Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2015
Екатерина Завершнева. Напросвет. СПб: Своё издательство, 2015. – 82 с.
Неожиданным,
необычным образом книга стихов Екатерины Завершневой
оказывается травелогом, причём травелогом
космическим. Сама Земля – не только зона путешествия, но и средство его,
корабль, проплывающий в Космосе. Это совершенно специфическое мироощущение,
очень ясное, очень чёткое, впрямую проговариваемое, и не только
проговариваемое: чувственность, зрительная, слуховая и, что особенно необычно
для поэзии, осязательная – разница температур как изобразительное средство –
здесь оказывается описательным инструментом.
Книга
открывается циклом «Птичьи широты/ Bird latitudes». Прежде чем перейти к стихам цикла, оговорим ряд
важных для книги моментов, заключённых даже не в его заглавии, а в самом факте
заглавия.
Ну,
первое, понятно, это слово «широты», настраивающее на травелог. Все работы
книги далее также будут посвящены тем или иным географическим объектам.
Второе
– это организация стихов в циклы. Разрозненных текстов в сборнике крайне мало,
и они тоже связаны межу собой прямо тематически. «Напросвет»
– это не альбом импрессионистических вспышек, а организованное, пронизанное
лейтмотивами повествование, где всё связано со всем.
И,
наконец, третье – вариативность, двуязычность заголовка. Англоязычные
вкрапления, в большинстве случаев непереведённые, – один из основных
сюжетообразующих приёмов сборника, как раз и делающих его книгой. Это момент акцентирования и он же момент отчуждения – автор и
читатель как бы удаляются на шаг от текста, чтобы взглянуть на него со стороны.
Одновременно это и прямая декларация ориентированности на современную
англоязычную поэзию, и дело даже не в верлибре, а в особого рода рефлексийности, более построенной на взгляде, а не на
эмоции (а как мне кажется, даже битники – это не чистая эмоция, а наблюдение за
эмоцией): стихи Екатерины Завершневой, пластичные и
живые, очень, как мы позднее увидим, джазовые, при этом абсолютно лишены
пресловутого надрыва, это рассказ о непосредственном переживании, а не оно
само, то есть опять же отступление на шаг, то есть, собственно, литература.
поля
бескрайнего
во мне снежная граница
всех замыслов
линия передач уходит
в нежилую даль исчерченную
криком кайры
там даже воздуха нет
последний выдох
примерзает к губам
тонкий ледок настоящего
легко надломить
шепотом
Это
стихотворение открывает цикл «Птичьи широты…» и всю книгу и задаёт
минималистскую интенцию. Минималистскую не в плане средств изображения, а
именно в смысле картины мира. Север, белизна, прямые линии, исчезающее
количество деталей – и множество слов, чтобы сказать об этом, потому что это –
неисчерпаемо. Природа и техника – балки, перекрытия, торчащие штакетины, линии
электропередач, что там ещё несгибаемо – оказываются едины, неразделимы и
неразличимы.
благородство
стальных конструкций
изъеденных влагой
солью перепадами
температур
аркады перекрытий
ажурные опоры стяжки
нескончаемый равнинный
высоковольтный гул
в нагромождении
торосов блуждает зов
забытого божества
монотонный
варган ветра
Ближе
к окончанию цикла появляются первые цвета, первые эмоциональные характеристики,
чтобы потом становиться всё насыщеннее и чётче. В текст бесстрастный,
фиксирующий врывается – нет, вплетается, притом изнутри, она там и раньше была,
неслышная – уитменовская нота, и здесь «электрическое
тело» оказывается Космосом.
рухнувшего
мира
выдохом пеплом пою
сомкнутым ртом
в домну тела плавя
звуком славлю
новый эон
голос гол
растрескивается
глиняный кокон гласных
во мне ширится жизнь
взрываясь в космос
оглушенный гвалтом
лавою птиц
Следующий
цикл сборника «Stockholm». Вот уже названо конкретное
место, с его узнаваемыми приметами, например, яхтами у берега, которые носят
вполне конкретные имена. Но и эти детали, это поименование
сводятся к бездетальности, безымянности, Космосу не
пространства, но протяжённости, разреженная Вселенная. На птичьих широтах даже воздуха нет, здесь же совершенно нет солнца.
