Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2014
Меня зовут Пайкес Антон. Именно так — я терпеть не могу, когда мои
фамилию-имя меняют местами. Почему? Это загадка даже для меня самого. Возможно,
когда-то мне что-то станет понятнее. За двадцать пять лет существования я
многократно осмыслял и переосмысливал истины, наделял смыслом бессмысленное, не
придавал значения важному, в общем, жил так, как живут миллионы моих соседей по
планете. И каждый миг приближал меня к одному простому выводу: информация — не
главное богатство. Она — белый шум, а я — его пророк. Не думайте, это не мания
величия. Пророк, собственно, никакой роли в развитии событий не играет — ему
просто что-то померещилось. Если через какое-то время это сбывается, пророка
хвалят, если нет — смеются над ним. Мне ещё проще — я лишь описываю то, что
чувствую, и что, я уверен, чувствуют многие. С каждой секундой слова, мысли,
идеи, да хоть рекламные слоганы, значат всё меньше и меньше. Информационное
общество, напевая весёлую песенку идёт на скотобойню. Кажется, такое уже
когда-то было, но Вавилонской башне суждено периодически рушиться. Что ж, зато
у меня есть возможность выдать в эфир что-нибудь очень громкое, вроде:
предсказываю Белый Шум!
БЕЛЫЙ ШУМ
Тёмной ночью
человек с баллончиком краски незаметно проникает в мастерскую художника и на
том месте, где вскоре должна была появиться загадочная улыбка очередной
Джоконды, рисует чёрный и неэстетичный знак вопроса. Время, когда образы хоть
что-то значили, давно прошло, посланий, «месседжей» развелось слишком много, их
все может заменить один единственный грубый значок. В его изгибах нет ничего
красивого, более того, он уродлив, как выброшенная на помойку облезлая ёлка.
Одна из тех, что заполонят улицы столицы в самое ближайшее время.
Что мне сегодня
надеть? Сколько стоит квартира в Москве? Какой тканью обить гроб изнутри? В чём
смысл этой чёртовой жизни?
Вопросы, вопросы,
только они и имеют значение, а ответы, конечно, совершенно не важны. Чёрный
кривой вопросительный знак — не концентрат истины, но всё ж таки универсальный
символ. А второй такой символ — глаз. А если тебе кажется, что перед тобою
голая стена — не обольщайся, на самом деле на ней нарисован третий
универсальный символ — ничто. Его не_линии, не_контуры и не_цвета идеальны,
не находишь?
О, сумасшедший
художник, что ты сотворил, имея в руках лишь маленький шипящий баллончик чёрной
краски!
Вопрос —
бесполезный ответ — пустота. Такова последовательность, алхимическая формула,
записанная на поверхности воды легко гнущимся ивовым прутиком. Три кита, на
которых стоит дивный новый мир, с его обитателями, предприятиями,
произведениями искусства и отрыжкой безвкусицы. Почему так? Потому что.
_______.
Ты когда-нибудь
видел, как сходит осень на старый бульвар возле дома?
Только успел
подумать о миленьких одноклассницах с розовыми бантами в волосах, а уже — голые
ветви, и старушка ведёт внука в бассейн, а внук мог бы быть и твоим тоже. На
утопленной во двор бойлерной вандалы (две молоденькие девчонки, но откуда тебе
об этом знать?) нарисовали огромный страшный глаз, смотря в который взрослеют и
стареют дети. И ветер по бульвару, и памятник северным мореплавателям, что-то
там открывшим и где-то там пропавшим без вести. Порывы ветра переходят из
количества в качество, в смысле, постепенно превращаются в монотонный шум,
сопровождающий твоё путешествие по прямому, как палка, бульвару.
Будем до утра
читать мантры. Ешь меня. Пей меня. Режь меня. Бей меня. Знак вопроса. Глаз.
Пустота. Новая детская считалочка для того, кто перестал осознавать
происходящее.
Но почему вдруг
этот грёбаный бульвар? Хотел бы туда вернуться? На тебя не похоже. Тут что-то
другое. Хотел бы там остаться? Ладно, не заводись, конечно, не хотел бы.
