Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2017
Баранова Е.Дж. Рыбное
место. СПб.: Алетейя. 2017.
136 с.
Маркина А. Кисточка из пони: стихотворения и поэмы.
— М.: «Новое время», 2016.
Бабинов О. Никто. СПб.: АураИнфо. 2015. 144 с.
Литературное
объединение «Белка в кедах» не так давно появилось в нашем литературном
пространстве, хотя поэты, входящие в него, а это Евгения Джен Баранова, Анна
Маркина и Олег Бабинов, хорошо известны любителям
современной поэзии. Совсем недавно все они ещё раз заявили о себе выходом новых
сборников. Это даёт нам повод поговорить как о творчестве каждого из них по отдельности,
так и о состоятельности их объединения как факта литературной жизни.
Забегая вперёд, сразу
заметим, что все три поэта схожи в том, что их взгляд направлен от окружающей
действительности куда-то вовне. И отличны – тем, куда именно вовне их взгляд
направлен. Помня о персонаже, который наши поэты избрали в качестве своего
символа, можно сказать, что в каждом случае наша белка совершает прыжок, но
каждый раз – в своём направлении.
Об этом и
поговорим…
Прыжок в прошлое
Евгения Джен
Баранова – поэт молодой, но уже успевший стать ярким явлением на том, в общем, довольно
унылом фоне, который именуется нашей «молодой поэзией». Сжатые, ёмкие,
афористичные стихи, наполненные яркими метафорами, языковой игрой и скрытыми
цитатами, не могут не привлекать внимания, а то, что при этом они оказываются
способными донести до нас живое чувство, внушает доверие к их автору.
«Рыбное место» –
уже третий сборник поэта, включающий в себя, судя по аннотации, стихи,
написанные в 2012-2016 годах.
Начинается
сборник с осознания жёсткого кризиса языка и себя как поэта. «Интересна не форма,
но я / не умею пока объяснить».
Задекларировав
данный факт, Евгения вполне доходчиво начинает объяснять, что именно ей важно в
себе и в окружающем мире. Наверное, первое, что бросается в глаза, это то,
насколько всё-таки определяющим для её поэтического мира является место рождения.
Она – «южанка», уроженец тех мест, где «купанием долгим спасают от грусти». И крымская
тема красной нитью проходит через весь сборник. Крым оказывается покинутым
раем, тёплой вселенной детства, противопоставляясь в этом качестве холодной во
всех смыслах Москве.
Евгения Баранова
вообще – поэт дихотомий. В стихах последовательно сталкиваются лето и зима,
тепло и холод, прошлое и настоящее, детство и взрослость. И в
конечном итоге – подлинное и фальшивое, жизнь и смерть (причем «жизнь» тут
стоит в одном ряду с «фальшивое» и «холодное», а «смерть» – с «тёплое» и
«живое», тесно связанная с растительным миром, она, по сути, представляет собой
просто другую форму жизни).
Вполне логично в
этой связи звучит проходящая через весь сборник тема отъезда – случившегося,
когда был покинут крымский рай, и будущего, с которым
связаны надежды на оставление холодной и неуютной локации нынешней.
Да оставь наконец нежилые
массивы!
Забирайся на север, спускайся на юг.
Если тянет вокзал, не пугайся, служивый, –
это старые книги в дорогу зовут.
(«Уехать»)
Географической
дихотомии вторит дихотомия любовная. Оставленная в прошлом любовь
противопоставлена одиночеству в настоящем. И холод одиночества сливается с
холодом географическим, а оба вместе – с холодом экзистенциальным. Вызывает симпатию,
что на этих холодах поэт не впадает в пессимизм, а бунтарски
противопоставляет холоду мира своё «я».
Ну что ж, уходим.
– Бьёт крылом
пушистым,
глядит янтарно, вертит головой
мучительная молодость. – Простишь им:
и бывшим, и забывшим, и нежившим,
и снегу, и березонькам прокисшим,
мою неосторожность быть собой.
(«Метафора как бабочка. Прощёлкал…»)
Впрочем, к
завершению книги намечается некая тенденция примирения с окружающей
действительностью. Так, в стихотворении «Август» местом, вполне пригодным для
жизни, неожиданно оказывается Петербург. Остается надеяться, что и в других городах
средней полосы лирический герой отыщет что-то, что сделает их более приятными
для жизни.
