Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2013
Об авторе: Сулес Евгений Валерьевич, родился в Москве 10 апреля 1977
года. В 1998 году окончил Центр Актёрского Мастерства (мастерская А.В.
Гребёнкина). В 2003 – сценарно-режиссёрский факультет киношколы «Фабрика кино»
(мастерская Ш.Ф. Абдусаламова и Н.Б.Рязанцевой). Сыграл главную роль в картине
Шавката Абдусаламова «Сукровица». Писал сценарии для передач и фильмов
телеканала “Культура”, автор и ведущий программ из цикла “Шедевры старого
кино”. Публиковался в журналах «Знамя», “Юность”, “Искусство кино”,
“Контекст-9”, “Прикосновение”, в сборниках “Очень короткие тексты” (составитель
Д. Кузьмин) и “Новые писатели”.
Автор книги «Сто грамм мечты», вошедшей в 2013 году в лонг-лист Национальной
литературной премии «Большая книга».
Казалось бы, отдал
бы все, лишь бы снова ждать у метро
Женщину 23-х лет в длинном черном пальто.
Сергей Гандлевский
Много времени прошло с тех пор, когда я ехал в пустом трамвае из зоомагазина и играл в «Место встречи» (изменить нельзя). Как именно играл, сейчас уже и не помню. Да и вообще это был какой-то другой, мало похожий на меня мальчик. Он любил всяческую тварь домашнюю: собак, кошек, рыбок… Даже лягушек. Одним летом он наловил квакуш близ Москвы-реки и заселил ими отдельный аквариум. В аквариуме довольно быстро образовалось мутное подобие болота, и по твёрдому (чуть ли не впервые) настоянию матери пришлось их выпустить на свободу. Просил не травить белую мышку, поселившуюся на застекленной лоджии в квартире на первом этаже. Не интересовался девочками. Не интересовался девочками!.. Ну, надо же…
И ещё он верил, что в один прекрасный летний день можно придти на работу в МУР и встретить там много настоящих живых замечательных людей. А главное встретить его. Лучшего друга на всю жизнь. Ну, Жеглова, конечно. Это я о нём сейчас. Ассоциировать себя с Жегловым было невозможно. Как невозможно ассоциировать себя с Карлсоном. Они недосягаемы. Слишком необыкновенны и невозможны. Как можно всерьёз хотеть быть Жегловым или Карлсоном?.. Похожим на них – да. Подражать им – вполне. Но не быть ими. На них можно только любоваться со стороны.
Смотреть спектакль или быть спектаклем? Быть на празднике или быть праздником? Как только мы становимся спектаклем, мы не можем его смотреть. Становясь праздником, мы перестаём быть на празднике. Праздник – он всегда для других, не для себя. Удел таких, как я, обычных смертных – безликий Малыш и простоватый Шарапов.
Или ещё один пример. Все мы – ну, почти, все, ну, во всяком случае, мальчики, — хотели быть как Печорин. Подражали ему, называли «учебником жизни» книгу о нём. И только став старше, понимаешь, что хотеть быть как Печорин – это значит быть Грушницким. Такие дела.
О чём только не подумаешь, чего
не вспомнишь, пока стоишь в пробке!.. Совещание сегодня точно начнётся без
меня. Нет, без меня оно как раз не начнётся. Придут – и будут сидеть. Многозначительно
молчать. Восьмиклассницы, блин. Встретят демонстративно сияющими взорами – эх,
начальник… Опоздали-с! А сколько раз вы нас… Всё это, конечно, слегка прикрыто.
Так, накинутой наспех простынкой на голое тело. Что успели, то прикрыли, что
нет – не обессудьте. Всё в рамках, не придерёшься. Границы не нарушены, но
отряд самураев прогулялся в миллиметре от высоких берегов Амура. Преувеличенно
уважительно повскакивают: Всё хорошо,
Станислав Николаевич? Что-то случилось, Станислав Николаевич? Ведь Вы никогда,
Станислав Николаевич…
Возьму и начну с юродства. На два голоса:
«Данилов, почему опоздали?»
«Пробки».
«Надо заранее выезжать. Снимаю половину премии! Вероника Вячеславовна, запишите».
Вот у них лица поползут, яко воск!.. Если у себя половину…
Интересно, а как могла бы произойти известная наизусть (впрочем, как почти и весь фильм) сцена задержания Фокса сегодня?..
