Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2014
Олег Дарк. На одной скорости. Рассказы. М., «Русский
Гулливер», 2014, 80 с.
Не
являясь поклонницей острых ощущений в словесности, была очарована космосом этой
книги и прочитала её даже весело. В этом мире всё живёт, всё движется и всё
тяготеет – персонаж к персонажу, деталь к детали. Очень важно, чтобы персонаж
тянулся к персонажу. Для небольшого прозаического произведения это тяготение –
основное, что удерживает его маленький космос. Чем ближе к финалу – тем сильнее
взаимное отталкивание персонажей и деталей рассказа, тем слабее отношения между
ними. Но если есть тяга, даже убийца и жертва смогут хотя бы на миг избавиться
от заложенной в них вражды. Так Антонов смотрит через дверное стекло на Софью –
с глубокой болью и холодно, потому что он через несколько минут станет её
убийцей. А читатель вздрагивает от ужаса, потому что вдруг оказывается, что эта
апатичная красавица – живой человек, а не персонаж. Она вдруг оживает для
читателя. И читатель видит её уже глазами убийцы. «Лотерея», — подумал Антонов.
Странное, почти неприятное (совестливое) движение в читателе производит именно тяготение
героя к героине.
Проза
книги «На одной скорости» вся целиком выстроена по этому закону тяготения.
Представим,
что появилось замечательное произведение, отвечающее самым новым движениям в
языке и сознании, и даже отчасти профетическое, направляющее эти движения. Оно
не слишком велико, чтобы его не осилить, и не слишком коротко, чтобы затеряться
в столах или показаться случайностью. Это произведение в высшей степени
культурное: то там, то здесь возникает тонко и точно услышанная автором
акустика разных эпох и великих писателей. При этом произведение темпераментное:
оно несётся, а не гарцует. Оно непривычно, хотя при желании можно написать
прекрасную рецензию и поставить на полку рядом с модными романами, получившими
премию, сказав: а вот это как хороший коньяк. Это для избранных.
Дальше.
Представим, что такое произведение появилось в наши дни. Сравнения с ранее
напечатанными произведениями неизбежны. И вот тут-то начинается основное
действие. С чем сравнить такое произведение, когда в памяти читателя — всего
два-три имени (одно из них – точно Владимир Сорокин) и разные квадратики
звуков. Может быть, есть смысл всё же не верить очевидному, потому что оно
лишено опыта: оно слишком подвижно и бесформенно, оно усваивает всё, чего
касается, и сливает прочь, усвоив. А неочевидное незыблемо — это фундамент…
состоящий из вполне конкретных книг конкретных авторов.
Но
вот ведь какой случай. Произведение с весомым фундаментом воспринимается едва
ли не как новостройка. И это – факт культуры. Как и сама книга. Пусть у этой
культуры есть имидж гетто, изгоя – она быстро мутирует в противоположную
сторону. Когда-то где-то произошла маленькая культурная авария, и теперь целые
блоки памяти выгорели, а из них льётся радиоактивная жидкость. Я не исключение,
я так же облучена. Однако не особенно мрачное предисловие закончено, и это была
разминка.
Предисловие
предлагаю снять, как голову. Тогда останется ритуальное тело текста, о котором
уютно поговорить за чаем. А вот голову, как французская королева, муза возьмёт
себе.
Ещё
гурманская мысль: давно хотелось такой несовременной книги, написанной
по-русски, не переводной. Перед глазами по страницам «На одной скорости» прошла
вереница прекрасных образов из Франсуа Рабле, Сирано де Бержерака, Сервантеса,
Вольтера, Джонатана Свифта, Эдгара По, Теофиля Готье, Александра Дюма,
Шарля де Костера и… наших Чехова с Толстым. Читаю «Фрейдистскую дилогию» —
возникают фигуры Гаргантюа и Пантагрюэля (на заднем плане уже садится на
Россинанта Дон Кихот). Читаю вторую часть этой дилогии – прелестные
автоматчицы, напавшие на матёрых защитников кремля, бегут прочь, как папефиги,
напавшие на папеманов. Но это «похоже» не значит имитацию. Это «похоже» придаёт
рассказам тёплое и особенно пронзительное очарование, которое необходимо
современной прозе. В этой книге есть что-то предвоенное или даже военное, как в
фильмах Хичкока сороковых годов. Возникает ощущение, что все они – автоматчицы,
красавица Софья, мальчик-герой «Эвтаназии» — остались живыми. Это не игра в
войну, а вековая тактика, когда шум-гам и падание на землю избавляло от смерти.
Вот так и персонажи книги: они падают замертво, чтобы потом встать и посмотреть
вслед уходящему читателю.
