Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2017
Евгений Степанов — поэт, прозаик,
литературный критик, издатель. Родился в Москве. Окончил факультет иностранных
языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ. Кандидат
филологических наук. Печатался в журналах «Знамя», «Дружба
народов», «Новый берег», «Звезда», «Нева», «Урал», «Арион», «Юность», «Волга», «Интерпоэзия», «Дон», «День и Ночь», «Наш
современник», «Литературный Азербайджан», «Крещатик» и во многих других изданиях. Автор
нескольких книг стихов и прозы. Живет в Москве и посёлке Быково (Московская
область). Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат
премии имени А. Дельвига.
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ МЕНЯ СПАСЛА
С женщиной
по имени Тая — худенькой миловидной блондинкой тридцати пяти лет — я, не самый преуспевающий
книжный издатель, познакомился на поэтическом вечере в Московской писательской
организации, где несколько лет назад снимал офис.
Как-то я сразу в неё влюбился. Понял: вот это мой человек. Единственная и
неповторимая. И она очень быстро ко мне прониклась. И буквально сразу после
вечера зашла ко мне в кабинет, и мы ускоренным методом узнали друг друга более
основательно.
Это не было
вульгарно, не было быстро, это было стремительно и очень естественно. Иногда
нечто подобное происходит в жизни.
Мы стали
встречаться. Тая (её полное имя — Таисия) оказалась крутой девушкой. Она была
главным бухгалтером (точнее — финансовым директором!) одной из самых крупных
фирм Москвы, получала неимоверную зарплату, жила на Ленинском проспекте, в
помпезном доме, где раньше жил Аркадий Исаакович Райкин, имела дачу на Рублёвке и красную машину «BMW» представительского класса.
Когда я к
ней приехал вгости в первый раз, я, не стану врать,
растерялся. У неё в квартире был санузел метров пятьдесят, и там стоял реально
золотой унитаз. Да, из чистого золота. Вообще, в квартире было двести семьдесят
метров. И — минимум мебели. Квартира напоминала стадион. В просторном зале
размещались всевозможные спортивные тренажёры.
А я тогда
жил, прости господи, в подвале, мои друзья — гениальный (по его мнению) поэт
Слава Ленивцев и его чудесная супруга скульптор Оля Московцева
разрешили мне пожить в их художественной мастерской на Арбате, точнее — в Трубниковском переулке. У нас был договор — я пиарю Славу Ленивцева как
гениального поэта, а мне они предоставляют подвал размером 34 квадратных метра.
Бартер.
Тая —
сердобольная душа! — стала настаивать, чтобы я переехал к ней. Я долго
отговаривался — у нас, некоммерческих книжных издателей, собственная гордость.
Я не люблю ни от кого зависеть и быть кому-то обязанным. Но потом в подвал
повадились захаживать монструозные крысы, и я про свою собственную гордость
быстренько позабыл. И переехал к Тае. Мне как работнику творческого труда
подруга выделила небольшой рабочий кабинет и махровый мужской халат, что обидно
— не новый.
К хорошему
привыкаешь быстро. Я радостно смотрел телевизор (он был гигантских размеров!),
любовался таиными аквариумными рыбками, занимался на
тренажёрах, часами просиживал в ванной, отчасти напоминавшей Сандуны, изумлялся диковинным и даже забавным
приспособлениям санузла, например, такому, как гигиенический душ — это смешная
штуковина, благодаря которой можно — в умывальнике — помыть свои гениталии.
Мне
нравилась роскошная квартира. Мне нравилась роскошная Тая. Можно даже сказать,
что я восхищался этой женщиной. Умная, красивая, талантливая, закончила
экономический факультет МГУ и Гарвард, она была могучим финансистом и любила
стихи, знала наизусть стихи Андрея Дементьева, Эдуарда Асадова, Евгения
Евтушенко и Сергея Гандлевского… Я был к ней привязан
и чисто физически — вот есть такие невероятные женщины, которые постоянно в
тебе вызывают желание. Ей-богу, не знаю, с чем это связано.