Фокс должен был придти в стрип-бар «У Шеста». МУРовцы входят по одному с промежутком в несколько минут. На них костюмы из магазина «Реалист». Шарапов садится за свободный столик с краю от сцены и заказывает кофе. Официантка, одетая медсестрой, с большими, наверняка, силиконовыми, буферами на выкате, слегка раскачиваясь, томно спрашивает:
— Больше ничего не желаете?
— Пока ничего, спасибо.
Жеглов уже смеётся в компании каких-то одинаковых толстяков с одинаковыми залысинами. У каждого на коленях извивается по полуголой девочке.
— Вы ознакомились с нашим меню? – не унимается официантка.
Интересно сиськи всё-таки выпадут или нет?..
— Спасибо, я попозже посмотрю. А пока принесите мне, пожалуйста, ещё кофе.
— Ещё?
— Ещё. Я у вас долго сидеть буду… давненько у вас не бывал… Последний раз – перед самой войной…
— Какой войной? – удивляется официантка.
Но даже от удивления сиськи окончательно так и не выкатываются. Приклеены они что ли, клеем «Момент»? Или прибиты гвоздями?..
— Да так… Фраза из фильма.
— А-а… — официантка возвращается к меню: – Я вам перескажу. У нас тут есть, например, приват-танец. Вы когда-нибудь заказывали приват-танец? Очень рекомендую!.. А наше крейзи-меню – это вообще что-то!.. Будете приходить к нам каждый день…
— Спасибо, не надо! — шипит Шарапов.
— Фу, грубиян какой! – кривит губки королева силикона.
Входит Фокс. Лицо такое… в общем, бабам нравится. А я приехал на работу.
Быстрым уверенным шагом иду сначала в кабинет.
— Доброе утро, Вероника Вячеславовна!
— Здравствуйте, Станислав Николаевич. Всё хорошо, Станислав Николаевич?
— Да, Вероника Вячеславовна, спасибо. Пробки. Все собрались?
— Да, все ждут в первой переговорке.
— Отлично, иду.
Захожу в кабинет. На столе записка.
«Милый! Дорогой! Любимый! Единственный!
Я не могу больше молчать!.. Хочется кричать о моей любви на весь белый
свет!.. Я буду ждать тебя…
…дальше следовало место встречи…
сегодня, в шесть часов вечера. А если ты не сможешь или не захочешь
придти, я буду снова ждать тебя в следующую пятницу, там же, тогда же… И так до
тех пор, пока ты однажды не придёшь».
Здрасьте, приехали…
Провожу совещание. Юродство отменил. Всё совещание думаю о записке.
— Вероника Вячеславовна, а кто заходил ко мне в кабинет сегодня утром? – изображая беспечность, интересуюсь у секретарши после всех тягот совещания с не сильно любящими тебя людьми.
— Никто, Станислав Николаевич.
— Совсем никто?
— Я заходила… как всегда…
Смотрю на Веронику Вячеславовну, на вид лет пятьдесят, но на самом деле чуть меньше. Специально взял, чтобы жена не ревновала. Профессионал – таких сейчас днём с огнём. Не она же…
— И всё?
— Владимир Алексеевич подходил, узнавал, где вы, но в кабинет не входил.
— А уборщица? – спросил и представил дебелую восточную женщину неопределимых лет.
— Уборщица как всегда была в восемь. Что-то не так, Станислав Николаевич?
— Нет-нет, всё хорошо…
Я любил там встречаться с тобой. Денег не было, и мы просто шатались часами по улицам, наматывали круги по любимому городу. Мною любимому, тобой – нет. Ты ругала город, скопление людей, и говорила, что хочешь жить в деревне.
Я брал пиво, и мы начинали кружить в вальсе – ты, я и пиво. Остановки на долгие поцелуи под сенью чего-нибудь. Где был хоть какой-то намёк на укромность. Но часто и без оного. У нас были любимые маршруты. Я особенно любил спуск к «Иллюзиону» и дальше по мосту, в Замоскворечье. А у тебя были какие-то особые места в Тушино, и я всякий раз, гуляя там с тобой, тщательно скрывал, что в глубине души сильно опасаюсь знаменитой тушинской шпаны.
Мы болтали обо всём на свете. Пересказывали любимые фильмы и книги, вспоминали смешные и не очень истории из детства, мечтали о том, как заживём вместе. Какая будет квартира и где, что в ней будет стоять, цвет обоев, сколько комнат и сколько детей, кто кем, в конце концов, станет… Рассказывали отошедшие мечты прошлого.
