда все отдает детям. То есть, чаще всего мне. Помню, как-то раз мама купила всем мороженое — брат тогда еще жил с нами. И когда мама ела мороженое, я искоса наблюдала за ней с новым, странным ощущением, а брат смеялся надо мной, и назвал это чувство, сказав, что я жадина. Раньше она всегда отдавала свое мороженое мне.
А вот бабушка всегда просила мужчин принести тяжелое. Мужа, сына, соседа. Она всю жизнь проработала бухгалтером, всегда себе шила по последней моде и до сих пор любит вкусно поесть. У бабушки коса до колен, раз в три дня она ее расплетает, расчесывает и укладывает венком вокруг головы. На фотографии, где ей двадцать пять или двадцать семь, она настоящая красавица… Любопытно, она и тогда боялась прыщей и синяков, из которых могла выползти смерть?
Но, если честно, я о бабушке вспоминаю редко. К моему стыду. Сегодня восемнадцатое декабря — день ее рождения. Вот я и набираю ее номер. Это первое дело. Стоп. Сбрасываю. Нахожу в недавних вызовах маму.
— Сколько ей там исполняется? — спрашиваю. Я всегда говорю по телефону на громкой связи. Мама считает, сколько лет исполняется ее свекрови, а я в это время делаю селфи в зеркале и отмечаю, что омбре на короткие волосы подходит к моему новому короткому платью в крупную клетку. Добавить еще темную помаду — получится гранж. Хотя черная помада и чокеры уже полгода как вышли из моды. Теперь все предпочитают нежнятинку: розовые волосы, кружевные воротнички, рюкзаки-медвежата, вот это вот все.
Здесь так тихо. Только падает снег, как пять лет назад, когда мы встречали новый год в нашем городе. Только тогда играла музыка. Включаю музыку. Надо позвонить. Выключаю. Иду к окну, к его кружевной занавеске, набираю бабушку. Пока идут гудки, слышу как бы со стороны свой вздох. Вдеваю пальцы левой руки в дырочки кружева и так стою, повесив руку. Теперь я немножечко спайдермен.
— Поздравляю, бабушка! — мой голос рвет тишину.
— Спаси-ибо! А как ты там?
У бабушки красивые интонации, и она говорит громко и медленно — медленнее меня. Да я и делаю все быстрее.
— Хорошо.
— Как работа, учёба, тепло ли тебе в новой квартире? Как погода? А у нас рубли ходят, гривни уже нема… На похорон откладываем, ну кто нас хоронить будет — вы, что ли, приедете?! Кладбище разрослось… Две собаки — обеим дед будки строит. Да, одна рыжая, Герда, еще при вас жила, а второй — кобель, ее сын. Гож уже… Назакрывали всего, помидоры, огурцы!.. Тринадцать ведер картошки выкопали. Позванивай, нам скучно. Не забывайте нас.
— Не забудем! Здоровья тебе, бабушка!
— И тебе здоровья.
— Здоровье — это самое главное… Ну, пока! — говорю, перебарывая неловкость.
— Счастливо.
Фух… — вздыхаю, надувая щеки. Минус одно дело. И все же неприятно… Делает вид, что не понимает, что я на нее забила. А все из-за АТО.
Мне было четырнадцать, когда все началось, и мы с родителями выехали с Донбасса. Я родилась в двухтысячном. Завтра, девятнадцатого декабря, мне исполняется восемнадцать.
Странно, что мы с бабушкой родились друг за другом. Одна восемнадцатого, другая девятнадцатого. В детстве мне казалось, что в этом есть какой-то таинственный смысл, закономерность… Но нет. Мы непохожие и чужие.
***
Меня, кстати, зовут Катя. Так зовут где-то треть украинок. Ну и что? Я такая одна. В новой школе на меня смотрели странно, как на «девочку со сложной судьбой». Как смешно! Ну скажите, чем, чем я отличаюсь от остальных девушек? Разве во мне есть что-то необычное?
