(о книге Сергея Круглова)
Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2016
Сергей Круглов. Царица Суббота. – М.:
Воймега, 2016
Автор сказал об этой книге: «…энигматичность не была осознанной полностью. Даже в бóльшей степени — неосознанной. Так уж получилось само… Я просто испытывал кайф… Ну, а вот теперь уж знаю и людей, которые также испытывают кайф, читая, — чего же мне еще!..». [1] Но я всё равно остаюсь при своём убеждении: столь сложные, перенасыщенные культурными реалиями тексты должны публиковаться с авторскими комментариями. В противном случае читатели, не имея специального образования, смогут насладиться лишь музыкой стиха, так и не ощутив биение мысли поэта.
Для примера рассмотрим загадочный образ раввина из стихотворения «Бруно Шульц».
Знаешь, отец, ведь если Бог — на самом деле
Раввин из Дрогобыча, то мы пропали!
Цитируя эти строки, Б.В.Дубин в статье «Оправдание речи» пишет: «Поэт … не может принять […] духа избранничества с его нетерпимостью. …таков у него и ревнивый Бог в образе местечкового раввина»[2]. Уважаемый критик помнит, что Бруно Шульц родился и почти всю жизнь провёл в захолустном Дрогобыче… Но, на самом деле, в этом стихотворении всё гораздо сложнее. Ведь юный рассказчик ещё не знает, что напугавшее его прикосновение страшного старого раввина — это касание Божественной любви. А лукавый автор держит в памяти текст нобелевского лауреата, почётного гражданина Иерусалима Эли Визеля (+2016). Вот этот отрывок: «Инга! Её рука во тьме… на моём лбу… Словно укус. Всё это полный абсурд, но я неожиданно вспоминаю старого раввина из Дрогобыча. Ему-то что делать здесь, в Берлине? Последний раз я его видел ещё ребенком, в гостях у его брата в Белеве. Он, помню, спросил меня, как идут занятия, и благословил, положив обе руки мне на голову. Вот тогда-то я и испытал то же обжигающее ощущение свежей ссадины. […опускаю поразительный эротический эпизод…] Старый раввин из Дрогобыча говорит со мной о Боге»[3]. Это из романа «Завещание убитого еврейского поэта» (1980). Согласитесь, здесь как раз тот случай, когда подтекст едва ли не кардинально меняет смысл текста.
Не менее важны для понимания стихотворений, вошедших в «Царицу Субботу», никак не прокомментированные образы детей, играющих в волчки («Дрейдл»), серой глины («Памяти Андрея Ющинского»), границы кармелита («Нигун надежды»), выломанного проёма Золотых ворот («Судный день», 2) и т.д… Как — в полной мере —насладиться «Переписчиком», не имея представления о том, почему «вавилоняне …повернули бессмертный бет», не зная принципов «кверья» – метода чтения Торы, предложенного масоретами, и не понимая, что значила для них «плавающая буква»?
Весьма специфическим образом затруднено чтение в заглавном произведении книги — в цикле «Царица Суббота». Здесь Сергей Круглов целыми строчками цитирует шаббатные молитвы, транскрибируя их с иврита. Не будучи иудеем или знатоком-гебраистом, воспринимаешь их как глоссолалию. Судите сами:
Ерушалайм вырезанный из солнечного масла
Барух
Ата Адонай
Элогейну
Спущенный с неба
Сходящий на браду браду Аароню
Твёрдо стекающий
Мелех
га-олам
Выпрямляющий мягко! – ты камень
И на кого упадешь того раздавишь
А кто на тебя упадёт
Ше-га-коль
нигья
Би-дваро!
Тот расколет многоумную глупую
Гулкой гудящую суетой голову
[…]
С одной стороны, этот приём, как и повторы, и цепочки определений, напоминающие об орнаментальной прозе Тимура Зульфикарова, придаёт стихотворению некоторый восточный колорит, но с другой… Сначала здесь разорванный стих из Второзакония (6:4), а потом — строчка из утреннего кидуша, произносимого над вином: «По воле Которого существует всё!» Можно ли правильно понять, не зная перевод?.. Наверное, в этом случае можно, будем считать, что информация избыточна. Но никак не в третьем стихотворении цикла:
Разворачиваемся, […] чтобы
Нанести друг другу
Последний торжествующий завершающий удар, –
Но молчим.
[…]
Это ты, ты нам рты заткнула,
О повелительная Царица Суббота,
Найдя таки управу на нас, одну из тридцати
девяти:
«Маке
бэ-патиш! – наклоняясь с трона, воскликнула нам грозно. –
Маке бэ-патиш!»
Тут, по моему мнению, необходим и перевод, и комментарий, иначе смысл теряется. «Маке бэ-патиш» — это завершающий удар молотка. Согласно комментарию мудрецов-талмудистов, таким образом определяется любое действие, приводящее предмет в состояние готовности. «Маке бэ-патиш» — так называемая мелаха, одна из тридцати девяти, категорически запрещённых правоверному еврею в Шаббат. (Кстати, во втором стихотворении цикла тоже речь идёт о нарушении, но не закона, а традиции: зажигают не менее двух субботних свечей в честь двух стихов Торы).
