Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2014
Вениамин Борисович
Смехов
(родился 10
августа 1940 года в Москве) – российский актёр театра и кино,
режиссёр, сценарист, литератор, лауреат художественной премии «Петрополь»
(2000) и Царскосельской художественной премии (2009).
Отказался от звания Народного артиста
РФ, которое было ему предложено к 70-летнему юбилею.
Автор художественных и публицистических
книг «Служенье муз не терпит суеты» (1976), «Когда я был Атосом…» (1999),
«Театр моей памяти» (2001), «Золотой век Таганки» (2012), «Я только малость
объясню в стихе… Сборник стихов, стихотворений, песен, песенок и пародий,
сочиненных в Театре на Таганке» (2014) и других.
На ежегодном Международном яблочно-книжном
фестивале «Антоновские яблоки» в Коломне Вениамин Смехов представил свою книгу
о Театре на Таганке. О первой публикации, диалогическом активе читателя и связи
театра и литературы с Вениамином Смеховым беседовала Марианна
Власова.
– В
одном из интервью Вы признались, что литература с самого детства является Вашей
страстью. Можете ли Вы вспомнить авторов, которые нравились Вам тогда и
перечислить имена тех, к кому Вы сохранили любовь до настоящего времени?
–
Каждый раз вспоминается что-то разное, значит было много всего. И вот, я
напрягаю свою память, и оттуда выскакивает ближе всего – Николай Гоголь,
Мольер… В восьмом классе – Александр Дюма, Владимир Маяковский – такие имена.
Это было связано с диалогическим активом читателя. «Диалогическим» говорю,
потому что у меня был диалог с другом – Андреем Егоровым. Мы наперебой,
наперегонки читали. Это очень помогает. И дай бог здоровья Андрюше, с которым
мы с первого класса друзья… Ему как настоящему интеллектуалу, математику по
природе и спортсмену по психике, все время надо было с кем-то соревноваться,
кого-то перепрыгивать и передогонять.
Однажды
передо мной ветер закружил чужую 25 рублевку, и я на эти деньги купил другу в
подарок Томаса Мора. А он тут же в отместку купил толстый том Лопе де Вега. Представляете, мы были в каком-то восьмом
классе. Томас Мор, Томмазо Кампанелла, «Облако в
штанах» Владимира Маяковского. Он меня тянул, заглядывал в энциклопедию и
задавал вопросы, например, что такое квиетизм. Но несмотря на эти чрезмерности,
проводником всего была русская словесность. Поэтому от Гоголя, как от
роскошного застолья, колотилось сердце, клокотала кровь. И это осталось на всю
жизнь. Потом я никак не мог справиться с Федором Достоевским – очень любил
раннего, а дальше было трудно. Из-за актерской жизни труднее было преодолеть
большие романы. Но однажды после спектакля у меня выпал диск в позвоночнике и
пришлось лечь в неврологическую клинику, и там, переживая дикие боли, я читал
«Бесы» Достоевского. Я упивался первыми двумя страницами и перечитывал их снова
и снова. Наслаждался, это было невероятно.
Сейчас,
именно сегодня, почему-то вспоминаются «Два капитана» Вениамина Каверина,
книга, в которую я был влюблен. Для меня каждый персонаж, фраза – были
какие-то очень!.. «Бороться и искать, найти и не сдаваться»…
Знаменитая часть этой книги так и называлась. Это про жизнь.
А из
современных… Мне помогает мой друг Владимир Воробьев, продюсер фирмы «Книга
вслух», издательский дом «Союз», где я уже наговорил целую библиотеку
аудио-книг от Александра Пушкина, Василия Жуковского, Сергея Аксакова до Бориса
Акунина и замечательного Александра Червинского, и
взрослые, и детские вещи в стихах и прозе. Это особая работа у микрофона: и
читаешь, и играешь, и смакуешь, и изображаешь разное. Голосовые роли – для меня
это наследство Вахтанговской школы, менять оттенки,
ритм, там все очень интересно. Что касается этой библиотеки.