его не ждут о
нем не думают
живут каким-то
невероятным
озерным
свечением
идущим снизу
со дна
Со
следующего цикла «Strangers in
the night», рассказывающего
о путешествии в Америку, Екатерина Завершнева вводит
один из основных, как выяснится позднее, для книги приём – вкрапление
англоязычных строк почти в каждом стихотворении. Это приём о(т)странения-о(т)чуждения, брехтовский в своей основе – слова на чужом языке выступают
аналогом зонгов: они расставляют акценты и в то же время позволяют отступить,
взглянуть на происходящее буквально со стороны, вывести себя за скобки (но, как
в школьном арифметическом примере, за скобками и стоит самое важное – то, что
имеет отношение ко всему в целом, умножает или делит вот это всё). Этот
инородный мир – тоже одновременно Космос и космический корабль, пронизывающий
себя же чистотой линий, говорящий сам о себе строгим языком терминов:
вливаемся
в инфракрасную
ночь
тепловой целью
слежения
вдыхаем
перегретый
спектрально-чистый
неон
смешиваясь с
потоком
бортовых огней
стробоскопические
зигзаги
поворотов
бегущая строка
автострады
названия улиц
имена
взорвавшихся
звёзд
не успеваем
читать
гаснут
Центральным
метафорическим сюжетом цикла оказывается возвращение домой Нейла Армстронга. И
при этом скорее не лирический герой персонифицируется с ним, но наоборот: не
поэт, пролетающий по автострадам, здесь уподоблен
первому человеку на Луне, а звёздный путешественник – нашему, земному.
Возвращаясь из Космоса на Землю, астронавт в Космос же и возвращается, и небо –
Космос – смеётся то ли над ним,
то ли вместе с ним – вот они, трудности перевода.
Другой
ведущий для книги приём – некое смысловое сращение метафор, игра слов и
(отсутствия) пунктуации. Здесь мы можем видеть, как работает анжабеман в верлибре, добавляя тексту многосмысленность
и глубину:
мегаполис
открывает
глаза
на спутниковой
карте
поочередно высвечиваются
точки
присутствия
В
этом фрагменте цикла «Strangers in
the night» слова «на
спутниковой карте» можно отнести как к открывающему глаза мегаполису, так и к
точкам присутствия – таким образом получается новое смысловое прочтение, мифо-техническое: карта есть не проекция города, но сам
город, наблюдающий за людьми и наблюдаемый ими.
Нечто
похожее мы можем наблюдать, например, в цикле «Round Midnight»:
твое лицо
размытое
течением
времени
поблекло
Благодаря
делению текста на строки фразеологизм «течение времени» возвращается к своему
исходному метафорическому смыслу, его звучание усиливается, драматизируется.
Это
сращение одного с другим и в конечном итоге переход одного в другое (или в
нечто третье) для Екатерины Завершневой – не просто
формальный приём, но момент описания, фиксации ключевой точки её поэтического
мира, населённой, одушевлённой Вселенной – она текуча и постоянно метаморфизирует. В цикле «Магеллан», на мой взгляд,
акцентном для книги, соединяющем все мотивы, она пишет:
Ламарк
оказался прав
существа
переходят друг в друга
я был
Магелланом голубем
колонией губок
планктоном
счастье всех
видов
несло меня
сквозь тела
кораллы костей
вены
меридианов
сердце голубая
медуза
дрейфовало на
юг
я пытался себя
обогнуть
и не смог
я видел землю
ее круглый лоб
с обратной
стороны
подзорной
трубы
Итак,
перед нами книга-травелог. Травелог метафизический, космический и одновременно
традиционный, путешествие света вокруг себя. Своё место здесь и у Севера и
Скандинавии, своё у джазовой, зонговой – Body and soul
– страны Америки, своё – дефисом между детством и смертью – у средней полосы
России:
тот свет
не оставляет
меня
распускается
каплей молока
сиянием
подслеповатой
засахаренной
зимы
Ощущение
оборота усиливает кольцевая композиции книги. Финальный цикл «Requiem for a seagull/
Реквием чайке» вновь обращает нас к птичьим
широтам.