Прыжок в будущее
Анна Маркина,
может быть, самый известный в литературном мире поэт нашей тройки, отмеченный
многочисленными наградами и публикациями. Новый сборник представляет собой
своеобразное избранное поэта, в него вошли стихотворения 2008-2016 годов.
Стихи Анны
Маркиной прозрачны, легки и забавно-фантасмагоричны.
Этим они близки детской поэзии и могли бы стать частью её, если бы не их совсем
недетское драматическое содержание.
Бросается в
глаза определенное сходство поэтических тем Анны и Евгении. У Анны тоже весьма
напряженные отношения с миром и тоже значимую роль играет некогда случившийся
отъезд с родины. Дальше начинаются различия. Если у Евгении Барановой покинутый
Крым выглядит раем, то для Анны малая родина предстает практически тюрьмой. Из
которой лирический герой уже было отчаялся вырваться. Но,
в конечном итоге, в момент наивысшего отчаяния всё-таки вырывается. Чтобы,
вернувшись, понять, что бывшая родина стала чужой.
Столь сложный
сюжет с трудом умещается в лирическом стихотворении. Может быть, поэтому
значительная часть книги отдана под поэмы. Полные внутренней музыки, они
неспешны и, подобно русским рекам, кажется, обладают способностью не
заканчиваться.
Ещё одно обстоятельство,
способствующее, быть может, обращению Анны к жанру поэмы: центр внимания в её
поэзии – как в поэмах, так и в стихотворениях – перенесён с лирического героя
на окружающих его людей. И этот взгляд исполнен любовью и жалостью.
Для жалости есть
причины – героям очень плохо в их мире. Причём, в отличие от поэм, в пределах лирического
стихотворения какого-либо выхода для них не находится. «Так что, приятель, будь
здоров! // Нам не до умерших слонов» («Слон»). Не находится его и для
лирического героя. Последний, правда, пытается уйти от
отчаяния, обращая внимания на прекрасные мелочи, на цвета, краски и звуки…
Спаси меня из
мира скоростей,
счетов, откатов, судий и полиций,
пока еще мы можем умилиться,
как пони возит маленьких детей,
(«Спаси меня от завтрашнего дня…»)
Но чувствуется,
что в полной мере эти мелочи всё-таки не спасают.
Дело в том, что
лирический герой Анны Маркиной – существо социальное. И для комфортного
существования ему требуется иной тип взаимоотношений между людьми, основанный
на любви и понимании, только, как из провинции в метрополию, в такой мир так
просто не переедешь, и герою остается хотя бы надеяться, что он существует.
Как зима
навалилась на нашу местность,
На стекло наших дел, на стекло моего окна…
Есть ли мир нам, несбывшимся, нечудесным,
Самым обычным нам?
(«Ты
растерян…
Холеный, бренный, смешной, живой…»)
Будем и мы
надеяться вместе с ним.
Прыжок в сторону
Книга стихов
Олега Бабинова «Никто» вышла ещё в 2015 году и
включает в себя, как сказано в
подзаголовке к сборнику, «юношеские стихи и переводы» поэта. Это
облегчает разговор о поэзии Олега в ситуации, когда разговор о ней нам
приходится параллельно с разговором о творчестве его более юных коллег.
Стихи Олега
внятны по мысли и изобретательны по форме. Несмотря на то, что его поэзия
вполне традиционна, сам ход речи и ход мысли поэта причудлив и оригинален. У его стихотворений странный ритм, он то замедляется, становясь тягучим
и тяжёлым, с трудом удерживаясь в рамках собственно стихотворной речи, то
неожиданно становится лёгким, словно бы вышедшим прямиком из детской
считалочки, и уже сам несёт поэта, который заговаривается, жонглируя привычными
с детства цитатами, которые употреблены вроде бы пародийно, а вроде бы – и не
совсем…
Такая поэтика
тесно связана с мировосприятием поэта. В общем приближении оно сводится к
следующему. Окружающая действительность поэту не интересна. Она холодна и
пуста. Её постоянным символом становится снег и лёд. Она настолько существенна,
что и сам поэт как часть этой реальности – ещё никто (так и вспоминается
«безупречный никто, человек в плаще…»), которому предстоит приложить
значительные усилия, чтобы «судьбу переменить», из никого
стать кем-то.
