Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2014
Перерождение
ничего не страшно
по сравнению с тем, что действительно невозможно
когда небеса не держат господней лонжи
просыпаться вниз, в переломанное овражье
придорожного какого-нибудь Запорожья
там осматриваться
не надеясь на перелетную скорую помощь
привыкать и вживаться, как чип под чужую кожу
ждать, что вот-вот потонешь в кровавых сгустках
отторжения родины
разложения костной ткани
таня танечка
первоклассница трясогузка
думала ли, что окажешься всюду должной
привокзальным лепетом плацкартного бокового
медсестричкина
счастья
мимолетным его минетом
этим летом
на потрескавшемся асфальте
крашеная блондинка с перекошенным
провожает
люди в черном
закрывает трещину босоножкой
крематорий, очередь, полшестого
отчего Тебе
никогда ничего не страшно
из того, что нам невозможно?
***
расскажи как такое бывает какая сказка
он ее под локоть везде осторожно скользко
как хрустальную держит мягко и стелет низко
тяжело тебе? да нисколько
он ее пожитки несет заводные жутки
ужасочки складывает отряхивает бомжатки
расправляет плечики ей кулачок сердечка
отворяет его и другие нычки
а потом с растворенной кожей с раскрытым адом
он ее этак бережно накрывает пледом
притворяет дверь и выскальзывает наружу
и никто ему там не нужен
как из девочки нынче она превратилась в мокрицу
до которой противно дотронуться прикоснуться
только если в перчатке нечетких писем неясных вёсен
десны стиснув а то и смотреть несносно
кость-то бросить совестно за компостом
и когда она воет его только ветер носит.
Память
парам
писем век недолог
наших писем быстрый ящик
нас с тобою сонных голых
нас-
тоящих
некто
пишет приезжай мол
кто-то пишет мол приеду
где твое мол смерте жало
и
победа
мы с тобою
пишет некто
я не знаю пишет кто-то
некто письма черной меткой
до
икоты
дальше
некто снова мечет
мелкий бисер ах останься
словом
происходит нечто
вроде сальсы
кто-то
вяло отвечает
наших писем век недолог
утром
над остывшим чаем
сонный
голый
парам
настоящим парам
это было бы не больно
парам
парам
парарарам
эти
войны
парам
если бы не в письмах
парам
например, обнявшись
парам
то не этот быстрый
парам
ящик
парарарам
были вместе
парарарам
навсегда ведь
парарарам
целый месяц
парам
падать
Памяти Михаила Генделева
«Но моя бабочка и идея бабочки но моя»
(«Классическая философия в будуаре», М. Генделев)
От
полуночного серебра
к полужизненному:
я здесь.
Тоньше во̀лоса
голоса̀
соловьиной вести:
Ад
раскрывается посрамившему
но не весь
А
оборачиваясь
половиной своея смерти.
Был он
Аз,
Отмщение и броня.
Агнцевы ребра таскать из огня
принцевы острова
из подсоленного доставать
кипятка залива
не дрогнула бы рука.
А
теперь в груди заливная рыба
дышит багровая головня.
А
вечная память
павшим пред Ним
ниц
в каждом городе
где
крепостное сердце как старый город
А
Ницца Твоя,
доставшаяся другим —
вечная памятка,
раскатанная дорога до
Иеговы.
От
любви до ненависти
одним
полукругом выгнутые качели
Ад —
это
то,
что снизу
у той дуги,
а не то,
что мы бы с тобой хотели.
Или
проще: вот
отнятые от груди
души воинов стали каменною стеною
сердца Города
И
Его,
которого посреди,
я надеюсь,
тоже меня зароют.
Скорая помощь
речь отворивший двери не запирает
речь его тварна течет и не замирает
у десницы шуйца воду не забирает
и никто им не умирает
шуйца десницу холит лелет моет
каждый перст безымян ей и каждый ноет
на ладонь ложится выть и как баба воет
и десница не забывает
кесарева ключа что в двери торчаша
как в ладони кругла тяжела поминальна чаша
как воды словно речи не удержать начавши
и не сделать тише
кровь отворяющий миску дрожаще держит
режет наискосок скальпель ведет все ниже
молвит речь отворяющему: ну вот же
ну же, ведь это ты же
стонет больной
за стеной соседи
просят сделать потише
речь отворяющий отворачивается
не слышит
***
приходят, глазами рыскают по углам
где у него несусветная благодать
ангелов рать, еще какой-нибудь ять
чтоб незаметно взять и того
но ничего
не находят
потому что он вышел весь и унес с собой
что там его — исцеляющую ладонь,
животворящий вдох, там, валидол,
взгляд этот свой, свою, опять-таки, боль
и ничегошеньки не оставил
вот они и маются по квартире углы в пыли
в сердце угли забирающие огонь
были, мол, у него, такая же голь
то ли все спалил только вон его костыли
опираются на столешницу и
крест-накрест
это значит что — далеко ли ему уйти?
несусветную благодать нелегко нести
тем больнее без костылей на хромых двоих
нераскаянных не своих
не простившихся не постившихся неземных
шестикрылых
ангелоликих
Песенка про ночной караул
вышел месяц из тумана
вынул ножик из кармана
поднебесной из груди
а оттуда как из крана
вдруг из маминой из раны
теплой крови пруд пруди
вынул бог из раны ножик
дом куриный дом без ножек
без окон и без дверей
ждет своих ночных прохожих
перепутных
и похожих
на мифических зверей
на живое оригами
вот олень с семью рогами
вот волчица без семьи
вот кобель с пятью ногами
вот боец с одним наганом
просит
чтобы бог бы с ним
вышел к людям из тумана
вынул сердце из кармана
вынул пулю из него
и персты вложил бы в рану
под такой мотивчик рваный
и потом бы изнемог
у его, бойца, у ног
чтобы пелось и свистелось
и на третье утро целым
с телом встать из-за стола
а душа б его истлела
никогда бы не болела
ничего бы не могла
***
— что ты плачешь над городом
недотрога?
— собирайся
память моя
в дорогу
потихоньку сворачивай лазареты
походные кухни
перевязочные палатки
подбирай свои юбки, кресты, облатки,
детский лепет
краснухой неопалимый
память моя выходит из назарета
на дорогу
к иерусалиму
— что ты видишь вокруг?
— перекошенные овраги
перепаханные дороги
память, память моя недотрога
дорогая моя незабудка
прикоснуться к тебе письмом, что ли, слишком много
не касаться ли
слишком жутко
пусто пусто вокруг
словно все невозможное
совершила
память память моя идет
от подножия
до вершины
— сверху видно как город
колышется перед боем
то есть бурей
перед
минаретами весь исколот
подбирается весь как воин
и дрожит с головы до пят
перед этим
память
скажу тебе самое дорогое
быть никем не хочется
только еще собою
никого не жалко
более чем себя