Знаете, это не я необычная — это здесь все необычные, в этом городе. Для меня этот город был городом, откуда возят вещи на рынок. Здесь — самый большой рынок в стране и он же — один из самых больших в Европе. Именно здесь затаривалась мама моей одноклассницы Лены, и всегда находила такие вещи, что мы все ахали. В двенадцать лет Лена стала неформалкой, родители ее в этом поддержали, потому что и сами слушали рок, а у ее папы был мотоцикл. Лена — она очень, очень красиво и аккуратно одевалась и красилась. Не то, что я — все время в одних джинсах… Так вот, Лена у меня ассоциировалась с этим городом.
Мы приехали на съемную квартиру к Вите, моему старшему брату, а потом сняли свою. Витя даже стих написал и вывесил у себя на стене в день нашего переезда к нему: «Не ходи в уто АТО, служи в цирке Шапито!» Он вообще шутник, а еще он был против Майдана. Помню, мы тогда все стали политичными.
Мы следили за российскими новостями. А когда аннексировали Крым, родители быстро поняли, как заблуждались, считая Россию хорошей. Мы следили за украинскими новостями, потому что русские были — ну на голову не наденешь. Мы ждали спасения из Украины.
Наш город надвое рассекает Ростовская трасса. Именно по ней к нам въехали русские танки. Или бэтээры — я точно не могу сказать, не помню. Но точно помню, что их было шестнадцать. Я считала.
До того дня, как приехали танки, мы жили в постоянной тревоге, особенно родители. Вещи были собраны, в подвале мы не прятались, но были и к этому готовы. ГРАДы стреляли, и разные другие машины. Мы научились по звуку определять, что стреляет. С одной стороны города стреляют, с другой — через несколько секунд — взрывается. А потом в интернет выкладывают фотки с покореженными рельсами или разбитыми домами. Центр не трогали.
Больше всего меня напугали танки. Выстрелы и взрывы — это ничего, к ним быстро привыкаешь. По новостям передавали, что это идут учения. И вот однажды в четыре часа ночи спим мы сладко и крепко, и вдруг нас будит жуткий рев машин, двигающихся по Ростовской трассе из России. Я в ту ночь допоздна сидела на ВКонтакте — листала паблики, общалась. Меня уже не выпускали гулять, потому что по городу поползли слухи о том, что молодых девушек хватают на улицах и увозят в машинах без номеров — вот и сидела в интернете допоздна… И где-то как раз к трем заснула. Утром мы собрали вещи и переехали в Украину.
Помню, папа еще обиделся, что я так много сидела в сети… Я конечно, склонна к прокрастинации, как и все подростки:) Но когда новостная лента заполнена объявлениями о розыске пропавших, и среди них твои знакомые, ты сразу начинаешь понимать, что хорошо, а что плохо. Все начинают группироваться. Быть на связи в такое время становится необходимостью. Мы — весь город — стали в то время похожи на стаю. Градом повреждало вышку, и связь переставала ловить. Тогда все тревожились, держались друг за друга, помогали, кто чем может… Как-то раз мама послала меня к соседке за сахаром. Прежде они были, как говорится, в контрах, но не теперь. Вечерами они наведывались друг к другу, поскольку то у одной, то у другой пропадал интернет, а нужно было созваниваться с родственниками за границей по Скайпу, чтобы те не беспокоились. Мне было странно видеть доброту в людях, которые до этого были равнодушны и грубы.
***
Когда мы приехали из нашего городка в большой город, меня поразило то, как все куда-то спешат, и как им всем нету друг до друга никакого дела. Нам было сложно найти квартиру, и мы жили вчетвером в однушке Витьки. Был еще август, до школы было еще две недели, и мы с мамой каждый день ходили смотреть жилье.
