Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2014
«У нас нет
литературы», – восклицал двести лет назад критик Виссарион Белинский. «У нас
нет современного русского романа», – восклицает сегодня писатель (а также
критик, журналист, поэт, эссеист) Дмитрий Быков. И, заметьте, восклицает
настойчиво, не единожды, на протяжении нескольких лет. Сам пафос, с которым
делаются подобные заявления, не нов: у нас, как всем известно из культового
романа, чего ни хватишься, ничего нет. Известия об очередном кризисе жанра или
очередном исписавшемся поэте появляются с завидной регулярностью. Любопытно упрямство
в обосновании этого сомнительного тезиса.
«Русская
реальность ничуть не беднее американской, да вот беда, инструментарий для ее
освоения у нас поныне чрезвычайно бедный, горьковский, в лучшем случае шестидесятнический. <…> Без опыта модернистов писать
коммерчески успешную прозу – значит по примеру Хоттабыча делать мраморный
телефон», – заявляет Быков в марте 2012 года[1].
«Текст, с которым
можно было бы спорить, текст, в котором пульсирует мысль или действует герой,
способный заслужить читательское сочувствие, сегодня стал еще большей
редкостью, чем в прозе первой половины пятидесятых – что прошлого, что
позапрошлого века», – настаивает он в мае 2012-го[2].
«Я не только не
вижу сегодня хорошей книги о вере – книги, которая бы давала читателю если не
ответ, то хотя бы стимул для поиска; я не вижу хорошей книги об авторе, за
которым всегда стоит и другой, высший Автор. Пишут о чем угодно, кроме себя, —
потому что заглянуть сегодня в себя — значит почти наверняка увидеть либо
болото, либо туман, либо мертвую зыбь», – негодует он в августе 2012-го[3].
«Есть исторический
парадокс, касающийся двух типологически сходных эпох – нынешней и той, которую
мы называем Серебряным веком: действительность вокруг исключительно бурная, а
прозы, которая бы отражала эту действительность, – нет», – сокрушается он в
январе 2013-го[4].
В более ранней
(2009) заметке «Рыхлое марево» Быков подвергает сокрушительному разносу роман
Дмитрия Рагозина «Старый парк»: «Господи, какая невыносимая высокопарность в
этом рваном ритме, в претенциозной, ничего не означающей фрагментарности, во
всех этих призрачных стражах и блаженствах, вопиюще дурновкусных
даже в 1911 году!»[5]. Ритмизованность,
метафоричность, сложная цитатная техника – всё это Быкова очень раздражает,
хотя выше он и сетует на отсутствие у отечественных прозаиков модернистского
инструментария. Положим, Дмитрий Рагозин, пишущий прихотливую, многоуровневую
прозу, сегодня и впрямь не самый читаемый автор. Однако это писатель,
включённый в очень важную художественную традицию, о которой Быков не забывает:
«Все они прочитали упомянутых Соколова и Гольдштейна, неупомянутых Шишкина и Иличевского. Все решили, что вычурность есть лучшая замена
точности, а невнятность вмещает все сюжеты, в том числе и те, которые довообразит читатель».
Позволяю себе
столь длинные выдержки, потому что они представляют особую исследовательскую
ценность – но не глубиной высказанных замечаний, а их неотрефлектированностью.
Тут дадим место праведному гневу. Чего нужно ждать от литературы, чтобы
регулярно пропускать новинки, из которых только значимых набирается пять-шесть
в год? Не странно ли слышать такие заявления от автора двенадцати вполне
читабельных романов (в данный момент заканчивает тринадцатый)? Наконец, какой
системой оценок нужно руководствоваться, чтобы говорить о невозможности романа
в эпоху, когда одновременно работают Михаил Шишкин, Виктор Пелевин, Александр Иличевский, Захар Прилепин,
Александр Терехов, Михаил Гиголашвили, Людмила
Улицкая, Андрей Рубанов, Александр Проханов, Сергей Самсонов?