Так вот, эта
история приключилась во времена освоения Арктики. Плавали к северным широтам
чуть ли не раз в месяц все, кому ни лень, всё ждали, когда найдут загадочные
острова с туземцами, тёплым климатом и алмазами, изящно упакованными природой в
аккуратные горки. А находили снежные пустыни, реже — тысячу лет как остывшие
вулканы. Находили ту же самую пустоту, от которой бежали эти безымянные
обитатели материков, стран, городов. Хотя ни стран, ни границ, ни городов, в
которых можно было бы пропасть, здесь не наблюдалось — только белое безмолвие,
как в той старой песне: «Что же нам не жилось, что же нам не спалось? Что нас
выгнало в путь по высокой волне?»
Но двум молодым
капитанам повезло — они нашли землю, которая, лёжа на вулканическом грунте,
буквально трескалась от самых разных богатств. Прекрасные растения, уникальные
животные, сверкающие на северном солнце самоцветы. Целый скрытый в тумане
северный рай. И нет людей, только яркое свечение, словно попал на небеса, а
моряки тогда в небеса ещё верили.
Капитаны ушли,
пообещав себе вернуться. Но потом стало не до экскурсий, потом — война, и уже
точно не до поисков затерянного острова. Но тут-то и случилась странность —
капитаны вновь оказались вдвоём на одном корабле. И тогда…
Второй раз в рай
не прийти, вот я к чему. Не приплыть, не прилететь, даже не приползти, хотя
перемещаться на брюхе мы, согласись, отлично умеем с самого детства. Свалил из
того сада, ещё и яблочек прихватил, так потом не взыщи — дороги обратно не
найдёшь. Да и хорошо. Так и должно быть. Иначе такое бы началось, страшно
представить…
Корабль? Капитаны?
Ах, да.
Судно нашли через
тридцать лет. Лёд пропорол кораблю всю бочину от носа
до самой кормы, так что шансов у моряков не было. Вопрос был задан, а ответ
получен, осталась лишь заснеженная пустыня на ненадёжной ледовой корке, под
которой нет земли, а точнее есть, но на расстоянии в несколько километров вниз,
под толщей ледяной воды. И вот эта стальная тушка осела на дно, чтобы никогда
больше не подняться. Но не волнуйся, море не держит своих мертвецов. Оно
отпускает их, и те, словно стая дельфинов, устремляются в бесконечное
путешествие.
Ты когда-нибудь
видел арктические пустыни? Человек с большим трудом может ориентироваться в
этом белоснежном пространстве. Кажется, что горизонта можно коснуться рукой.
А в этом городе
горизонта нет. Потому такими пронзительными кажутся подмосковные пейзажи людям,
привыкшим жить в каменных коробках.
Идёшь по бульвару
и думаешь разве что о деревьях вокруг. Вот ведь странно — при тебе их посадили,
на твоих глазах они росли, и вот уже стали вровень с домами. Такое большое из
такого маленького. А ты с возрастом только ниже, понемногу стираешься со
стороны ног, и ходишь, шаркая.
На асфальте
нарисованы следы ботинок — это чтобы ты не заблудился, чтобы нужной дорогой
прошёл сквозь время и пространство. Следы, конечно, нарисовали те же на веки
молоденькие девчонки-анархистки, которых ты даже не знаешь. И это обидно —
очень они миловидные и отлично сложенные. Но тебе же это не мешает идти по
намеченному пути?
Идём на пару по
следам, заходим в подъезд дома с зелёной дверью, домофон заботливо выломан из
неё, чтобы мы могли пробраться внутрь. Код-то ты, конечно, уже не помнишь, мы
где-то на середине твоего временного отрезка, а тут числа и коды перестают
вспоминаться. Возможно, ты ещё можешь проснуться однажды утром, и
зафиксировать, как твои зубы сами собой отстукивают ритм: 3 — пауза — 5 — пауза
— 0 — пауза — 2. Как им это удаётся? Как они помнят то, что ты давно забыл? Или
вот телефоны — иногда приходят в голову номера таких забытых людей…
Лифт остановился.