И то,
что я, готовясь к записи, должен прочитать, например, роман Паоло Коэльо
«Пятая гора». Или Акунина – «Любовник смерти». Это очень интересно, мне
нравится Акунин, с его заразительной игрой воображения, с его
литературными «перевоплощениями». Нравится книга «Переводчик» прекрасной
Людмилы Улицкой. Кстати, я был одним из первых ее читателей, когда Улицкая
гостила в Летней Русской школе в Америке. Там преподавала в аспирантуре и была
10 лет заместителем директора моя жена Галина Аксенова. Она смогла приглашать
туда прекрасных «носителей языка»: Павла Лунгина,
Сергея Соловьева, Владимира Хотиненко, Владимира Войновича, Дину Рубину. Из
писателей назову замечательного Владимира Сорокина. Его я начал внимательно
читать по случаю постановки спектакля «Волны», по рассказам Сорокина, в
Политехническом музее – в «Политеатре» у Эдуарда Боякова.
– А
расскажите, пожалуйста, про современную поэзию…
–
Видите, опять, может быть, я самый несведущий из тех, кто должен быть
начитанным, но мне все время помогают обстоятельства жизни: то студия «Книга
вслух», то театр, чтобы я узнал и полюбил образцы русской словесности.
Например, готовясь к звукозаписи «Ангеловой куклы», я
был потрясен этой прозой выдающегося сценографа Эдуарда Кочергина, художника
БДТ им. Г.А. Товстоногова. В его книгах страшная жизнь – предвоенная, военная,
послевоенная – и гибельные сюжеты в истории Отечества описаны могучим, остроумным,
классическим русским языком.
А по
поводу поэзии… Спектакль «Двенадцать» в Политеатре,
где превосходные поэты – и Лев Рубинштейн, и Ольга Седакова,
и Елена Фанайлова, и Вера Павлова, и Вера Полозкова – читают свои стихи, а я в финале – поэму Александра
Блока… А этой осенью мне выпала честь подвести итог поэтическому конкурсу
интереснейших молодых поэтов нашей провинции – Премии имени Валерия Прокошина,
покойного блистательного русского поэта.
– Как
Вы познакомились с фестивалем «Антоновские яблоки»? Что Вас связывает?
–
Фестиваль «Антоновские яблоки» хорош, конечно, своими энтузиастами-зачинателями
— Наташей Никитиной и Леной Дмитриевой. Но для того, чтобы их узнать,
надо было появиться в нашей жизни невероятно обаятельной, одаренной, умной и красивой
женщине по имени Анна Генина. Она делает много добра. Я даже не знаю, хватает
ли у нее времени, чтобы заработать себе на жизнь, потому что, по-моему, она
существует только ради других людей, для людей какой-то повышенной духовности
и, в лучшем смысле слова, старомодных любителей отечественной культуры. Это те,
из кого состоят очереди на вернисажи Пушкинского ГМИИ, кто населяет залы
театральных премьер и Консерватории. И несколько лет назад Анна Генина
пригласила нас с Галей в Коломну. Сама Коломна выстрелила сразу в сердце – весь
этот ярмарочный, счастливый круговорот. Там же – знакомство, благодаря Елене
Камбуровой, с Игуменьей Ксенией… это особо благотворная Коломна… Мы провели там
однажды Рождество, в чудесном Новоголутвинском
Свято-Троицком монастыре.
–
Вениамин Борисович, расскажите, пожалуйста, как складывалась Ваша литературная
деятельность?