С выбором имён
Быков проблем не испытывает: говоря о «полном штиле» в современной словесности,
он упоминает лишь отдельных авторов (как правило, высокие авансы выдаются Прилепину и Пелевину – но не за «Бэтмен
Аполло»[6], высоко оценен роман Ксении Букша «Завод «Свобода»[7]), игнорируя ещё десяток имён романистов
не меньшего масштаба. Представим себе критика, который в 1848 году говорит об
«Антоне-Горемыке» Григоровича, ни словом не упоминая «Бедных людей»,
«Обыкновенную историю», «Кто виноват». При такой избирательности ждать от
литературы чего бы то ни было сложно в любые, даже самые тучные времена.
Кроме того,
Быков-критик слишком зависит от Быкова-оппозиционера: «для романа нужно
движение времени — ибо без исторического контекста эпической прозы не бывает;
пресловутый брежневский застой по сравнению с эпохой Вечного Путина — образец
динамизма, что сказалось и на прозе»[8]. Иначе говоря, в путинскую эпоху написать
хороший роман категорически нельзя, тут возможны либо работа с историческим
материалом (как у самого Быкова, построившего свою «О-трилогию» на раннесоветской мистике), либо уход в чистое стилизаторство (как у столь нелюбимых Быковым Шишкина, Иличевского и пр.), либо фельетонный роман на злободневную
тему, забывающийся сразу после прочтения: «сегодня можно бы хорошо прогреметь
на Западе романом из жизни российского правозащитника, борющегося с коррупцией,
ходящего на митинги, арестовываемого там, скрывающегося, бегающего от
преследования»[9]. Те, кто читал быковский
«Эвакуатор» или «Списанных», с этим жанром хорошо знакомы.
Примечательно, что
быковские рассуждения порой содержат очень точные
саморазоблачения: невозможно ведь писать так много и ни разу не проговориться.
Так, во фразе «тереховские тексты, слишком надрывные
и многословные и серьезные по отношению к себе, чтобы быть журналистикой, и
слишком плоские, чтобы выглядеть литературой»[10] надо, конечно же, читать не «тереховские», а «быковские» – и
тогда всё встанет на свои места. Нужно только уметь эти оговорки видеть, а
спорить с такой риторикой по меньшей мере непродуктивно. Но всё же одна важная
тенденция за быковскими
рассуждениями-о-невозможности-русского-романа-сегодня просматривается, и её
любопытно отметить.
Критик Денис
Ларионов, рассуждая о счастливой писательской судьбе Михаила Шишкина, заметил,
что интерес к этому автору «не в последнюю очередь объясняется тем, что ему с
блеском удалось претворить в жизнь тематические и формальные ожидания
читательской аудитории, для которой вплоть до середины 1990-х образцом письма
оставалась позднесоветская проза (Ю. Трифонов, А. Битов, В. Аксенов, В. Маканин
и др.) <…> В конце 1990-х — начале 2000-х <…> эти ожидания,
несколько огрубляя, сфокусировались на умеренной нелинейности структуры текста
при сохранении квазиреалистического письма и
этической однозначности»[11]. Так вот, можно предположить, что именно
к романам Шишкина означенные читатели не всегда относятся с восторгом – а вот
сочинения Дмитрия Быкова ей годятся как раз.
В современной
русской прозе отчётливо обозначились два художественных направления – и две
читательских аудитории. Во-первых, это проза позднесоветской традиции, о
поклонниках которой и говорит Ларионов: квазиреалистический
стиль, умеренная нелинейность текста, а главное – этическая однозначность,
чётко расставленные акценты в рамках «свой-чужой». Эта проза располагается в
границах тех художественных решений, которые сформировались в русской литературе
в 70-е годы и закрепились в перестроечные времена (Стругацкие, Житинский, Аксёнов, Трифонов, Битов). Её лучшие (и
типичные) представители сегодня – тот же Быков или, скажем, Захар Прилепин, периодически раздражающий блогеров публицистикой
типа «Письма Сталину от либеральной общественности». Их читатели росли в 70-е,
сформировались на рубеже 80-90-х годов, растерялись в 90-е. Это, условно
говоря, классическая позднесоветская интеллигенция, физики-лирики с крепким
позитивистским мышлением, для которых внешняя реальность с её «проблемами» и
«идеями» имеет самодовлеющее значение.
