Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2017
Евгений Никитин родился в молдавском посёлке Рышканы, эмигрировал в
Германию, а затем в Россию. Живёт в г. Королёв.
Как поэт публиковался в журналах «Воздух», «Знамя»,
«Новый берег», «Октябрь», «Textonly»,
«Гвидеон» и других.
Автор трёх сборников стихотворений и, в соавторстве
с Алёной Чурбановой, – сборника короткой прозы.
Выступал также в амплуа куратора, эссеиста,
переводчика и издателя.
***
Дом снесли, а мы
ещё стоим.
Я смотрю спокойно
на отца
и не знаю, что
мне делать с ним.
Всё проговорили до конца.
Боли нет, досада
– может быть.
Точку бы
поставить и уйти.
Выпить разве – я
умею пить.
Вот недавний
пост — его прочти.
Нет веранды
этой, кухни нет,
но отец всё думает, не спит,
видит на веранде
силуэт,
слышит, как на
кухне пол скрипит.
***
Скоро женщины,
которых я любил,
станут
старенькими.
Маленькими
сморщенными корнеплодами.
Будут расти в
земле, пожирать её соки.
Оттуда говорить,
невнятно и глухо:
"Никитин,
принеси сигареты."
Я пойду за куревом,
красивый молодой
мужчина без души.
***
Снег падает и
сразу тает,
и я растаю тоже
так
среди оплывших как огарок
веток.
Огонь листвы
скользнул по ветке,
осыпался, погас.
Мы много говорили
– это тоже
пришлось
стряхнуть,
и вот, обугленный,
стою.
***
В тихом городе
лето.
Здесь живут
старики.
Их столетние
кости
легки.
Легче птичьих
костей,
тоньше стрелок
часов.
Слышно в их
голосах
шелестенье
лесов.
В жаркий полдень
они
на базаре стоят.
Продают ерунду –
скрепки или
котят.
***
Говоришь,
бывает, с другим
про зелёный сад,
про закатный
дым.
Между тем ты сам
виноват.
Между тем ты сам
виноват,
что туда тебя не
зовут.
И забвения
виноград
на уста тебе не
кладут.
Даже звать тебя
«Виноват».
И зима прядёт
много лет подряд
тонкий, как
паутина, лёд.
***
С тех пор, как
стал я нелитературный,
обычный человек,
с меня сошёл налёт
культурный,
как жидкий снег.
И если скажут:
"Вот у Аронзона…"
Я более не помню
Аронзона.
"Есть у Айги…" Я позабыл Айги.
Вокруг меня
теперь сплошная Зона.
И здесь никто не
парит мне мозги.
Хотя, бывает,
встретишь человека,
и молвит
благородный муж:
"О, как
людей ломает ипотека!"
Но это чушь:
На мне облез,
как старые обои,
весь этот слой –
без
разочарования, без боли,
само собой.
***
Смотри на нас
как на ошибку.
Мы, безусловно,
были здесь,
мы в той же
лодке плыли здесь
и ждали золотую
рыбку.
Но плыли мы не
так, не там,
и не о том
просили рыбку.
Всего-то надо
было нам
просить о праве
на ошибку.
Положим, мутная
вода
и в ней
уродливая рыба
грызёт гнилые невода:
ошибка – и на
том спасибо.
***
Когда я был
моложе, я писал о том, как друг прозрачней становился, о том, как он растаял и
пропал, а я, наоборот, лишь уплотнился. На деле я себя имел в виду: я таял, а
другие уплотнялись, но я боялся, к своему стыду, вывешивать такой самоанализ.
Теперь я не стесняюсь ничего, пишу всё, что мне в голову взбредает, и то, чем
был я раньше qui pro quo, мгновенно расползается и тает. Я больше не прозаик, не
поэт, не муж, не друг и даже не любовник, и может быть,
меня на свете нет. Есть лишь "Тридцатилетнего
письмовник".