Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2015
Азарова Н. Календарь: книга гаданий. М.:
ОГИ, 2014. – 408 с.
Азарова Н.
Раззавязывание. М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2014. – 112 с.
Это
книги времени. В первой с ним встречаешься уже в названии, во второй оно тоже
почти на каждой странице. «вокруг воркует / временем по временам» – Азаровой
свойственно стремление уловить индивидуальность момента времени и не в меньшей
степени – индивидуальность способа существования в нём. Для чего необходима индивидуализация
языка. Азарова – филолог, автор исследований о языке современной поэзии и
философии и вполне осознанно выбирает пути и средства. Таким средством может
стать – даже не сравнение, а уподобление: «год стал несломанное
кресло». Время сохраняет свою самостоятельность относительно предмета, но и не
отделено от него намертво словом «как», о ненадежности которого говорил еще
Готфрид Бенн. «птицы расторгнуты / и неотложны» –
только нарушением нормы языковой сочетаемости можно показать условность и одновременную
неизбежность полёта.
Моменты
различны, так же различны и слова, даже если звучат одинаково. Язык предлагает
омонимы. «Заживём» – и будем жить, и уйдём от боли. Но язык предлагает и модели
создания слов, если не хватает тех, что есть. «мезозной»
– одновременно тепло и древность. «днящиеся» –
продолжительность времени совмещена с определённостью в нём. «всмыслы включи втискивают» – здесь «включи» одновременно и
слияние предлога с существительным по модели предыдущего слова, и глагол по
модели последующего. Время – постоянное превращение, создающее многозначность
мира. Глагол может превратиться в существительное, характеристику места: «мы
тут запрятаны / в такие потонули».
Время не только уносит, но и приносит, оно – область потенциального. «небо полупотонуто» – Азарова использует слова, которых нет в
языке, но которые могут быть. Язык возможного. «копится всё больше /
нуждающихся быть». Необходимость нового и незаменимость воображаемого. Азарова
с будущим, «Календарь» не напрасно представлен как «книга гаданий». Стихи –
способ открыть будущее. Но и сделать это будущее полнее: «будущего мало / нужно
еще что-нибудь».
Азаровой известна сабельная острота мира – который одновременно на больничной
каталке. Эфемерность вещей («лес / полный горловин / надувного комара») – и их
одновременная тяжесть. «и до нас дотронется дно / дно тронулось». Мир
нестабилен. «но-чью шаги-на-по-мощь / это всего-лишь / стук-слышишь / своего / сердца». Нет иллюзий –
но одновременно есть надежда, что сердце сможет помочь.
Помочь при помощи речи. «книга открыта / как дождь на дороге». Текст у Азаровой
– предмет среди прочих в мире (особенно близкий, видимо, к природе). «Ритмы и
формы упали на землю». Взгляд не просто одушевляет предметы, но рисует их
портреты в человеческом облике (что позволяет вспомнить о Милораде
Павиче): «щеки / тыльной стороны воздуха». Такое
внимание к предметам позволяет им стать опорой: «цепляюсь / за ёлку / за
игрушку». Так мир становится выносимым: «с миром в перемирие / через тебя
вступаем», – говорит Азарова о ёлке. Человек у Азаровой встречается с миром на
равных. Равные – не одинаковые, различные, потому и дополняющие – а не
подавляющие – друг друга. Не самовыражение – но и не саморастворение в
наблюдении, притом, что стихи Азоровой очень
красочны.
Предметность
позволяет соприкосновение – если человек в состоянии жить в ежедневной
чудесности. «стало легко потрогать осень за скамейку». Позволяет идти в
сложность мира: «на длинных капелях / развешаны / мелкие / капли» (не хочется
использовать здесь модное математическое слово «фрактал», означающее
бесконечное подобие всё уменьшающейся части целому – в том и дело, что капли не
равны капелям). Уход в предмет позволяет отойти от себя: «если смотреть как /
планирует лист / можно отдохнуть от взгляда». Азарова напоминает, что лёгкость
полёта оплачивается смертью, но без этой лёгкости и родиться ничто не сможет.
«летальный полёт листа / листа промежуток / рождается его форма».
Генеалогия стихов Азаровой многосоставна. Можно
отметить использование опыта японских хайку и танка, при понимании того, что
по-русски их следует писать совершенно иначе, применяя для создания необходимой
многозначности не омонимию (менее богатую в русском, чем в японском), а
ассоциативные связи и синтаксические смещения: «замёрзший март: // как слышен
звук о птице». Создание смысла при помощи тонких сдвигов интонации, речевого
жеста напоминает Вс. Некрасова: «что может быть / не может быть / очень».
Превращение частей речи друг в друга позволяет вспомнить лингвопластику
А.Левина. Безусловно, присутствует А. Введенский:
«подходит ктото октября». И, разумеется, Айги с его метафизикой и поэтикой пауз, которому посвящено
немало исследовательских работ Азаровой.
Стихам Азаровой свойственна принципиальная фрагментарность, дающая пространство
для движения воображения, для появления новых смыслов. Отказ от
повествовательности, висящей камнем на шее литературы. Порой кажется, что текст
следует за звуком слишком вплотную, унесен звуковым потоком: «яшма / явь // ялта / ясно // январь», «фары рвутся сквозь арфу». Порой
хочется пожалеть о краткости стиха, о том, что вспышки могли бы объединиться в
нечто большее. Но в стихах Азаровой присутствует то, что, к сожалению, слишком
редко в современной литературе – выход из литературы к небанальным способам
жить: «не тяни свои всходы за уши / целуясь лицом набело». Способность
концентрировать присутствие: «И мы здесь были наизусть». Приближать к себе
важное: «искренне стоит озеро / оно самый вкусный кусок / я его вынула / из
середины / моря».
Мир полон боли исчезновения. «ты ночью не увядай/ я у тебя в бессоннице сижу
заколкой». Но «рыбаки с красными флагами / ещё на сто лет расставили сети /
рост прерывания // последние три строчки стиха / излечивают аутоиммунные
заболевания» – длительность и речь останавливают организм, принявшийся под
предлогом вымышленной угрозы поедать сам себя. Слова помогают встретить туман
над шоссе – и попросить его не мешать в пути, предложив ему побыть чем-то ещё,
это ему же самому интересно. «ты стал теплый плот / ты стал зелёная плёнка / ты
стал до корней красный». Главная тоска – по свободному времени, которое –
возможность творить. «Бог // это / свободное / время».