(о книге Юрия Буйды)
Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2014
Юрий Буйда. «Вор, шпион и убийца». М.: «Эксмо», 2013.
Роман
Юрия Буйды «Вор, шпион и убийца» написан в жанре «автобиографической фантазии».
На презентации книги автор признался, что «это не автобиографические заметки в
чистом виде. В книге через судьбу героя я попытался описать эпоху, а
также историю литературы и историю души». Почему писатель решил собственную
биографию положить в основу романа, понять не так сложно. В жизни всегда
наступает момент, когда стоит переосмыслить прожитое, подвести итоги. Буйда в
этом смысле не исключение. На страницах романа он признается, что всегда
испытывал болезненную потребность возвращаться в прошлое, несмотря на то, что
воспоминания отнюдь не вызывали в нем радости: «жизнь наша была скудной,
унылой, иногда – непристойной, подчас – жестокой и унизительной, почти всегда
невыносимой». Если возвращение в прошлое – это не удовольствие, то, что тогда?
Буйда, ни много ни мало, стремится к «восстановлению собственной целостности».
«Вор, шпион и убийца» — не автобиография. Это история души. Причем, история
души не только автора, но и целого народа, отдельной эпохи.
Наверное,
поэтому в книге так много персонажей маленьких и, на первый взгляд, не
обязательных. Каждый становится кирпичиком в восстановлении здания эпохи.
Полуфантастические персонажи из детства свидетельствуют о жизни убогой и
трудной, о жизни, которая постоянно граничит со смертью. Но все, что делается
на этом свете – для них. Об этом главному герою рассказывает отец и, пожалуй,
это один из самых проникновенных монологов в романе:
«Однажды
я сказал, что люди, грызущие семечки, – жалкие недоумки и обыватели. Отец
ответил мне примерно следующее: «Человек, грызущий семечки, это и есть тот
человек, ради которого случаются все войны и революции. Он сидит на лавочке и
грызет семечки, и мимо него несут то Ленина, то Сталина, а он грызет семечки.
Колесо, парус, весло, Достоевский, пулемет Максима и атомная бомба – все ради
человека, грызущего семечки. И если ты однажды заглянешь в душу человека,
грызущего семечки, и не найдешь там ни любви, ни ненависти, ни пропастей, ни
высей, ни дьявольской тяги к саморазрушению, ни страсти к божественному полету,
– грош тебе цена».
Роман
Буйды написан тоже ради человека, грызущего семечки. Юнец, презирающий
обывателя, научился видеть в душе убийцы, шлюхи, провинциальной учительницы или
скотника и выси, и пропасти, научился (что главное) не осуждать. Безусловно,
грязи и мерзости в романе предостаточно, наверное, ее даже больше, чем было на
самом деле, но тем ярче мечта – «Зайд умшлюнген, миллионен, диссен кюсс дер ганцен вельт». Это стихотворение
Шиллера бормочет сумасшедшая немка Гертруда. Дети дразнят ее, не понимая, что в
ее словах – великая и светлая мечта о всеобщей любви:
Обнимитесь миллионы, в поцелуе
слейся, свет,
Братья над шатром планет
есть отец, к сынам склоненный.
Жизнь
«миллионов», конечно, никак этой мечте не соответствует. Они и не думают
обниматься. Остается послужить им. Помочь делать историю. Попытаться облегчить
жизнь. Творить. Освоить ремесло писателя, а значит вора, шпиона и убийцы:
«Писатель
подглядывает, подслушивает, крадет чужие черты и слова, а потом переносит все
это на бумагу, останавливает мгновения, как говорил Гете, то есть убивает живое
ради прекрасного».
Стоит
признать, что Буйда очень неплохо освоил это ремесло. Роман, по сути, и состоит
из подсмотренного, подслушанного, украденного. Кто-то упрекнет автора в
недостатке писательского воображения, дескать, писать автобиографическую прозу
всегда легче. Я же скажу, что сохранить подсмотренное и подслушанное тоже очень
непросто. А сбыть «украденное» и того сложней. Это прекрасно удавалось, к
примеру, Довлатову. «Вор, шпион и убийца» формально очень близок
знаменитой довлатовской «сборке»: по сути, этот роман
состоит из множества историй, рассказанных талантливо, с юмором, и щедро приправленных
авторскими умозрениями и выводами. Буйде, как и Довлатову, есть что вспомнить:
и тому и другому выпало нелегкое послевоенное детство, неоконченная учеба,
унылая советская журналистика, партийная газета, в конце концов. Чтобы выжить и
стать писателем приходилось искать компромисс. И тот и другой не побоялись в
этом признаться. Есть тут некий парадокс: Довлатов не смог более идти на
компромисс из-за своей слабости, Буйда шел на него, чувствуя силу и
целеустремленность, чувствуя непреодолимое желание писать, писать правдиво, во
что бы то ни стало. Да, общественная жизнь главного героя была фальшива, но он
знал, что существует вторая, подлинная жизнь – жизнь творческая. И в этой жизни
фальши он не допустил. Хотя возможность была. В один прекрасный момент молодому
журналисту, упрямо двигающемуся вверх по карьерной лестнице, предоставляется
возможность опубликовать книгу, но он сжигает рукопись.
Сожжение
рукописи было «актом гигиеническим», признается автор. Он прекрасно понимает,
что гранки, тлеющие в огне, вовсе не второй том «Мертвых душ», хотя параллелей
с Гоголем в такой ситуации избежать сложно. Но главный герой делает
правильные выводы и не наделяет этот эпизод излишним драматизмом. Переоценка
ценностей состоялась, и этот главное. Тайная писательская жизнь обрела новые
ориентиры:
«Неважно, был Шекспир или нет, важно, что есть «Гамлет». Настоящее имя Гоголя –
«Мертвые души». Nihil. Высшее счастье писателя –
перестать после смерти быть человеком, но стать землей, черной землей».
Понимание
жизни для русского писателя неотделимо от понимания смерти. Идея смерти как
высшей ценности, уже ставшая переходящей в современной русской прозе,
появляется и в этом романе: «только предельностью, конечностью жизни и
обусловлена ценность человека и всего, что он делает, ценность любви и самой
жизни». Жизнь земная должна быть конечной, иначе она обесценится, потеряет
смысл. Потеряет смысл и творчество, а без него никуда. Складывается
впечатление, что лишь творчество дает силы герою в преодолении тягот земного пути.
Брежневское безвременье сменяется перестройкой, но народу от этого не легче.
Карьерные успехи не приносят удовлетворения. Остается сделать один решительный
шаг, бросить карьеру и начать жить одной жизнью, жизнью подлинной, жизнью
писателя. Остаться только вором, шпионом и убийцей. «Я был готов писать,
переписывать, писать и зачеркивать, писать и сжигать, снова писать, пока не
стану землей, черной землей»,- пишет Буйда. Книга смерти и апокалипсиса –
Откровение Иоанна Богослова — становится для героя «Книгой Великой Надежды», а
слова из нее — напутствием: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее
небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет…».