Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2015
Алексей Иванов. «Ненастье». М, АСТ, Редакция Елены Шубиной,
2015
Во
время оно – ещё до того, как, скажем, Чарльз Буковски написал «Макулатуру», –
романы, скажем, Грэма Грина было принято делить на серьёзные и развлекательные.
С тех пор границы стали куда более размытыми, и об этом написаны толстые труды,
легитимизирующие освоение смежных территорий детектива, триллера, etc. И лишь
на плечи Русского Писателя, что твоя скрепа, по-прежнему давит глыба Большого
Русского Романа и сестра его – боязнь низкого жанра. Ничто так не страшит
русского писателя, как мелкотемье и ярлык криминального чтива.
Поэтому,
представляя свой новый роман «Ненастье», Алексей Иванов взбирается на невидимую
трибуну, откашливается и сообщает читателю: «Роман не про деньги и не про
криминал, а про ненастье в душе. […] о том, что величие и отчаянье имеют одни и
те же корни. О том, что каждый из нас рискует ненароком попасть в ненастье и
уже не вырваться оттуда никогда, потому что ненастье – это убежище и ловушка,
спасение и погибель, великое утешение и вечная боль жизни». Это, пожалуй, самое
слабое место. Даже не романа, а книги: пафоснейший пассаж взят не из текста, а
лишь красуется на обложке и – чтобы уж наверняка – в аннотации. После такого
заявления с тоской ждешь присущих Большому Русскому Роману рассуждений о том,
что, например, не личность делает историю, а делают её народные массы,
руководимые общими интересами. Однако внутри, под обложкой, оказывается ладно
скроенный (про такие обычно говорят «с нездешней лихостью»), ритмически и
композиционно выверенный текст, при написании которого Алексей Иванов
демонстрирует завидное чувство меры и вкуса. Ну разве что в одной эротической
сцене эти чувства ему изменяют. «Она состояла из округлостей, которые
бесстыже выпукло отсвечивали в полумраке. Герман загребал
их в ладони, словно собирал горячие плоды на тучных райских
плантациях, словно отрясал отягощенные ветви сказочных яблонь, словно снимал
фрукты в оранжерее, переполненной урожаем». Так ведь эротические сцены –
это, вот те крест, родовое проклятие русской литературы.
Ну
да бог с ними, с округлостями. Для Иванова-рассказчика важнее разбить историю
страны на вехи. Вот – ретроспективно – афганская война, вот путч, вот 90-е, а
вот и 2008 год – время очередного, пусть на первый взгляд и не такого заметного
перелома. Алексей Иванов опять на остановке. Естественно, в ожиданье колесницы.
При этом Иванов-рассказчик, у которого в кармане много чего, обычно именуемого
культурным багажом, оставляет своим героям право жить в переломные моменты
новейшей истории, не отдавая себе в том отчета. «Герман забрался на верхнюю
полку плацкарта 19 августа 1991 года, а сошел с поезда днем 20 августа. Про
путч он не знал. Его интересовал город, где он будет жить, а не страна».
14
лет и три месяца спустя, в ноябре 2008 года Герман Неволин, работающий
водителем инкассаторского спецфургона, крадёт огромную сумму денег. (Происходит
это буквально на второй странице, поэтому спойлером не считается). Со всеми
вытекающими – душевными муками, последующим моральным выбором, необходимостью
скрываться, ментами и бандитами, идущими по следу.
