Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2017
ОДИССЕЙ
Я соберу эскизы и наброски
В портфель, и отнесясь по-философски
К болезни и отъезду – все одно
Дождь монотонно хлюпает весь отпуск,
Сплошное эхо заполняет опус,
И сырость пропитала полотно,
Направлюсь через лес сосновый к морю.
Никто не выйдет на причал со мною.
Волна кусты накроет и дворы.
И станет страшно покидать мне остров…
На склоне обессиленную простынь
Сорвет вдруг ветра грубого порыв.
Как волны ходят медленно и ровно
Я буду долго созерцать с парома,
Как рвано бьет прожектор-медальон.
Как рьяно тьма кромсает свет на части
В воде, рождая ощущенье счастья
В воспоминанье будущем моем.
Последний раз вытягиваю шею –
Увидеть берег смятый, где уже я
Был счастлив летом – много лет назад.
Что грело так? И жил так ярко чем я?
Любил бродить. Качался на качелях.
Ждал маму со слезами на глазах.
Все повторялось каждую субботу.
Как выходила из-за поворота
Она с тяжелой сумкой поутру.
Как солнце сквозь листву ее слепило.
Я знал, как моря мало, мало мира,
Как неба много сердцу моему!
АЗЛК
Качаются лодки и бьются боками на пристани,
Гудят комары, и катают лягушки драже.
Темнеет к дождю на картинке цветной в телевизоре –
Вот-вот зашипит и зарядит надолго уже.
Старинная тьма, чугунок и корыто не старое
Проскочат с дарами волхвов молчаливых в дыру.
Останутся радость, очаг и турбаза Айдарово. –
Ладонью Мария над пламенем водит в дыму.
Далекой ограды продольные влажные полосы,
Далекие чашки, на блюдце фарфоровом скол…
И радиошлягер негромко поют на три голоса,
И кто-то фальшивит не детским уже голоском.
Тогда-то и выбегу в серой шинели в подпалинах,
Чтоб остановиться, не выдохшись, на полпути. –
Идут облака сквозь церковных строений развалины,
А мне до моей развалюхи никак не дойти.
Зеленая ласточка, боль городская и дачная,
Я выиграл осень в лото, но попал в протокол.
Давай до деревни катиться и дальше дурачиться,
Пока на морозе не выветрился алкоголь.
ДЕМОНСТРАЦИЯ
Когда закончится падение,
Дед изогнется, как река,
И вспомнит желтое растение
И взрыв бутылки молока.
Ноябрь, и все такое разное –
И знаменосец, и бегун.
Снег в проводах над теплотрассою,
И голых веток струнный гул.
Он, подготовленный старением,
Узнает, вот она – во мне –
С чем уживалась жизнь последние
Года, когда уже болел.
Когда рыдал, держась за поручни,
Разглядывал кровавый след,
Молчал в фургоне скорой помощи,
На вездесущий щурясь свет.
Не вспыхивая, сердце екает,
И все же теплится едва.
Зачем мне жизнь казалась легкою,
Когда тяжелою была?
FIN DE SIÉCLE
Горит в аудитории окно.
Вещает миру с кафедры и городу
Толстой. В сплошной покорности никто
Не смеет дернуть классика за бороду.
Пугает демократией тиран.
Фиалки зацвели на подоконнике.
Распластаны обмякшие тела –
Друг другу снятся юные любовники.
Его не видят люди из-за штор,
Как он бредет домой в обносках беженца,
Почтовый ящик проверяет, чтоб
Рождественской открыткою утешиться.
Снег не скрипит. В парадном тьма стеной.
Не разобрать ни день, ни год, ни почерка.
Забытый, одинокий и больной
Он шепчет: …умываю руки, доченька.
Узбек с метлой на лавочку присел.
Кортеж промчался. Покачнулось дерево.
Тротил в коробке из-под монпасье,
Как лес весной, созрел для пробуждения.
МУКОМОЛ
Клен над сараем и тополь из рая,
Солнцем подтоплен барак над водой.
На остановке восьмого трамвая
Крутит очкарик седой головой.
В третьем прочтенье листва все понятней,
Замысел чей-то проступит вот-вот.
Выпорхнут голуби из голубятни,
И с головы ветер шляпу сорвет.
Вот они – травы, разбухшие слизни,
Поле из фетра, намокший билет.
Выкрути оптику, цифры приблизив, —
Нет, не счастливый, — скажи себе, — нет!
Ближе еще! – Все страданья подростка,
Зря от ангины он что ли продрог?
Слушает старческий кашель отцовский,
Шорох газеты и матери вздох.
Я представляю замерзшую школу,
Господа деда в лиловом пальто.
Скоро со снегом он выронит колбу
И заштрихует со
мной полотно.