Вот и всё,
четырнадцатый этаж, лестничная клетка, мусоропровод со следами от бычков,
одинаковые слепые двери. Круг замкнулся. Знакомо? Какой ответ тебе ещё нужен?
_____.
Выпил для
храбрости из фляжки, что во внутреннем кармане, подошёл к двери, вдавил кнопку
звонка с остервенением, словно выдавливаешь глаза кровному врагу. Откроет.
Перестань бояться, дома. Да откроет, хватит трястись! Одна, сорокалетняя, но
всё ещё чем-то неуловимо напоминающая ту свежую девочку с чайными розами в
руках. Муж на работе, дети — у мамы. Конечно, она тебя не ждала (уже лет
двадцать, как не ждала, если хочешь знать), просто решила немного ото всех
отдохнуть, в одиночестве выпить вина и покурить, раз уж в комнатах гуляет
только сквозняк. И тут как раз ты. Вы теперь вдвоём на кухне, прислушиваетесь к
осеннему гулу повзрослевшего окраинного бульвара. Идёте в комнату. Ты,
естественно, сверху — не пристало через столько лет в первый же раз начинать
извращаться.
Херовая перспективка? Тогда валим.
У всего есть
предел. И у терпения, и у восприятия, и у тебя, пленника собственного
стареющего тела, в котором и жизнь-то едва теплится. Ты сейчас молод, ты
взрослый, ты старый, всё одновременно, ты — часть вселенского белого шума,
составленного из крупиц смыслов, образов, брошенных в пустоту слов, идей,
мнений. Мы-то, глупцы, думали, что это невидимое вокруг нас — воздух, а это —
лишь белый шум, и ничего больше. Вдыхаешь его, выдыхаешь — тоже его, никакого
углекислого газа. Привыкаешь любить его, как родину, как отчий дом, как мать.
И тело, знакомое
тебе до мельчайших подробностей, состоит вовсе не из атомов. Ты уже догадался —
оно из зёрен, мелких чёрных и белых точек, от мельтешения которых разве что
болит голова.
Вот ещё история.
Жил в начале века мужик, который начал о чём-то таком подозревать. Ну и сбежал
в леса, где шума поменьше, осел на острове у излучины какой-то широкой реки.
Разбил палатку, разбил телефон с ноутбуком, чтобы значит, ни шагу назад,
остался сидеть возле костра наедине с собой. Сидел летом, сидел зимой,
претерпевая холод, наблюдая снег и то, как белеют руки, даже весной, с
треснувшим сердцем и кипящей кровью, продолжал смотреть в пламя. Слава о нём
пошла, говорили, что он познал истину и что-то там ещё. Стали к нему
наведываться, расспрашивать, а он всем про белый шум рассказывал, повторялся,
ему и не сложно было это делать. Одному грустно, сам знаешь.
Что? Что было
потом?
Вернулся в свою
квартиру, и так у него с тех пор всё хорошо пошло — закачаешься. Новые телефон
с ноутбуком купил, машину, квартиру, на работу из пригорода ездит, стоит как
все на Ленинградке.
Ты ждал другой
развязки? Да. ______.
Тёмной ночью
молодой человек в маске с баллончиком в руках перелезает через забор, который,
словно могильная ограда, окружает большой загородный дом известного художника.
На полотне, на котором ещё нет даже грунта, вандал вырисовывает чёрный знак
вопроса. Это и будет картина, шедевр на миллион долларов.
На экране
сломанного телевизора незваный гость видит зернистое месиво, от ряби которого
начинает кружиться голова. Что ты там увидел? Отшатнулся, словно промелькнул,
раздвинув гардины помех, какой-то знакомый образ. Может, покойница-мать, может,
пару лет как не звонившие дети, может первая любовь — первая боль — которая
почему-то так и болит всю твою длинную жизнь, несмотря на жён, детей, внуков и
вставные челюсти.
Хочется спать. И
нет причин, чтобы не прилечь. Тихо шипит магнитофон, в котором вращается
кассета с порванной плёнкой. Вопрос был задан, а ответ, вполне возможно,
записан на аудио, но теперь он испортился.
Осталась только
пустота.
Уснул, старина? Ну
и хорошо. ______.
До встречи в
пространстве Белого Шума.