Однажды я рассказал тебе про «Место встречи» и детскую мечту стать не космонавтом или футболистом, а работником МУРа. И как папа-диссидент, выросший в на добрую половину блатном дворе на Пятницкой, морщился и говорил: «Сынок, только не ментом, я сгорю со стыда!» Сгорел он, надо сказать, совсем от другого.
Ты долго смеялась и не могла остановиться. А потом рассказала мне свою, которую я не берусь обнародовать. Всё-таки она твоя, и больше ничья. Пусть такой и остаётся. К тому же я до сих пор не знаю, говорила ли ты серьёзно, или всё выдумала прямо тогда, на ходу…
— Алло, Стас, Клёпа так и не пришла. Соня плачет…
— Не пришла?.. Откуда?
— Стас, вообще-то её уже второй день нету. Я тебе вчера за ужином рассказывала. Ты меня хоть когда-нибудь слушаешь?!
— Конечно, слушаю… Вот сейчас слушаю… Просто не сразу понял… Прости… Трудный денёк выдался на работе…
Мой взгляд упал на записку таинственной незнакомки.
— Я тут доклад один читал… важный… Опять новый закон принимают… Найдётся, Надюш, найдётся… Погуляет и придёт. Плоха та кошка, что…
— Мы её по всему двору ходили, звали. А вдруг её собаки загрызли? Или – крысы в подвале?
— Зайка, нет у нас в подвале крыс. Образцово-показательное жилище!..
— Ты такой равнодушный! Ребёнок плачет, а тебе всё… как всегда. Я по голосу слышу как тебе всё – всё равно. И лицо твоё равнодушное вижу! Конечно, это же не тебя касается. Не у тебя пропало! Тебя ничего никогда не касается, что касается нас!
— Но я же не могу бросить всё и приехать искать Клёпу по подвалам! Хочешь, Фёдора пришлю?..
— Не надо нам никакого Фёдора! Нам ты нужен!.. Ты её никогда не любил.
— Кого, ну, кого я не любил?
— Никого! Клёпу! Всех!
— Ну, что ты такое говоришь?.. Всех я люблю! Всех вас… Успокойся…
— Не смеши. Только себя!
Гудки. Набираю – сброс. Раньше чем через час ты трубку не возьмёшь.
Я старался не изменять жене. Никогда не нравилось врать и вести двойную жизнь. В этом было что-то унизительное. То, что для многих моих друзей стало обыденной рутиной, для меня было редким и неприятным исключением. Я всегда потом жалел. И казалось мне, всякий раз, что изменил я в первую очередь даже не жене, а… себе самому. Тому самому, который… ну да, который любил «Место встречи» и считал, что вор должен сидеть…
А теперь эта записка. Рыбка сама приплыла в мои сети. Когда я даже не знал, что они стоят и опущены в воду. В детстве, помню, ловили плотву на «телевизор»… Что делать? Отпустить на волю?.. Загадать желание? Одно… Всего один раз… И ещё, как назло, Клёпа так не вовремя пропала… Что это, знак? Да, какой знак, ёкалэмэнэ?.. Почему сразу знак?.. Просто пропала кошка. Пошла погулять. Вернётся. Она нас любит. Всех нас. Надю, Соню, даже меня. Но иногда ей надо пойти погулять. Просто уйти из дома, чтобы вернуться. Причём проявилась у неё эта потребность после того, как мы её стерилизовали. Как раз для того, чтобы не убегала и не приносила в подоле. Теперь в подоле не приносит, но убегает. Ну, а чем я хуже чёрной стерилизованной кошки?!
— Алло, пап, Клёпа вернулась! Вся грязная и довольная. Мы её моем с мамой!.. Что, мам?.. Пап, мама спрашивает, когда тебя ждать?..
Ты всегда миришься через ребёнка.
Ну что же, кошка спасена. Возвращение блудной кошки – и мир в семье восстановлен. Такой… худосочный, тонкоплёночный, готовый в любой момент вспыхнуть и взорваться… но мир.
