(о книге Александра Архангельского)
Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2016
Александр
Архангельский. Коньяк Ширван: Книга прозы. М.: Время, 2016.
Связь маленьких людей с большой историей – вот главная тема книги прозы Александра Архангельского «Коньяк Ширван». За последние пару-тройку лет в своих романах к ней так или иначе обращались Евгений Водолазкин, Андрей Волос, Алексей Никитин, Захар Прилепин, Роман Сенчин, Сергей Шаргунов и другие писатели. В новый сборник Архангельского вошли три произведения: короткая зарисовка «Ближняя дача» о районе Матвеевское на западе столицы, где прошла часть детства автора, «Послание к Тимофею» – письмо взрослеющему сыну о времени и о себе, а также «дорожная повесть» «Коньяк Ширван» о поездке радиокорреспондента в Закавказье в компании литераторов.
Задавшись целью «рассказать про отношения людей, взглянув на них сквозь историческую призму», прозаик отмечает на оси времени три точки. «Ближняя дача» – 1953 год. После смерти Сталина его дача в Матвеевке опустела. Жившему неподалеку сорванцу однажды захотелось узнать, что же теперь прячется за высоким забором. Новелла вызывает странные чувства: не успел полностью погрузиться в художественный текст, как он внезапно закончился. Обычно зарисовки подобного характера становятся первыми главами больших автобиографических книг. Что-то похожее ожидалось и здесь. Однако Архангельский поставил решительную точку, дав понять, что «Коньяк Ширван» – сборник прозы, а не роман в рассказах. Детство осталось в детстве и его продолжение – совсем другая история. Возможно, когда писатель решит вернуться к пережитому и засесть за мемуары – «Ближняя дача» станет их неплохим началом.
Нынче же Архангельский возвращается к созданному десять лет назад «Посланию к Тимофею». В 2006-м Тимофею – сыну автора – было девятнадцать, и он тогда учился на мехмате МГУ. Отец решил рассказать сыну про год своего рождения – 1962-й. Это вторая опорная точка книги. «Робертино Лоретти поет, солдаты стреляют, дети родятся, проходит жизнь». Первый год собственной жизни восстановить в деталях невозможно – в таком возрасте никто себя не помнит. Тут и становится понятной задача Архангельского «пройти по тонкой грани между полностью придуманным и реально прожитым». Схожим методом в 2012 году воспользовался Юрий Буйда, сочинив «автобиографическую фантазию» «Вор, шпион и убийца», где на основе собственной биографии связал послевоенную эпоху с судьбой центрального персонажа.
Ещё один недавний роман, который хочется вспомнить в настоящем контексте, – «Столкновение с бабочкой» Юрия Арабова. Арабов представил читателю чувства и мысли Николая II, Владимира Ленина, Льва Троцкого, Якова Юровского и других исторических деятелей, фантазируя, как бы мог измениться мир, если бы они приняли иные решения. Архангельский, которому, по его же словам, «повезло на год рождения», в «Послании к Тимофею» рассуждает, о чем в 1962-м думал французский президент Шарль де Голль, когда страны Африки боролись за независимость, что творилось в голове создателя Освенцима Адольфа Эйхмана перед казнью, как себя чувствовал узнавший о смерти жены Анастас Микоян во время переговоров на Кубе. Героями года стали Хрущев, Кеннеди, Солженицын, папа Римский Иоанн XXIII… Практически литературно-художественный аналог второй серии нашумевшего когда-то документального телепроекта Леонида Парфенова «Намедни 1961-1991: Наша эра».
Аналогичным путем писатель освежает историю семьи – главными действующими лицами в ней становятся мама с бабушкой и, безусловно, большое авторское «я». Эгоцентризм в действии: «когда пишут книжки про царей, политиков и даже великих учёных, начинают ab ovo, раскладывают пасьянс из исторических событий, сопровождавших рождение героя». В цари и политики писатель не метит, но доходчиво убеждает, что о рядовом человеке нужно рассказывать точно так же, как и о великом.