Поскольку
«Ненастье» – это всё-таки большой русский роман, а никакая не «Месть Бешеного»,
то и система персонажей здесь оказывается язвительной и довольно точной
метафорой современной России. В городе Батуеве (эдакой помеси хорошо знакомых
автору Ебурга и Перми) всем заправляет невзрачный, обколотый ботоксом бывший
сотрудник КГБ с говорящей фамилией Щебетовский. Ему удалось «удалось обнулить
девяностые и не заплатить»: в свое время он отжал рынок и сжил со света
бандита-афганца с не менее говорящей фамилией Лихолетов. Окружение Лихолетова,
мнящее себя батуевской элитой, поморщилось и в массе своей плавно перетекло под
крыло Щебетовского. В «Ненастье» это в первую очередь Басунов, ныне начальник
службы инкассации. Он «формирует библиотеку из трудов по военной истории»,
которые даже не пытается прочитать, а по вечерам сидит у себя в кабинете с
рюмкой коньяку, уставившись в одну точку и ни о чём не думая. Родные при этом
пребывают в полной уверенности, что «Витя работает». Справедливости ради надо
отметить, что одна мысль у Басунова всё-таки присутствует: Щебетовский стареет.
Новое поколение символизирует капитан полиции Дибич – метросексуал слегка за
тридцать. Его первая реплика в романе: «Женечка, сразу принеси мне «перье» без
газа». Симптоматично, что в системе персонажей не нашлось места ни
цивилизованному бизнесмену, ни носителю хоть сколько-нибудь европеизированной
(в хорошем смысле этого слова) идеологии. Одно слово – реализм.
Всей
этой «вертикали» противостоит типичный для русского романа маленький человек Герман
Неволин. Противостоит с одной стороны случайно и неосознанно, а с другой –
абсолютно закономерно. Дихотомия «Неволин–Щебетовский» вообще выглядит
максимально лишенной эмоций. Так заведено: одному нужны деньги, и их можно
только украсть, другой «не испытывает к Неволину никаких чувств» – только
желание вернуть деньги.
Куда
более эмоционально насыщенной оказывается дихотомия маленького человека и
большого мира. Тот самый мир, который Герман Неволин своими руками строил в
90-е, оказывается ему враждебным. «Время такое, пряничное и розовое – и сладко,
и вроде даже сытно, но не еда, и вредно, и тошно».
«Центр
Батуева очень изменился за последние годы. Понизу, на уровне тротуаров и
пешеходов, перемены казались комфортными и праздничными. […] Но сверху, выше уровня
людей, над головами и зонтами прохожих в сыром пустом воздухе фантастическим
образом висел двадцать первый век: […] монолиты новых билдингов, в зеркальных
плоскостях которых отражалась плывущая над улицами мгла». Не случайно здесь
появляется явно чуждое уральскому водителю слово «билдинги». Так автор роднит
Неволина с другим растерянным маленьким человеком – вытирающим слёзы кулаком
Эдичкой.
Герман,
как и положено маленькому человеку, пытается скрыться в деревне Ненастье,
собственно и давшей название роману. У этого побега богатая традиция: там уже
гниёт брошенный «Бумер», раздражая лес трелью разряжающегося мобильного
телефона, туда же постоянно ездил прилепинский Санкья. Но время вернуться
безнадёжно упущено – в Ненастье Герман добирается «на старую и уже проданную
дачу».
В
интервью Алексей Иванов постоянно повторяет, что ему чужд горьковский пафос, он
не сакрализирует «народ» и не наделяет его какой-то особой миссией. Однако
совершенно очевидно, что симпатии Иванова-рассказчика на стороне маленького человека.
На пресс-конференции, посвящённой выходу книги, он характеризует своих героев
как «тот самый пипл, который хавает, те самые граждане, которых жлобы называют
быдлом, люди, на которых ложится вся тяжесть реформ, которые отправляются на
войну солдатами». Что, конечно, вполне укладывается в русскую традицию
антиинтеллектуализма Льва Шестова и Павла Флоренского, не говоря уже о
многочисленных беллетристических проявлениях. И да, не личность делает историю,
а делают её народные массы, руководимые общими интересами. По состоянию на
ноябрь 2008 года получается как-то не очень, но надежды на лучшее Иванов,
естественно, связывает с маленьким человеком. Как и должно быть в большом
русском романе.