Всегда хотелось спасти Васю Векшина. Как же его было жаль!.. На той весенней послевоенной скамейке… Мороженое, кепочка, нагловато-беззаботная улыбка, и имя – Вася Векшин. Вот кто его так придумал назвать – надо ему дать медаль. Вася Векшин… Так и веет от имени его – молодой, канувшей, убежавшей вечной весной. Ну не должен человек с таким именем умереть, не должен висеть на пере у шофёра Фокса. А как его было спасти? Смотришь, по какому-то там разу, и шепчешь: Вася! Векшин!.. Не ходи!.. Глеб Егорыч… Глебушка… Они его расколют!
— Станислав Николаевич, сегодня в пять в посольстве…
— Спасибо, Вероника Вячеславовна, помню.
Больше всех выделялся серьёзный шотландец в национальной одежде. Все остальные были одеты обыкновенно. Даже его жена была просто в вечернем платье. Официальная часть была на редкость выверенной и короткой. Собравшиеся оказались предоставлены сами себе. Я со своим главным партнёром по бизнесу отправился играть на бильярде. Назрел важный разговор, результат которого вызывал у меня беспокойство. Но всё разрешилось неожиданно быстро, легко и весьма благополучно. Я продолжал играть в хорошем расположении духа в своё удовольствие. То, что партия необратимо текла к концу в виде моего поражения, мало волновало. О записке я совсем забыл.
Через какое-то время к нам подошла организатор, подтянутая ухоженная женщина без возраста, в сопровождении невысокого мужчины на вид лет тридцати пяти, с небольшой бородкой и семитскими чертами.
— Позвольте представить: лучший эксперт по виски – Евгений…
Дальше она назвала, видимо, фамилию, но какую-то странную и не очень благозвучную. Будто он с улицы. Или, прошу прощения, даже не просто с улицы, а ссыт на улице…
— Если вы не против, Евгений проведёт для вас короткую персональную дегустацию.
— Почему бы нет, да, Станислав Николаевич? – улыбнулся главный партнёр.
— К тому же исход партии очевиден.
— Ну, не правда, не правда, — активно запротестовал главный партнёр. — У тебя ещё есть шансы! Знаешь, как говорил Бубка? Пока у меня есть хотя бы одна попытка, я не проиграл!
И он дружески похлопал меня по плечу.
— Прошу, Евгений, — организатор растянула свои пухлые накаченные губки в улыбке и заспешила к другим важным гостям.
— Спасибо, Ирина, — бросил ей вслед мужчина и обратился к нам. – Добрый вечер, господа!
Тут же возник официант с подносом в руке. На подносе стояли тюльпанообразные бокалы, наполненные где-то на треть тёмным напитком.
— Прошу, господа.
Мы взяли по бокалу. Официант удалился.
— У нас в руках 15-летней выдержки single malt из Хайленда, с высоких земель Шотландии. Это продукт самой высокогорной вискокурни, она находится на высоте 1073 фута над уровнем моря…
— Прости, что перебиваю… Как вы сказали, «вискокурня»? – переспросил главный партнёр. Он всегда проявлял любопытство к самым малозначительным деталям, казалось бы, совсем не касавшихся его вещей.
— Ну, или «винокурня», на такой более традиционный манер. Ваш вопрос более чем уместен. Слово «вискокурня», не смотря на то, что вошло довольно плотно в обиход, до сих пор вызывает споры, порой, весьма яростные. Но вернёмся к главному – к виски. Сначала оценивается его цвет. Цвет жидкого золота в наших бокалах. Посмотрите, как красиво играет в нём свет… Однако по цвету сложно что-либо сказать о напитке. Может быть, он такой тёмный, потому что старый. А может быть, его просто подкрасили карамелью… Внешнее иллюзорно и обманчиво. Но если бокал наклонить слегка на бок, а потом вернуть в вертикальное положение, можно увидеть, как по стенкам медленно стекает тягучий маслянистый след. Это «ножки», или «слёзы», — естественная вязкость, приобретенная напитком за годы выдержки. Посмотрите, действительно, похоже, будто слезы стекают на дно бокала…
— Видишь, Николаич, даже виски оценивают по ножкам! – хмыкнул главный партнер.
Наш провожатый в мир виски коротко, с едва уловимым оттенком снисходительности, улыбнулся, давая понять, что шутка хоть и не произвела особого впечатления, но, тем не менее, услышана.
— Но и здесь всё не так просто. Возможно, след такой маслянистый, потому что содержимое наших бокалов долго пролежало в бочке, а может быть, он результат медленной дистилляции – доставшейся нам в наследство от алхимиков средневековья – в очень маленьких медных перегонных кубах.