Другое направление
– это «модернизированная проза»: её представители (Михаил Шишкин, Александр Иличевский, Лена Элтанг, Мариам
Петросян, Александр Гольдштейн) тоже читали Стругацких и Трифонова, но
литературные уроки брали у Джойса и Фолкнера. Их художественная матрица –
западноевропейский роман ХХ века; все они когда-то были зачислены (а потом
частично реабилитированы) в постмодернисты. Сегодня их местожительство не
обязательно ограничивается границами Российской Федерации (Шишкин – «гражданин
мира», живущий преимущественно в Швейцарии, Элтанг
жительница Литвы, Петросян проживает в Армении, покойный Гольдштейн – бакинец,
переехавший в Израиль). Место проживания этих писателей – фактор не
политический, а эстетический: нахождение извне способствует высоте взгляда, с
которой виден не только советский человек или, скажем, человек путинской эпохи,
а человек вообще. Как сказал об этом Михаил Шишкин: «когда ты уезжаешь из
России, понимаешь, что жизнь в ней – это не весь мир, а только маленький
кусочек огромного мира, и может быть, даже не самый большой кусочек, не самый
важный. И писать нужно, на мой взгляд, не о России и не об экзотических русских
проблемах, а просто о человеке <…> о человеке со всеми его проблемами,
которые будут одинаковы и для России, и для любой другой страны»[12]. Кто такие «Сашенька» и «Володенька»,
переписка которых составляет содержание шишкинского «Письмовника», – не
общемировые ли «Адам» и «Ева», чья история любви и разлуки не обязательно может
быть изложена на русском наречии (переводы романа на 20 языков это
подтверждают)? Где находится жутковатый, но притягательный «Дом, в котором…»,
описанный Мариам Петросян?
Читатели Шишкина и
Петросян сформировались в 1990-2000-е, они крепко усвоили Пелевина и знают от
него, что «постмодернизм, вообще-то, уже давно не актуален»[13]; для них разнообразная
(пост)модернистская эстетика – не разрушение прежних идеологических основ, а
вот именно набор литературных приёмов; поиск границ между «текстом» и
«реальностью» воспринимается ими как норма.
Сказанное – не
строгая классификация; нет здесь и оценочного разделения. Позднесоветская проза
вполне успешна и признана, лишнее тому подтверждение – вручение «Букера»-2012
Андрею Дмитриеву за «Крестьянина и тинейджера», добротную деревенскую прозу,
опоздавшую лет на тридцать (подумаешь иногда, что, может быть, отечественный «Букер», не имеющий никакого отношения к британской премии,
как раз и был создан для того, чтобы привлекать внимание к таким вот
запоздавшим книжкам; в этом его, так сказать, сермяжная правда). Самим авторам
ничего не мешает нарушать добровольно принятые обязательства и пробовать себя в
других жанрах – впрочем, и попытки эти далеко не всегда успешны (вспомните
провал акунинской «Аристономии» или холодный приём
сочинений Алексея Маврина, он же – пермский прозаик Алексей Иванов).