Плавно смещая ракурсы с мировых событий на дела семейные, Архангельский вынужден объясняться: поколение Y, а уж тем более поколение Z, может не знать, что такое «пишущая машинка», зачем во дворах «забивали козла», а по ночам втихую ловили волны радио «Свобода». Советские люди «родились и выросли в запаянной колбочке, за пределами открытой истории. В их жизни были скомканные женские судьбы и вольготные мужские биографии, курортные романы и привычка при необходимости ночевать на рабочем столе, пахнущая мёдом яркая губная помада и всесильные парткомы; в их жизни было шумное потомство и одинокая старость, измены, встречи, всесоюзные стройки, серые толстые макароны и чесночная колбаса; свободы в их мире не было и быть не могло. Они от этого не очень-то страдали. Зато всё вокруг родное, народное, общее. Своё».
«Послание к Тимофею» становится живым учебником. Такой, по идее, может написать для своего сына каждый отец, предполагая, что в дальнейшем сын сочинит новое послание о годе собственного рождения уже для внука. Теперь самый важный вопрос: почему ранее печатавшееся произведение автор решил спустя десятилетие переиздать, органично вписав в новую книгу об отношениях человека с историей? Тимофей Александрович Архангельский за эти годы успел превратиться из студента Московского университета в кандидата наук, преподавателя Высшей школы экономики, автора многочисленных научных статей. Однако большого послания к потомкам среди публикаций сына писателя пока не наблюдается – про 1987 год, несмотря на прямой намёк отца, он нам ничего не рассказал.
Александр Архангельский сам исправляет положение финальным произведением сборника – оно и дало книге прозы своё название – действие повести «Коньяк Ширван» происходит в 1987 году. Её герой – молодой журналист Андрей Аверкиев – вместе с поэтами, переводчиками и драматургами из всех республик СССР отправляется в большое путешествие ради трёхминутного репортажа. Автор откровенно пишет о нравах, царящих в сообществе, которое сегодня чаще всего называют «литературной тусовкой». У каждого второго, если не первого, завышенная самооценка, бесконечная жажда внимания к собственной персоне и сильная ревность к чужим достижениям, практически все любят выпить и погулять, ну а дружеский вечер лучше всего заканчивать в постели у какой-нибудь симпатичной поэтессы. Архангельский намеренно собрал под «крышей» повести героев из разных уголков одной шестой части суши: «у Советского Союза много недостатков, но зато какое множество культур!»
«Коньяк Ширван» – портрет Перестройки: западные двери приоткрылись, подул ветер перемен, вдруг стало можно то, что ещё вчера строго каралось, вросшие в землю барьеры начали гнить и рушиться. Писатель говорит об этом полунамёками, символами. Угодивший в заглавие сорт азербайджанского коньяка – как раз такой символ. Символ времени. Символ истории. Символ ушедшей эры. В 1987-м дорогой французский коньяк, стоящий на столике ресторана, был лишь «театральным реквизитом» – показухой для высоких гостей. Вместо него наливали местный «Ширван». В 2000-х в ресторане «Ширвана» уже нет – официанты привычно разливают «Хеннесси ХО» и «Реми Мартен». А за «Ширваном» ради прихоти высокого гостя приходится бежать в дешевую придорожную забегаловку – но даже там «Ширван» уже совсем не тот, каким был в советской молодости.
Произведения, авторы которых обращаются к своему прошлому, почти всегда пропитаны горько-сладким вкусом ностальгии. В книге прозы Архангельского этого вкуса почти нет: что было, то прошло. И в повести «Коньяк Ширван» писатель подводит нас к данной идее несколькими маршрутами. Главный герой так и не доведёт до защиты почти готовую диссертацию «о Турманчайском мирном договоре, которым в тыща восемьсот двадцать восьмом году завершилась ирано-русская война», содержавшую серьёзное научное открытие, связанное с политическими интригами Грибоедова. Долго тлевший Карабахский конфликт, вдруг вовсю разгоревшись, вновь вернётся в стадию тления. А сыгравший роль второго плана поэт Юмаев, решив исправить главную ошибку молодости, нелепо погибнет, подавившись рыбой за богатым столом.
Поставленная в самом начале цель книги прозы оказалась достигнута. Произведения сборника писались в разные годы, однако книга получилась вполне самодостаточной. Моменты же недосказанности легко устранимы. Вот станет Александр Архангельский дедушкой, Тимофей сложит свое послание – тогда, глядишь, и до полновесных мемуаров руки дойдут. Дело времени.