Триллер
– жанр не новый. В литературе он скорее островного, английского происхождения,
но родом из античной сатиры, хорошо усвоенной средневековой Европой. Олег Дарк
пишет маленькие триллеры, в которых при желании можно разглядеть и античные
сатиры и средневековые мистерии. Но было бы странно замкнуться на одном или
двух временных отрезках (когда-то это было модно и в поэзии, и в альтернативной
музыке; вообще в том, что можно назвать «другая культура»). Писатель
показывает, что современность смотрит на античность через призму хотя бы
Говарда Лавкрафта со Стивеном Кингом, а иначе невозможно. Почему это «невозможно».
В современном, особенно пристрелявшемся к мировой культуре, читателе есть
довольно неприятная черта. Он знает о Маяковском больше, чем Маяковский. Его
предположения выглядят абсолютными. Иногда кажется, что некоторые просто
медиумы. Вы знакомы лично с Платоном или Катуллом? Утверждаете, что да. А где
были вы, когда Катулл писал к Лесбии? Дарк, наоборот, очень осторожен, и потому
в его рассказах возле каждого культурного факта — как бы тень, знак вопроса.
«Секретарь, похожий на Гэри Олдмена» — это уже образ, это характер, хотя и не
выписанный до конца. У этого секретаря второстепенная роль, а Олдмен прекрасно
играет в эпизодах. Секретарь вдруг начинает напоминать Ли Харви Освальда.
Незаконченность играет на руку книге, обогащает её полутонами. Так возникает
стройный, хотя и мрачный мир – космос, или лучше сказать – корпус. Страна На
Одной Скорости. Сам автор неоднократно подчёркивал, что это цикл рассказов, то
есть – нечто единое.
В
мире Олега Дарка таинственный сунахби, мечи и кремль с подводами — существуют
наряду с автоматами Калашникова, танками и суперсовременными снадобьями. Это
страна сильных людей, способных к сильным чувствам и решительным поступкам. Но
эта страна видится читателю в долгом словесном сне. Или можно сказать –
глазами спящего автора. Автор сновидит сюжеты и персонажей, но сам он – из
другого мира. Реалии незнакомого пространства-времени воспринимаются человеком
нашего мира искажённо. В изображении этого смещённого восприятия нет ни
нарочитости, ни лишней иронии; и это, считаю, огромная удача автора. Но вполне
постигнуть законы и линии того мира невозможно. И потому видимое читателем, а
автором рассказанное кажется ужасным, почти карикатурным.
Тут
внезапно возникает Джонатан Свифт и открывает одну из записей «Дневника для
Стеллы». Читаю и узнаю строки «Восьмого рассказа»: девушки, кофейни,
покровительственное отношение таинственного человека к опекаемым им
«болтушкам». И… робость. Робость старшего перед младшим, сильного перед слабым.
Тема такой робости возникает ещё в нескольких рассказах, сильнее всего звучит в
самом «страшном» — «Поспорили на сто рублей». Самый сильный и умелый ищет
младенца, чтобы приобщиться его беззащитности, и приобщается. Вспоминаются
истории о мудрецах-джайнистах, для которых самым сильным противником был едва
научившийся говорить ребёнок.
Композиция
книги напоминает сложную средневековую строфу. Или строфу онегинскую, где
обязательно возникнут и внутренние рифмы, и маленькие подкомпозиции внутри
основной композиции строфы. «Восьмой рассказ» чётко рифмуется с «Уроками любви»
и мог бы рифмоваться с рассказом «Поспорили на сто рублей», но этот последний
идёт уже в другой тональности. «Музыка», «Восьмой рассказ», «Эвтаназия» и
«Труп» складываются в основную тему. «Фрейдистская дилогия» её развивает и
оформляет в более мелодическом варианте. Особняком стоят два рассказа:
«Бриллианты» и «Железный поток». «Бриллианты» — блистательный не столько по
названию, сколько по чувству языка и мастерству. Здесь драгоценности русского
рассказа двадцатого века, перешедшие в двадцать первый. «Железный поток»
можно назвать маленькой поэмой. Это небольшое, прелестное в своей тоскливой
лирике произведение, которое напоминает картины Павла Филонова и от которого
трудно оторваться. Острая, яркая интрига «Бриллиантов» сменяется грустной и доброй
повестью о людях, потерянных в «Железном потоке».
Читатели
отметят, что некоторые события, описанные автором в 2012 и 2013 годах,
произошли в 2014. Но писатель всегда немного футуролог, хотя такие совпадения
порой пугают. В любом случае, получил ли автор сообщения о будущем или нет, «На
одной скорости» — книга в высшей степени достойная. Это дом, с заботой и
любовью выстроенный автором, в котором найдётся место ещё не одному циклу
рассказов.