Впрочем,
были у Таи и некоторые… неожиданные особенности. Она оказалась… йогом. И почти
ничего не ела из обычных продуктов. Предпочитала сухофрукты
(курага, изюм, папайя, канталупа, чернослив и т. п.), орешки (арахис,
кешью, фундук…), кабачки, капусту, адыгейский сыр… Ни рыбу, ни мяса
себе не позволяла. Хлеб — отказать. Сладкого — никакого. Соль — на помойку. Алкоголь
— ни капельки. Кошмар!
За продуктами миллионерша Тая ездила на своей красной
«бэхе», как ни странно, на самый дешёвый рынок Москвы
— в Выхино (он тогда ещё не был закрыт). Беспощадно
торговалась с восточными продавцами и получала от них астрономические скидки. Я
тогда понял, почему она такая богатая…
…Я же в то
время пожрать и выпить любил основательно. Обожал курочки-гриль,
жареную картошку, сало, селёдку, холодную водочку или пивко. В общем, ни в чём
себе не отказывал. Весил я тогда сто шесть килограммов. В дверь
входил с трудом. Морда моя в лучшем случае напоминала
кирпич. Я страдал одышкой и повышенным давлением.
В общем, в
одной квартире — слава Богу, огромной! — оказались два антипода. Вода и камень.
Пламень и лед. Женщина и я. Мы жили вдвоём, но — как на разных планетах. Каждый
готовил себе индивидуально. Тая не ела мою пищу, я не притрагивался — к её.
…Недели
через две совместного бытования я стал внимательнее присматриваться к образу
жизни Таи, встречаться с её друзьями, её гуру. Начал проявлять интерес к образу
жизни московских йогов. И многое мне понравилось. Они были такие подтянутые,
стройные, доброжелательные.
Тая пила очень много воды, не менее двух литров в
день, по утрам не завтракала, брала с собой еду на работу, после шести к пище
не прикасалась, заваривала какие-то невероятные чаи, соблюдала принцип
раздельного питания, когда ела, не запивала, в общем, это была для меня
какая-то новая неизведанная наука — жить с Таей.
Как-то
вечером, после работы, мы с ней разговорились.
Я сказал:
— Я бы,
наверное, тоже так хотел жить, как вы, йоги. И, наверное, смогу. Я всё-таки
некоммерческий книжный издатель, значит, идеи духовности и гармоничной жизни
мне хотя бы отчасти близки…
— Важно, — ответила
Тая, — чтобы ты сам, без принуждения принял наш образ жизни. Ты согласен?
— Согласен,
— сказал я, проявив несвойственную мне решительность.
— Но только помни, — как-то сурово
отчеканила слова Тая, — назад дороги нет. — Мы с тобой заключаем негласный
договор, что ты живёшь по нашей йоговской системе. И любое отступление от
системы я буду вежливо, но решительно пресекать.
— Ну если вежливо, — вздохнул я, — тогда нет
возражений.
И я стал
жить как йог. Точнее — как Тая.
Отказался от
никотина и алкоголя, потом от мяса и хлеба, от курочек-гриль, жареной картошки,
сала, селёдки, соли и сахара, начал делать по утрам асаны… Отжиматься по двадцать-тридцать раз…
По утрам Тая
заботливо собирала меня на работу:
— Ну вот, Женёк, тебе три орешка, пять изюминок, кабачки с адыгейским
сыром… Немного квашенной капустки…
Через две
недели я похудел на семь килограммов. А через месяц — на пятнадцать.
Есть
хотелось дико. И однажды так захотелось, что я забыл суровые обеты, данные Тае,
пошёл поздно вечером в ночной магазин и купил курочку-гриль и сала, вернулся
домой и тайком положил в холодильник.
Тая не
заметила — она спала.