Мотив
становления человека, обретения своей сущности – ключевой для стихов Олега Бабинова. Но для этого становления лирическому герою приходится словно бы преодолевать сопротивление окружающей
пустоты, и это такое давление, преодолеть которое непросто.
В какой-то мере
выход находится в стремлении уехать куда-то вовне, в чужедальние
страны. Сами стихи экзотичны, полны иностранных имен и названий, выдающих
близкое знакомство поэта с западной культурой. Это даёт автору возможность
существенно расширить арсенал своих рифм и наполнить стихи ароматом «дальних
стран». Этим поэзия Олега Бабинова напоминает стихи
Николая Гумилева или – в прозе – рассказы Александра Грина. Но дальние страны
важны не сами по себе – они становятся словно бы символом другой реальности, и,
может быть, другой жизни…
где вечная Ипанема и волейбол
на пляже
где Орфей поёт
для вольных и
голых жителей Авалона
где время любить загорелых весёлых соплячек
где смерть эталонна
где смерть это
нежное голое лоно
(«Девушка из Ипанемы. Middle age
crisis»)
Другим проявлением экзотики – в полном соответствии с
традициями упомянутых предшественников – становятся женские образы. Женщина в
стихах Олега Бабинова словно бы сама является
выходцем из другого мира и обладает способностью преобразовывать окружающую реальность.
как играем мы так
играют джаз
так мурлычут себе под нос
шарик земной облетает нас
so far away
so close
шарик шарахает об лёд
пораскрутив по-иному
сюжет — и Кинг-Конга никто не убьёт
и в новом фильме он не вернёт
красотку энн старпому
(«So far away so close…»)
Ещё одним
инструментом для сопротивления всемирной энтропии становится ремесло, искусство
– и как способ прямого воздействия на окружающую действительность, и как способ
самодисциплины.
Мой утлый челн
среди стремнин
найдёт к руну струю.
Я — бедный царь Живиодин,
и я немножко шью.
(«Стежок»)
Все три способа
хороши, но холодное пространство вокруг они не отменяют. И в отношениях с ним
бунт сменяется тихим отчаянием, которое, собственно, и скрывается за вроде бы
лёгкой болтовней. Собственно, это и объясняет отмеченную выше смену ритма. По-настоящему
уйти из этого холода герой вроде бы и не надеется, ибо вряд ли всерьёз верит в грёзы
об иных краях, но зато вместе с обретённым отчаянием приходит и внутренняя
свобода, примерно та же, что была присуща поэтам-битникам, с которыми поэт Олег
Бабинов явным образом генетически связан. И частица
этой свободы непременно передастся его читателям.
Резюме
Итак, подведём
некоторые итоги.
Во-первых, отвечая
на вопрос, поставленный в начале данной рецензии, мы однозначно можем ответить –
да, о «Белке в кедах» мы вправе говорить именно как о литературном объединении.
По сути, данные стихи – это такой современный романтизм. Не говорю «новый»,
потому что он не новый. Это просто – романтизм, просто – романтика, от которой
наша поэзия уже несколько отвыкла за истекшие два-три десятилетия. С любовью к
ярким краскам и ярким характерам, с любовью к экзотике и с тягой ко всему
настоящему, подлинному и яркому – в противовес скуке и холоду окружающего мира.
И это нормально, потому что романтика – абсолютно закономерный и естественный
этап в развитии человеческого духа.
Во-вторых, очень
хочется пожелать нашей поэзии, в которой, как мне кажется, в последнее время
наметился некий переизбыток тоски и усталости, возвращения подобных стихов –
свежих, страстных, может быть, немножко наивных, но честных по отношению к себе
и к миру.
И, в-третьих, хочется
сказать вот о чём. Самая, наверное, знаменитая белка русской поэзии – белочка
из сказки Александра Сергеевича Пушкина, пришла, кажется, прямиком из «Слова о
полку Игореве», где жила в качестве той самой знаменитой «мыси»,
которая «растекалась по древу». Древо это, как считается некоторыми исследователями,
является мировым древом, которое соединяет три мира, так что кеды этой белочке
пришлись бы весьма кстати. И, в связи с этим, хочется пожелать самим авторам,
уж коли они избрали такой символ, не останавливаться на достигнутом
и, заглянув в иные миры, поближе приглядеться к окружающему. Глядишь, и в нём
обнаружатся новые поэтические открытия. А нам остаётся только ждать их…