Он сделал небольшую паузу. Шотландец в одеждах неодобрительно косился на нас.
— А теперь, господа, самый важный момент дегустации. Попробуем вдохнуть аромат виски. Сначала пронесите бокал мимо носа – так называемый, шлейфовый нос. Таким образом, вы сможете оценить лёгкие, летучие ароматы, первую волну, и в то же время привыкнуть к аромату, «приручить» его. Если вы сразу опустите нос в бокал – вы рискуете обжечь рецепторы и не почувствовать оттенки, полутона, едва различимые краски. А именно в них весь смысл. Здесь важен процесс потребления, а не результат. Как там у Кундеры в «Смешных любовях» …не знают они, что влечёт их охота, а вовсе не добыча! Но это не всё. Есть ещё один секрет, кощунственный для русского человека. Добавим немного воды. Прямо в бокал с виски.
Снова бесшумно возник официант. На этот раз на подносе стояли бокалы с водой.
— Буквально несколько капель. Вот так. Вода должна быть негазированной и желательно той же температуры, что и виски. А лучшая температура для дегустации – это комнатная температура, около 20 градусов по Цельсию. Так же как лучшая температура для любви – это температура закипания крови в вашем сердце. Так, хорошо… — он ободряюще кивнул. – Скажите, что-то от добавления воды изменилось в вашем восприятии аромата?
Мы с партнёром переглянулись.
— Пожалуй, аромат стал мягче…
— Я рад, что вы это почувствовали! От добавления воды аромат виски раскрывается. Это похоже на прогулку загородом после дождя. Тот же эффект. Оживают запахи природы, запахи мира, а влюбленные встречаются в условленном месте. И становится возможным почувствовать то, что раньше от нас ускользало. Что вы чувствуете?
Я вдохнул аромат и пожал плечами.
— Виски…
— Точно? Не коньяк, не арманьяк, не бренди, не выдержанная текила или ром?.. Точно виски?
— Да нет, ну, конечно, виски, — рассмеялся я.
— Хорошо!.. А теперь, пожалуйста, закройте глаза. Именно так учил меня пить виски один хороший шотландец. Закрой глаза, Юджин, говорил он мне. Вдохни аромат с широко закрытыми глазами, и ты почувствуешь новые оттенки, новые ноты. Ты услышишь голос виски – напиток начнёт с тобой говорить. Прислушайся. Почувствуй…
Я закрыл глаза. Этот парень начал мне всё больше нравиться. Сначала он показался мне обычным промоутером в хорошем костюме. Но постепенно, я даже не заметил как, он вовлёк меня в свой рассказ. Мне стало интересно. А сам парень будто вырос. Буквально стал выше ростом и шире в плечах, будто что-то внутри него расправилось, распустился цветок при свете дня, изготовились крылья за спиной. Он будто вошел с той самой улицы, что послышалась мне при знакомстве, в солнечно-тенистый сосновый лес после дождя. Да, как-то так. Но главное – в какой-то момент я понял, что, рассказывая о виски, он говорит с нами о чём-то другом.
— Сладость, — сказал я вдруг. – Сладость… — зачем-то повторил я. – А ещё пахнет женщиной. Молодой, красивой и… влюбленной женщиной. В смысле, напоминает хороший дамский парфюм.
— Поздравляю вас. Вы нашли свой личный путь к сути этого виски. Действительно, аромат сладкий. Мягкий и тонкий. Немного свежих фруктов, кислинка зелёного яблока, сухофрукты… Медовые, вересковые тона, запах травы. И где-то на второй, на третьей волне – лёгкий торфяной дым…
Это было похоже на сеанс гипноза. Я чувствовал всё, о чём он говорил: свежие фрукты, зелёное яблоко… только сорванное с ветви, надкусанное, сок течёт по губам… сухофрукты… Вереск… Был он слаще мёда, пьянее чем вино… И финальный аккорд – лёгкий дым. Потухший костёр, уходящая вверх струйка, последний выдох… Звук одинокой струны. Нежность.
— Вот, Николаич, — прервал мои мысли главный партнёр, — а ты говоришь: виски… А тут – ВИСКИ!.. Целая наука. Спасибо, Евгений!
— Спасибо вам, господа, что уделили время.
— А как называется этот сорт? – спросил я, чтобы прекратить видения.