Я принял душ
и полез в холодильник за салом, как-то так наощупь, быстро стал его доставать —
и тут меня ожгла страшная резкая боль, пальцы попали в… мышеловку. Я закричал
благим матом.
Тая,
конечно, не спала.
— Но я же
тебя предупреждала, что буду бороться решительными методами…
В следующий раз поставлю на сало крысоловку, — ледяным голосом
проговорила она.
— Ты же
говорила про вежливые методы борьбы, — чуть не рыдал я, смотря на неё
вытаращенными глазами.
…Она
помазала зелёнкоймои пораненные пальцы, обвязала их
марлей. И утешила в жарких любовных объятиях.
Я понял, что
бороться с Таей мне просто не под силу. И больше от суровых правил йоговской жизни
не отступал.
Я стал очень
сильно терять в весе. Буквально таять на глазах.
За три месяца я сбросил тридцать пять килограммов.
Поэт Валера
Лобанов (он по совместительству врач в Одинцовской больнице!) горько и
сочувственно обнимал меня, когда мы встречались на литературных вечерах. Он
ничего не говорил, но — глядючи на меня — тяжело
вздыхал…
Другие мои знакомые тоже изумлялись
переменам в моём внешнем облике.
— А как тебе удалось сбросить столько килограммов? — интересовалась поэтесса,
ответственный секретарь «Журнала ПОэтов» Лена Кацюба.
— Старик, может быть, тебе нужны лучшие врачи? — спрашивал прозаик и журналист,
имеющий большие связи в разных сферах, Володя Шпаков.
Мои подчинённые
перестали меня бояться, я больше не походил на уверенного в себе, хамоватого
издателя, стал похож скорее на поэта, по нынешним меркам — на последнего
неудачника.
В обеденный
перерыв я ходил в кафе, заказывал постную пищу. Один раз только заказал жареное
мясо, но Тая об этом каким-то образом узнала… Йоги — они экстрасенсы и
телепаты, ети их в богу душу
мать. В этот вечер Тая категорически отказала мне во взаимности.
В общем, моя
жизнь стала похожа на ад. Я стал писать мрачные философские стихи, что мне,
легкомысленному человеку, совсем несвойственно.
Например,
такие:
я высох я похож на мумию
гнию как выпившая рыба
хандрить? и даже не подумаю
я говорю спасибо
спасибо жизнь за то что
дадена
спасибо и друзья и вороги
и этот шрам и эта ссадина
мне как счета в сбербанке дороги
спасибо тыщу раз и более
мне вырезали страх как грыжу
я видел как цветут магнолии
и вновь когда-нибудь увижу
Так я
прожил… два года. Привык к суровому аскетизму, утренней зарядке, правильному
раздельному питанию, обеду, состоящему из трёх орешков и пяти изюминок,
многочасовым вечерним разговорам о смысле жизни… Я понял, что мысль
материальна, что главное — во всём слушать гуру, что не надо иметь никаких
эмоций, нельзя питаться неправильной едой и т. д. и т. п.
Мы
сблизились с Таей на физическом, астральном и ментальном уровнях. Я стал личным
другом её гуру, и мы с ним даже начали совместными усилиями писать книгу о его
просветлённой жизни.На
здоровье я больше не жаловался.Давление вошло в
норму, одышка исчезла, дела в бизнесе пошли в гору. Доходы росли, как на
дрожжах. Я стал работать почти круглые сутки, нанимая всё новых и новых
сотрудников. Издательство вышло на сенсационный уровень — примерно триста книг
в год. Я давал налево и направо интервью и становился известной личностью.
А потом —
так бывает в жизни! — Тая встретила другого мужчину. Встретила и полюбила. И я
ушёл, оставив халат новому хозяину… Кстати,
я хорошо знал этого господина. Он был одним из моих постоянных авторов — такой
непомерно толстый, нервный, снимавший комнату в коммуналке прозаик Ведеркин. Я понял: Тая — точно ангел — подбирала пухлых,
неприкаянных мужиков, давала им приют и наставляла на путь истинный. Давала не
рыбу, но удочку — то есть методологию жизни.