Наконец, самая
непредсказуемая роль – у читателя. Он, читатель, стоя у книжного прилавка,
может не взглянуть ни на Шишкина, ни на Прилепина, а сразу потянется, скажем, к
Акунину. А то и к чему попроще; взгляните-ка на данные Книжной палаты России:
самые высокие по нынешним меркам – стотысячные – тиражи по-прежнему у
детективов Донцовой и Устиновой. Вот и Лев Данилкин –
не литературный, а книжный (!) критик, – обозревая книжную статистику, разводит
руками: «Массовое сознание консервативно и инертно; в головах у людей
по-прежнему длятся не то что 90-е, а чуть ли не 80-е годы; людям нет никакого
дела ни до "литературного процесса", ни до списков бестселлеров
"The New York Times", ни до
"литературных проектов", ни до премии "Букер"
и "Большая книга"»[14].
Неоднократные
заявления об окончательном кризисе русского романа в период его замечательного
расцвета – это такая обдуманная творческая стратегия (сейчас вообще модно
говорить о «нулевых» как о некой чёрной дыре; ну-ну). Разве можно, говоря о
современности, быть равнодушным к ней самой? Все громкие заявления о кризисе,
упадке – как раз свидетельство развития, изменений, поисков. А вот когда все
довольны, как в 1934 году на Первом съезде писателей СССР – тогда с литературой
в самом деле происходит что-то не то. Будем надеяться, что такое
благорастворение воздухов воцарится в нашей словесности как можно позже.
[1] Быков Д. Книжку писать –
это тебе не лодку раскачивать // Московские новости. 23.03.2012. =
http://mn.ru/friday/20120323/314066514.html
[2] Быков Д. Невозможность
романа // Новая газета. Выпуск № 49 от 4.05.2012. =
http://www.novayagazeta.ru/columns/52436.html.
[3] Быков Д. Не бойтесь
Бога! Почему современные русские книги читать неинтересно // Новая газета.
Выпуск № 88 от 8 августа 2012. = http://www.novayagazeta.ru/arts/53898.html.
[4] Быков Д. «Как перед
цунами мыть полы»: Почему в эпоху ожидания писатель озабочен самореализацией, а
не отражением действительности // Московские новости. 18.01.2012. =
http://mn.ru/opinions/20130118/335396853.html.
[5] Быков Д. Рыхлое марево
// GZT. 29.07.2009. = http://yarcenter.ru/content/view/22650/163/
[6] По поводу пелевинского романа Быков замечает: «Такие понятия, как
ритм, пластика, динамика <…> большинству российских прозаиков либо
незнакомы, либо знакомы понаслышке, либо они попросту давно не верят в
существование читателя, о котором надо заботиться» (Быков Д. Сквозь тёмные очки
не видно белых ленточек // Московские новости. 05.04.2013. =
http://www.mn.ru/opinions/20130405/342769974.html.
[7] Быков Д. Предисловие к
роману Ксении Букша Завод «Свобода» // Новый мир.
2013. № 8. = http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2013/8/1b.html
[8] Быков Д. Невозможность
романа // Новая газета. Выпуск № 49 от 4.05.2012. =
http://www.novayagazeta.ru/columns/52436.html.
[9] Быков Д. Книжку писать –
это тебе не лодку раскачивать // Московские новости. 23.03.2012. =
http://mn.ru/friday/20120323/314066514.html
[10] Быков Д. Невозможность
романа // Новая газета. Выпуск № 49 от 4.05.2012. =
http://www.novayagazeta.ru/columns/52436.html.
[11] Ларионов Д. Общие места:
в любви и на войне (Рец. на кн.: Шишкин М.
Письмовник: Роман. М, 2010) // Новое литературное обозрение. 2011. № 107. =
http://magazines.russ.ru/nlo/2011/107/la30.html.
[12] Михаил Шишкин: «Не нужно
писать о России и экзотических русских проблемах» (интервью) // Фонд «Русский
мир». 30.11.2011. =
http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/interview/interview0064.html.
[13] Рассуждение из пелевинского сборника «ДПП (NN)» (2003).
[14] Данилкин
Л. Россия вечная: Каких писателей на самом деле больше всего издают и покупают
в России // Афиша. 10.02.2011. = http://www.afisha.ru/article/8605/.