Сходным образом действует автор в стихотворении «Мальчики над местечком». Его логический центр — четверостишие на идиш:
…
Сто воробьёв весенних
В синее небо, черноты поверх, уходят,
Звонко щебечут:
Хотш
мир зайнен
Юнг
унд клейн,
Ви ди
хелдн
Дарф
мен гейн!
[…]
И, если цитаты из богослужебных текстов и описание иудейских традиций найти достаточно легко, то в этом случае мне не смогла помочь ни одна из четырёх наиболее популярных поисковых систем… Так что здесь перед нами овеществлённая метафора «птичьего языка»!
Самой же интересной загадкой «Царицы Субботы» кажется её апофатичность. Раскрыв книгу, сразу попадешь в изумительно разноцветный мир. А в стихотворении «Этюд с видом Цфата», посвящённом художникам Святой Земли, есть такие строки о православном священнике и хасиде:
Батюшка написан двумя ударами кисти,
Снежно-бел, держится скромно и уверенно,
Как утвердительный знак. Хасид –
глубокочёрен,
Вековечно углублён, изогнут,
Как мудрая запятая виноградной бархатной
сажи.
Эти двое
Изображены друг от друга на почтительном
расстояньи,
Благо места им хватает. Художник, помедлив,
Рисует между ними невидимой краской
Третьего. Его нельзя видеть…
Ещё со времён Ф. Б. Я. Кёйпера[4] и В. Тэрнера[5] науке известно, что базовой структурой человеческой психики является триада, а не бинарная оппозиция. То есть, для основных цветов это не Белый/Чёрный, а Белый/Чёрный/Красный. Казалось бы, третий персонаж должен быть… Но какая же краска не присутствует в этой книге?
Проведя простейший статистический анализ и распределив без малого полсотни цветообозначений по десяти категориям, получаем:
5 раз чёрный, 2 раза черно, глубокочёрный,
сажа (название краски);
коричневоглухой (в огнях рябины),
глиннобурый;
2 раза красный, красновато-белесый, алый,
червлёный, багровый, медный;
«Каменнозолотая медовая» (название краски,
вид охры), рыжий, оранжевый,
нежнопалевый, смуглый (как цвет);
5 раз жёлтый (жолтый), 2 раза лимонный,
пожелтевший, золотой, медовый;
глубокоголубой, голубая-златая;
2 раза синий, глубокосиний;
лиловый, вишнёвый, фиолетовый, анилиновый;
белоснежный, белый, снежно-белый;
2 раза серый (как цвет голубой кембрийской глины), серый.
В стихах полностью отсутствует зелёный! …зато есть невидимая краска, которой художник изображает Третьего. На прямо заданный вопрос Сергей Круглов лишь отшутился: «Что до цветов, вкусов, запахов образа — ставлю в строку то, чем обуреваемо в сей момент пишущее воображение. Вообще, говорят, что все эти цвета и запахи — грех изобразительной поэзии; ну что же — на то я еще и священноиерей, что имею власть милостиво грехи отпускать»[6].
Но мы-то знаем, кого называют Зелёным пророком, вокруг кого прорастает трава, когда он творит намаз. Да, его не будет, когда в следующем стихотворении «Два пожилых друга / Хасид и разгромленного монастыря инок» отправятся «в долину Мегиддо, / В место объявленного заблаговременно / Общего сбора верных». И автор несколькими строками выше объясняет, почему:
Властелин мира сего, новый хозяин,
По мусульманским надгробиям вступает
В изнасилованный город.
В книге «Бада’и аз-Зухур»[7] сказано, что когда явится Даджал (Антихрист), зелёный Хидр встретится с ним, и проклятый Даджал убьёт его, разрезав на куски…
Снежно-белый, Глубокочёрный и Травянисто-зелёный — вот триада процветших в Святом граде Иерусалиме авраамических религий, которую старательно пытался не заметить автор этой завораживающей в своей загадочности книги, именуемой «Царица Суббота».
А что касается нас, читателей, то Сергей Круглов с любовью написал: «…только бы / Остался кто-то, умеющий читать».
[1] Отрывок из письма поэта, адресованного рецензенту. — © Сергей Круглов, Минусинск, сентябрь 2016.
[2] цит. по: "Человек как слово: Сборник в честь
Вардана Айрапетяна". — М.: «Языки
славянской культуры», 2008, — СС. 110-111.
[3] Эли Визель «Завещание убитого еврейского поэта».
— М.: Текст, Книжники, 2012, — СС. 365.
[4] см. Кёйпер Ф. Б. Я. «Труды по ведийской мифологии». Перевод с английского. — М.: Наука, Главная редакция Восточной литературы, 1986.
[5] см. Тэрнер Виктор. «Символ и ритуал» / Сост. и автор предисл. В.А. Бейлис. — М.: Наука, Главная редакция Восточной литературы, 1983.
[6] Отрывок из письма поэта, адресованного рецензенту. — © Сергей Круглов, Минусинск, сентябрь 2016.
[7] Ibn Iyas
«Badai`u-zZuhur», II, 3-5.