(о книге Дмитрия Плахова)
Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2018
О книге Дмитрий
Плахов. On the Ruin of Species,
что в переводе с языка короля Артура на пост-хазарский означает
«Вымирание видов». — М.: Элита, 2018.
Самое приятное время суток — постель или бег. Так думал
пишущий эти строки, сидя в комфортном экспрессе «вавилон-валаам…
ой, пардон, вифлеем» (конец цитаты), листая страницы
напротив, как оказалось, не сестер, а мамочки с дочкой. Они
не из бывшего Вьетконга,
а из самого Сайгона.
Лучшего катализатора для чтения новой книги Плахова «Вымирание видов»,
чем гибридные или не очень, близкие-далекие войны, миловидные или
не важно какие прекрасные любимые существа не нашего пола,
а также речь, аки дорога в никуда куда-нибудь —
не придумаешь.
Вперед, на штурм творения адепта развитого постмодернизма,
основателя школы системного поствагинизма, мастера
экивока, эквилибра и «гребаного экибастуза»
Дмитрия Плахова, размером в 118 страниц, с буквами, с тату
на скальпеле, в меру нецензурной лингвистикой и метаморфозами
философских парадигм.
Я был готов и знал, что стол не рухнет…
смелей поэт сейчас ты нам ответишь
за постмодерн
Сразу, без шансов на изготовку, стихи окунают в нечто
не аморфное, плотское и событийно-бытийное.
морфем ускользающей речи
держать за зубами невмочь
я был батальонный разведчик
а ты капитанская дочь
Вместе с автором нестарым надеваем окуляры, с ним же
одновременно снимаем розовые очки. Примерно с той яркой детской «вспышки
слева», своей у каждого.
когда на месте бетонного мира
пролегала лесополоса
Часть первая и далее везде — понемногу война. Гниль
во вроде бы порядочных, мускул в тщедушных, насилие, грязь, вонь
красивых и отмена всякой социальной справедливости остальным. Командир
батареи импульсных излучателей — отчет которого и есть та самая
первая часть — попеременно то на southeast,
то по-вдоль. А в общем, в грязи
по локоть, в крови по шею. Сердце еле шевелится. Иначе, как
напишется-надышится такое:
на торце обожженными пальцами
раскрошив антрацит уголек
(Помолчим.)
мой дружок что погиб под дебальцево
мой браток что под горловкой лег
И еще громче помолчим…
Болевые точки стихов Плахова не моды ради, как тату —
на запястье, под ключицей, возле сонной артерии или в районах самых
солнечных сплетений. Они — всюду, ибо такова сегодняшняя жизнь.
То теракт, то «ихтамнет»,
то грязные слюни лжецов всех мастей и каст,
то оборонно-наступательная риторика зашкаливает. Умудряется же поэт
сдержанно и вязко об этом говорить. И боль его
чувствуется — многолетняя и многожильная, мужская, без «ахов»
и «охов».
Пускай художественно загнанная в строфы — все равно,
настоящая людская боль…
старый друг ко мне не ходит
я укроп он колорад
Пауза. Выпьем минералки, поглядим в похожие глаза напротив.
Вперимся в осколки памяти, дрогнем резонансом не отмерших нервных
окончаний, и — в отчет куртизанки. Это на второе.
У Плахова в стихах можно ходить в домашних тапках
на босу ногу. Особенно, когда про любовь.
не ты ль сейчас взорвешься подо мной
и новая вселенная родится
Помнишь, да? Какая участь у наших дочерей. Отцам виднее,
матерям больней.
стальной шелкопряд взгромоздится на тут
и шелк орошается красным.
Нежность, с которой автор умеет любить, порой зашкаливает, даже
по моим приборам ночного неведения. Но… он так и пишет, как дышит
и любит, не насилуя:
коль славишь свет молчи и мглу
темно хоть глаз коли в углу
но не лобзай калигулу
во мне калигулу
На третье, собственно — диагноз и анамнез неизлечимо
заболевшего поэзией. Отчет вирусолога, не корявый, на «этой мертвой
латыни», а под разным светом больничных ламп — вдумчиво
со стетоскопом, на кушетке с электродами, в камере для МРТ…
Написал бы отдельно на докторскую по поводу названий
стихов, не буду — сами прочтете в книге, станете докторами.
Разных наук, сопредельных с жизнью и ее обитателями. Тут
и латынь, и английский, и иван-дурацкий,
и гишпанский, и шпанский тож… Поле для
исследователей одного из вымирающих видов. Homo poeticus.
Думаю, что Плахов — из этих самых. И со Словом,
и с Ним научился договариваться.
Стихотворение «6. Антиутопия» — своебразный
код доступа ко всему остальному в книге, хотя прозрачность
и ясность игры в смыслы и подачи у автора и без
экспериментов — отменные. Иногда убийственными метафорами «словно сфинктер
сфинкса», нередко саркастически
произволом формы порядка для
потребляем всуе артикль «бля».
К слову, устрашающий дисклеймер на обложке с издевательским
«18+» не более чем дань царящему в верхах запретительскому
идиотизму. Барков и проч. бы расслабились, прочитав эту книжку
Плахова. Нет там ни пошлости, ни порнухи, которой кишит окружающий
наш днесь…
Полагаю, что послушав, как бубнится
в вагоне его свернутая лентами мебиуса
и развернутая центонами-перевертышами живая
поэтическая речь, мои попутчицы спокойно и крепко заснули позже
в надежных и нежных руках. Потому что боль, самоирония
и беспощадное внутреннее око, прописанные в книжке — дарят
немного усталости, надежду и покой.
ведь согласно последним данным сети ГЛОНАСС
кроме божьего ока никто не отыщет нас
«Вымирание видов» — своеобразный призыв к выживанию видов.
Иногда даждь днесь, чаще наоборот. Такие, как эта,
книжки — точно путь ко второму. Читайте, вкуса ради и созревания
для…