— Странно, что я об этом не сказал, не правда ли? – и он как будто подмигнул мне. Он и до этого произнёс несколько фраз, которые тут же рождали сомнение, а говорил ли он, собственно, это?.. Вот и сейчас он не мигал, это я могу сказать точно. Если бы мой партнёр не сводил с него глаз, он бы ничего не увидел. Если бы его в этот момент снимала камера, она бы ничего не зафиксировала. Даже хмурый шотландец в клетчатых одеждах своих, подойдя к Евгению вплотную и сыграв с ним в гляделки, не смог бы этого заметить. Но он подмигнул. Подмигнул лично мне. Точнее объяснить не могу.
— «Далхинни», — произнёс он с туманным акцентом, будто заговорил на незнакомом древнем языке. — Примерно так звучит имя этого виски по-гэльски. Или просто «Далвинни», как называют его у нас. На гэльском это означает: «Место встречи».
Я улыбнулся.
— Правда?
— Совершенная. Вискокурня находится на месте, где когда-то пересекались старинные горные тропы, по которым днём пастухи гнали скот, а безлунными ночами люди резвые сердцем провозили контрабанду. Перекрёсток всея Шотландии. Чтобы попасть с юга на север или с востока на запад – нужно было пересечь это место. Отсюда и название. Это самое холодное место Соединённого Королевства, за счёт этого здесь самая маленькая доля ангелов.
— Доля ангелов?
— Часть виски, которую успевают выпить ангелы, за то время пока ячменный дистиллят взрослеет в бочке и превращается в виски, как гусеница в коконе превращается в бабочку. Ангелам всегда перепадает чуть-чуть от любого правильного процесса. Я был на «Далхинни» прошлой весной, потрясающе красивые места.
— О, понял, Николаич, даже ангелы любят виски!.. Там у них в раю, видать, нет сухого закона, хоть одна радость! – хмыкнул партнёр.
Я снова улыбнулся.
— Придумал для вашего виски слоган: «Далхинни» изменить нельзя!
Теперь улыбнулся Евгений.
— Здорово.
— Дарю.
— Спасибо. Ну что же, джентльмены, не буду больше злоупотреблять вашим вниманием. Как говорят в подобные минуты потомки кельтов: сланжи ваа! Что переводится на великий и могучий… Как, кстати, переводится, есть версии?
— За то чтобы все! – сказал главный партнёр и засиял.
Евгений улыбнулся.
— Почти, — и тут он повернулся прямо ко мне и произнёс: – Переводится примерно так: вы не забыли, что вас ждут? Не хорошо заставлять ждать молодых, хорошеньких и влюбленных девушек. Скоро осень, вечера уже холодные стоят. Не хорошо изменять месту встречи.
Не знаю, и вправду ли он это произнёс, или это был тот же фокус, что с подмигиванием. Но главный партнёр, как ни в чём не бывало, только и сказал в ответ:
— И ваше здоровье, Евгений!
И коснулся стенок его бокала своим. Послышался звон.
— И тебе, Стас Николаич, сланжи ваа! – и снова послышался звон. – В глаза надо смотреть, Николаич, в глаза! Во так… Молодечик!
Бокалы прозвенели в третий раз, когда Евгений чокнулся со мной.
Поклонившись, он удалился, у партнёра в кармане пиджака завибрировал телефон, он ответил на звонок и отошёл в сторону. Я остался один. Тронул рукой бильярдный шар по направлению к лузе. Шар медленно покатился и замер на самом краю. Я сел в кресло, отпил ещё немного виски и снова закрыл глаза…
Опять пробка. Конец рабочей недели, месяц май. Все едут на дачу. Город дачников. Я бросаюсь в метро. Господи, как долго я не ездил на метро. Последний раз… Сейчас и не вспомню, когда и куда. Как много народу. Какие странные лица… Напряженные, отрешённые, но готовые в любой момент. И – какие немосковские… Там, на поверхности, это не так заметно.
Дышать невозможно. И всё же дышу, дышу полной грудью, помолодевший я. Вспоминаю тебя, предвкушаю. Ты очень вкусно пахнешь. Я дышу тобой.
Людской поток выбрасывает меня из вагона, несёт к переходу, но мне туда не надо. На улицу, на воздух, к выходу-входу из подземки…
Метро «Новокузнецкая», круг вестибюля,
Шесть часов вечера, пятница, ты.