Мне она
методологию уже дала. Обучила. Я опять вернулся в подвал на Арбате. А потом
поднатужился и купил себе по ипотеке малогабаритную однушечку на Соколе, где сейчас и живу. Заветы Таи стараюсь
соблюдать, но, конечно, уже не так строго. Иногда позволяю себе лишнего. Право
слово, если утром не выпить чайку с шоколадной зефиркой, то зачем тогда вообще просыпаться?
ЖЕНЩИНА, КОТОРУЮ ЗОВУТ МИЛА
Мила вошла в
мою жизнь как-то незаметно, но основательно; сначала мы встречались на разных
литературных вечерах, потом оказались вместе на поэтическом фестивале за
границей, а потом… Потом стали встречаться. Приезжала
она обычно в субботу, ненадолго, часа на три-четыре, выпивали, общались,
налаживали (употребим эвфемизм) личную жизнь.
За это время
на меня обрушивался поток совершенно неприличных комплиментов: «Ты самый
влиятельный в Москве издатель, владелец империи литературных СМИ и крупнейшего
телеканала, ты самый сексуальный, ты очень интересный поэт, прозаик и
литературовед, ты самый-самый-самый…» Я слушал Милу, как бандерлоги
— питона Каа. Радостно и обречённо. На какое-то время
я чувствовал себя успешным человеком. Преуспевающим издателем и не самым
бездарным литератором. Когда Мила уезжала, жизнь паскудно
возвращалась на круги своя. И я опять получал оплеуху за оплеухой… То грозный
Костя Кузьминский (царство ему небесное!) пообещает
убить за то, что я не полностью напечатал его порнографическую поэму, то вечный
оппонент Кузьмин в Интернете грязью обольёт, то Дмитрий Бобышев
нахамит в фейсбуке, то из
журнала «Сибирские огни» придёт отказ в публикации моих стихов… Короче, я
опять становился тем, кем являюсь на самом деле — жалкой ничтожной личностью.
Вообще,
жизнь издателя и редактора только с виду полна благополучия. На самом деле,
владелец небольшого издательства — это замученный человек, которому приходится
заниматься буквально всем. Он и финансист, и корректор, и чернорабочий (например,
грузчик), и пиарщик разных книг (в том числе не самых удачных)… Доля не самая
завидная. Кроме того, у издателя-редактора неизбежно много недоброжелателей.
Всех напечатать ты при всём желании не можешь — авторы обижаются. Начинают тебя
оскорблять. Короче, тяжела ты, шапка Мономаха. Положительных эмоций не хватает.
…И, конечно,
я ждал субботы, ждал приезда Милы — она так вкусно готовила, так хорошо
говорила комплименты, а ещё у неё был свой неподражаемый запас слов.
— Ну как
твои дела, Евгений? — спрашивала она. — Как подачился?
Что нового построил? Здорово там у тебя, на даче, я фотки в фейсбуке
видела. У тебя и побанитьсяможно.
— Да, Мила,
— отвечал я. — Дача у меня хорошая. Приезжай! Побанишься, подачишься.
Я и воду горячую в баню провёл. Красота!
— Классно.
Приеду. Представляю, как это классно — посекситься на
даче!
Увы, на дачу
Мила не приезжала, но охотно приезжала в Москву, в мою холостяцкую неприкаянную
квартиру, и опять хвалила меня, хвалила. А я радовался. И хотя бы 3-4 часа в
неделю чувствовал себя серьёзным человеком, чего-то добившимся в жизни.
А потом Мила
нашла другого успешного (на её взгляд) человека и стала восхищаться им. Но я ни
о чём не жалею. Я искренне благодарен Миле за то, что она была в моей жизни.