– В
1986 году вышла моя первая книжка в «Советском писателе» – «В один прекрасный
день…». Сейчас это удивляет тех, кто знает, что это за издательство. Но идея,
по-моему, была у Кати Марковой, дочери первого секретаря Союза писателей. Она
мне уже однажды помогла, с публикацией повести «Служенье муз не терпит суеты» в
журнале «Юность». Тогда один известный писатель позвонил на дачу Георгия Макеевича по поводу моей повести об актере и спросил: «Как
журнал «Юность» допускает такие антисоветские ходы?!» На что Марков ответил:
«Опоздал, друг мой. Катька прочитала и мне дала, и я прочитал». Мол, нормально
написано про замученного актера, который с утра до вечера вкалывает, а потом
играет… А книга «В один прекрасный день…» — на треть о любимовском
времени и о самом Юрии Любимове, имя которого в те годы было запрещено.
Редактор Коля Сарафанов сказал: «Что-то надо делать, фамилия исключена». И
редакция предложила переверстать рукопись и присвоить опальному Любимову
псевдонимы – «режиссер», «постановщик спектакля». Единственный честный выход из
положения нашел художник книги, великий сценограф Давид Боровский: «Надо
оставить все, где ты рассказываешь о детстве, о театральном училище… чтобы
потом не было стыдно перед Любимовым». Это Боровский – образец благородства на
все времена.
– А
связь театра с литературой? Что Вам помогало в написании Ваших книг?
–
Наверное, я все-таки родился литературным, а потом уже театральным человеком… Я
описал это в своих книжных признаниях. Повезло в пору ранней Любимовской Таганки быть званым к дружбе с журналом
«Юность»: Виктор Славкин, Юрий Зерчанинов, а потом и Андрей Дементьев, которые
почуяли во мне слегка умалишенного сочинителя… Театр на Таганке был очень
полезен для всеобщего здоровья — для умственного, душевного… Таганка
аккомпанировала моей контактности, и я узнавал людей, которые к нам приходили,
дружил с ними: большие ученые, знаменитые писатели, великие-превеликие поэты,
гениальные врачи и спортсмены СССР… И получается, что теперь нужно
осторожничать, дабы не выглядеть хвастуном. А тогда было просто: вот мы двумя
семьями с Давидом Боровским поехали в деревню Аннинки,
чтобы отметить 60-летие Булата Окуджавы, где поэт скрывался от всех. И Окуджава
нас поселил в двух номерах, в Доме колхозника, и мы в кругу его семьи и друзей
отмечали это событие. Я это описал. И это невероятно, и это навсегда.
Эти
люди эпохи — поэты Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко… Друзья театра, друзья
Володи Высоцкого и всех нас, надписывали наши афиши… Посвящали нам стихи – и
это уже звучит хвастовством! Евтушенко недавно опубликовал посвященное мне
новое стихотворение – о гастролях Таганки в Париже в 1977 году и о
замечательном таганском актере Рамзесе Джабраилове, острое стихотворение, где
он меня называет старинным другом. Юрий Визбор, которого я, как и миллионы
советских людей, люблю и высоко ценю… Однажды в 70-х Визбор посвятил мне песню…
Владимир Высоцкий, которого сегодня называют лидером нации, 16 лет работал
рядом на сцене и был лидером в спектаклях… И когда говорят: вы были друзьями, я
говорю, что это не так. Высоцкий сам метил, кого хотел. Было время такое, а
потом другое. Нормальная жизнь хорошего театра с интенсивной, переменчивой
погодой. Володя затащил меня в свое кино «Служили два товарища», на маленькую
роль, которая могла бы стать больше, но я был очень дисциплинированный актер и
не хотел обманывать и обманом сниматься, брать бюллетени и освобождаться для
съемок. Потом мы обменялись дружескими стихами на обложках книжек сценария
«Служили два товарища», где были фотографии… Конечно, такую поэзию я люблю не
всерьез: стихи и автографы в рифму про меня — Евтушенко, Визбор, Высоцкий,
Самойлов, Глазков… Но у меня все-таки нос не способен задираться… Вот если бы
Пушкин мне про меня… Но Пушкину не повезло быть современником Театра на
Таганке. Так что я умею обожать Поэзию и совершенно бескорыстно.