Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2014
Татьяна Толстая. Легкие миры. – М.: АСТ, 2014
(Редакция Елены Шубиной)
Татьяна Толстая. Невидимая дева. – М.: АСТ, 2014
(Редакция Елены Шубиной)
Новых книг Толстой
не выходило десять лет – и вот теперь сразу два сборника, один за другим.
Первый, «Легкие миры», включает в себя рассказы, эссе и даже фейсбучные статусы
последних лет. Второй, «Невидимая дева», представляет собой расширенное издание
сборника «Ночь»: помимо известных читателю текстов сюда вошли повесть
«Невидимая дева» и рассказ «Учителя».
Толстая –
современный классик, это факт бесспорный, и доказывать качество ее прозы никому
не приходится. Тексты, составившие обе книги, весьма разнородны – но вместе
выглядят органично и цельно: беспримесная литература, со своей музыкой, с
широким диапазоном интонаций. Толстая может быть трогательной и жесткой,
остроумной и печальной, мечтательной и деловитой. Коль скоро Толстую сейчас
больше читаешь в фэйсбуке, чем на бумаге, можно,
пожалуй, обозначить некие тэги ее новой прозы. К примеру, в «Легких мирах»
прекрасно сошлись пресловутые «Россия шансона» и «Россия айфона», о которых
сейчас любят поговорить: Толстая с интересом наблюдает за первой («По сути
дела, что меня интересует? Эссенция, essence, суть
того, что есть русский народ. <…> какие в народе существуют кварки? Народ
же к себе не подпускает, понимаете? Он внутри себя разговаривает особенным
образом»[1]) и рассказывает об этом второй, айфонной, что посиживает в фэйсбуке.
Все эти попрошайки, рыночные торговки, мнущиеся на митингах озябшие горожане –
действительно, нечто непознаваемое, и изгнать, к примеру, обнаглевших
строителей из своего дома можно только путем насылания
порчи – см. повесть «Легкие миры»:
«– Главную как зовут?
– спросила Катерина, несколько подумав.
– Галина
Михайловна.
Я привела ее в
квартиру. Она распахнула дверь, и особо медленно и тяжело подошла к козлам, и
особо плотно встала, расставив ноги, как если бы была обута в командирские
сияющие сапоги. Громким низким голосом герольда Катерина возгласила:
– Галина! Иди в
манду!
Галина Михайловна
взвилась на козлах:
– Это что такое?!
Ты кто?!
– Я – черт.
Раздалось
молчание, если так можно выразиться, и на секунду бригада на козлах оцепенела.
Катерина метнулась в угол, выставила обе руки с пальцами, растопыренными
рогулькой, и объявила:
– Напускаю
порчу!!! Все – вон отсюда! Раз… два…
И что же! Они
спрыгнули в едином порыве и побежали, грохоча по дощатому полу, толкаясь и
глухо матерясь, и Галина Михайловна бежала на своих сухих прутиках быстрее всех
<…>
– Что это ты
сделала? – ошеломленно спросила я. – Как?
– Это народ, с ним
иначе никак, – сказала Катерина».
Очень смешно, и
трудно удержаться от того, чтобы не цитировать страницами.
Тэги тэгами, народ
народом, но главные свойства толстовской прозы надо всё-таки не вычислить, а
почувствовать. Недаром оба названия новых сборников носят
романтически-потусторонний оттенок. Истории, в них вошедшие, и есть маленькие
порталы в эти иные, лёгкие миры. Такой портал внезапно приоткрывается в
рассказе о квартире, которая когда-то предназначалась товарищу Кирову, но
досталась Толстым – и вот автор вступает со «сволочью
Сергей Миронычем» в мысленный диалог («На малом
огне»). Или в рассказе о чудаке Сведенборге, которому однажды были со всей
ясностью явлены мир духов, небеса и ад («Эмануил») –
и что ж это было на самом деле, можно ли теперь разгадать? Тут Господь даёт о
себе знать даже при покупке соленых бочковых огурцов (невероятно смешной
рассказ «Карна и Желя»).
Или в истории об одном декабрьском романе с иностранцем Эриком – романе с
непредсказуемым финалом («Дым и тень»).
И вот в чём дело:
эти иные миры на самом деле очень близко, на расстоянии вытянутой руки, потому
что они – наши воспоминания, наша память, «а про тех, кого любишь, можно
вспоминать без конца, и каждый раз по-разному. Вот я и вспоминаю о них
по-разному. Есть воспоминания утренние, легкие и светлые. Есть вечерние,
золотые, — они тяжелее, и это окрашивает тех, о ком вспоминаешь. Бывает вообще
ночной мрачняк и депрессняк.
Какими были эти люди на самом деле? Хорошими? Сложными? Добрыми?
Раздражительными? Не знаю! Они были любимыми, они – были, и вот я пишу про них,
вертя их и так и сяк. И еще напишу». А главное: не только сюжетами, но самим
слогом Толстая действительно вселяет веру в эти светлые миры с их небесными
красками, где все живы и всё сохранено. Недаром кодой «Легких миров» стал
рассказ «Волчок» – уместившийся на страничке шедевр «о том, что, несмотря на
творящиеся вокруг ужасы, с нами ничего не случится»[2]. Да, Толстая бывает остра и саркастична,
но главная ее, прости-господи, художественная задача – утешать читателя.
Рассказывать ему о том, что никто и ничто не кончается, не исчезает навсегда,
но превращается в неуловимую мелодию, в призрачный рисунок, уловить который
может не всякое перо. Читатель слушает и верит: то ли проза, то ли волшебство.
[1] Татьяна Толстая: «Мне
интересно, какие в народе кварки» // Афиша-Воздух. 24.6.2014. = http://vozduh.afisha.ru/books/tatyana-tolstaya-mne-interesno-kakie-v-narode-kvarki/
[2] Невыносимая легкость
бытия, или 9 высказываний Татьяны Толстой = http://prochtenie.ru/texts/27742