Вы себе не представляете, что чувствуешь, когда добренькая женщина, внешне напоминающая твою соседку теть Любу, угощавшую тебя с детства пирожками с вишневым вареньем, показывает жилье, а потом присаживается на диванчик и спрашивает — точно к стенке припирает: «А вы с какого города?» — и глядит на тебя как на врага. Не врать же ей… Другие сразу по телефону спрашивают. Узнав, что мы с Донбасса, никто не хотел сдавать жилье.
Кажется, дело не в том, платежеспособны мы или нет. Нас боялись. И нас не хотели видеть.
Война в трехстах километрах от твоего города — это еще ничего, маленькая обжитая квартирка надежно защищает тебя от всей политики, о которой ты узнаешь из новостей. Тогда можно и укропов презирать, и ватников хаять. Но когда из телевизора, как та девочка из «Звонка», начинает лезть что-то страшное, стучаться в двери, голосить под окнами — твоему покою конец. Черт его знает, что сделали там эти люди, которые не удержали свой дом от злых вторженцев и поддержали Русскую Весну. Бездомные, нищие, оставившие там всю бытовую технику и работу.
А вы знаете, что творится в отделениях соцзащиты? Часа за два до начала работы этих учреждений люди приходили, чтобы занять очередь за справкой на госпособие на съем жилья. Там было очень много людей. Витька припомнил — так в девяностых стояли за хлебом. Маме два или три раза хамили, она плакала. Мне ее было жаль, и еще досадно было, что мама не может, как бабушка. Та бы быстро со всеми договорилась… Я чувствовала бессилие, но ругаться мне было запрещено. Потом с нами пошел папа и больше нам никто не хамил. Мы быстренько, всего за три дня, сделали все бумажные дела и начали получать наше пособие. Правда, его — за всех троих — на жилье не хватало, ну, да это не страшно: мой папа был шахтером, а у шахтеров большая пенсия. Хотя и лечение дорогостоящее…
Когда начался сентябрь, я полюбила точные науки. Если раньше мне нравилось читать, смотреть сериалы и видосы на ютубе, то той осенью я целыми днями решала уравнения по алгебре и задачки по физике. В числах можно было укрыться от неразберихи, которая всегда творится в человеческой жизни.
Теперь я заканчиваю колледж — на программиста, как и мой брат. Потом поступлю в ХНУРЭ… Хочу делать программы на андроид. Неделю назад мы с братом вместе ходили на открытый семинар по стартапам. А что, неплохо зарабатывают эти ребята.
Хотя иногда я мечтаю, что буду изучать математику дальше, и пойму, наконец, почему мы с бабушкой родились друг за другом — она 18‑го, а я 19‑го. Может быть, эта странная таинственная закономерность раскроется передо мной как перед математиком (не помню, как там его звали) в фильме «Пи». Я узнаю имя бога и остановлю войну:))))
Хотя, если честно, мне в последнее время становится на это все равно. Завтра я праздную свое совершеннолетие, а за окном валит снег, и я больше переживаю на счет того, в чем завтра идти в колледж. Мама наверняка будет против короткого платья под осеннее пальто. Пуховик мне еще не купили — наверное, ждут, что я куплю его себе сама, на деньги, которые мне надарят. Но я планирую отложить их на фотоаппарат. Пусть сами покупают, они же родители… Кстати о планах, было еще какое-то дело на сегодня. Мама просила что-то там сделать на кухне… Вылетело из головы. Типа посуду вымыть… Ах да, вспомнила. Нужно приготовить рыбу, потому что вечером в гости придет папин начальник. Папа говорил, что Владимир Владимирович просто обожает рыбу. Прямо как моя бабушка.
А знаете, что я сейчас, ну вот прям сейчас, заметила? Каждый раз, когда снежинка приближается к асфальту, еще не полностью укрытому телами ее дружков, — под ней появляется черная тень. В сочетании с тишиной в квартире выглядит это безобразно. Короче говоря, настроение у меня премрачное…
Ну, хоть выложу фотку в Инстаграм. Так, где там моя старомодная черная помада?