Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2016
Иван Купреянов — поэт, литературный критик, журналист. Родился 29 июля 1986
года в подмосковном городе Жуковский. Окончил МГТУ им.Н.Э.Баумана с красным
дипломом, пять лет преподавал теоретическую механику. Автор двух поэтических
сборников: "Априори" (2010) и "Перед грозой" (2014). Один
из основателей культурного арт-проекта "Мужской голос".
Постмодернист.
***
Не
живи ни в Москве, ни в Белграде –
и,
глядишь, доживёшь до седин.
Князь
Кропоткин кропает в тетради
сочинение
номер один.
Доискался
до ультима туле,
но
пока ничего не нашёл.
В
человеке, сидящем на стуле,
отражается
письменный стол.
Представителей
каждого класса
ожидает
особенный крах.
Дым
Отечества, пепел Клааса,
клятва
на Воробьёвых Горах.
Ты
родился не греко-, не афро-
Всех
на свете за это кляня,
не
живи ни сегодня, ни завтра –
послезавтра
живи за три дня.
Князь
намеренно с краю ложится,
выставляет
бочок в темноту.
Но
приходит не волк, а волчица
в
самом трепетном волчьем цвету.
***
Не надо, не надо покоя,
который по книжкам знаком!
Любовь – это что-то такое,
дрожащее под языком.
Любовь – это радость уюта
по-новому узнанных черт.
Народ пробирается внутрь
и заполоняет концерт.
В партере садятся ошибки,
в карманах звенят номерки,
а Шива играет,
играет на скрипке
в четыре лиловых руки.
Пока ничего не остыло,
пока ничего не сбылось.
Под рёбра ворвался Атилла,
и сердце вращает за ось!
Такое оно и сякое –
пожалуйста, всё забирай!
Не надо, не надо покоя –
спасибо за этот раздрай!
***
Осень, подмосковный городок…
Чудище – озорно, двухголово…
В книге безразличий между строк
вовремя не сказанное слово.
Прошлое, не ставшее родным,
делает не то что много чести.
Вряд ли мы уже поговорим,
фрау из берлинского предместья.
Двое мне сказали, как ты там.
Двое, говорят, уже детишек.
Я держу нахального кота,
пёстрого кота по кличке Кшишек.
В среду и субботу ем обед
с девушками, коим безразличен.
Что-то сочиняю для газет –
и на человечьем, и на птичьем.
А ещё бывает знаешь как?
Странные любови ниоткуда.
В их непонимающих зрачках
просто отражается посуда.
Так вот и живём туда-сюда,
в прошлое и будущее глядя.
Вроде без особого вреда,
точно без особенного ради.
Листьев пожелтевших нанесло
так, что не увидишь тротуара.
Я смотрю сквозь тонкое стекло
внутрь зачарованного шара.
***
Так тошно, что хочется жить до
двухсот –
увидеть, как небо опустится ниже.
Они обещали, что кто-то придёт.
Наверное, просто соврали. Они же
толпятся и прыгают, властвуют и
взахлёб унижаются друг перед другом.
И, соединяя солёные рты,
взаимопитаются общим недугом.
До одури жалко людей-как-людей:
жестоких, неправедных, злых пузочёсов.
За них перед входом радей-не радей,
а в сад не допустит охранник-философ.
А там хорошо. Водомерки цветут,
почти насекомые – но хризантемы.
И пары стрекочут, и это не блуд,
а малопонятные смертному темы.
Изогнутый ветром, бесшумный самшит
похож на ресницу, на меч самурая.
Двумерный монах по траве шебуршит,
обрывки луны в рукава собирая…
И хочется верить, что кто-то придёт
расслабиться и отдохнуть на природе.
Охранник сидит у открытых ворот.
И вечность идёт. И никто не приходит.
***
Продайте мне морковь, продайте две!
Вы помните 2020-е?
Я бегал по худеющей Москве
и что-то для кого-то выцарапывал.
А запахи зимой белым-белы,
еловые и еле уловимые.
А на Кремле двуглавые орлы
по сторонам глядели половинами.
И было в той несбывшейся стране
какое-то весёлое безумие.
И те, что перешли дорогу мне,
в те годы стали чуточку беззубее.
Холодный город и голодный пыл
стремительно меняли поколения,
а я любил. Я так тогда любил,
что сам служил системой отопления.
Анастасия, странная душа,
ты путалась с купцами из «ГлавТреста», но
была ты, стервь, настолько хороша,
что это показалось несущественным.
И бросить бы, да я тогда не смог,
и позабыть бы навсегда. Да надо ли?
А туфельки с её точёных ног
в четверг и воскресенье на пол падали.
И надо позабыть, и не хочу –
намеренно-грудной, неверный голос и
как прилипали к белому плечу
расплёсканные вороновы волосы.
Молочную февральскую зарю
в оторванной от прочей жизни комнате…
Да что я – говорю и говорю,
вы всё равно и трети не запомните.
Холодный город сильно потеплел
и выглядит намного моложавее.
Анастасия тчк пробел
Отечество пробел самодержавие
***
Дороги нет, подтаял снег. Марток и
семь порток.
А Пушкин едет на восток, от смерти на восток.
Восточней смерти – глубина распахнутых небес,
А в колеях стоит вода, а между ними – бес.
Хохочет бес, и вьётся бес, по морде бьёт коней.
И девка прыгает в снегу, и ничего на ней.
Сегодня степь, и завтра – степь, а дальше – вход в Аид,
Его собака стережёт, эрдель-терьер на вид.
А дальше – сказки-чудеса, русалка и т.д.,
а едешь дальше на Восток – и там Улан-Удэ.
И светел день, и быстр конь, и небеса ясны,
Поэт стремится на восток своей большой страны.
Какие шутки, Боже мой, судьба творит порой!
Давно покойник Николай – что первый, что второй.
В гробу – красавец и урод, кто лыс – и кто плешив.
Онегин мёртв и Ленский мёртв. И только Пушкин – жив.