Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2013
Об авторе: Евгений Долматович родился в марте 1986
года в Ярославле. В 2008 г. окончил Ярославскую военную финансово-экономическую
академию имени генерала армии А. В. Хрулёва по
специальности «Бухгалтерский учет анализ и аудит». Отслужил год в Калуге на
должности начальника финансовой службы, после уволился. Писать начал ещё со
времен начальной школы. Публиковался в журнале Homo Legens, в интернет-журнале
«Фантаскоп», в ежегодном сборнике Ярославского
филиала Союза Писателей России «Очертания».
Ну вот, приехали, опять всю эту чепуху
слушать! Какой он хороший, какой замечательный, сколько светлых мыслей у него в
голове…
А в это время где-то за окном шумел дождь.
В сумрак городских улиц, словно плесень в душу, вползала поздняя осень. Аня
курила, этаким высокомерным жестом поднося сигарету к губам, слегка отстраняясь
назад, прежде чем выдохнуть струю сизого дыма. По телевизору мелькали
мультипликационные образы – всевозможные отображения фантазий далекого Востока.
Странные бесполые создания с невероятно, даже по-своему гротескно, огромными
глазами и ртами, отсутствующими носами и кричащими прическами. Они смеялись,
спорили, плакали и сражались. Естественно, там было место и для любовной линии…
Но любовь Катю мало интересовала. Она со
скучающим видом внимала словам единственной подруги, о ее новой и совершенной –
акцент делался именно на это слово! – любви. Скоро должна была прийти мать.
Опять начнет орать, чего-то требовать. Придется слушать все эти ее выражения, такие,
как «тявкало», «страшилище», «чмошница» и много
всяких других. Вспоминалось багровое лицо с бисеринами пота и вытаращенными от
напряжения, налитыми кровью глазами – прям очередной персонаж, сбежавший из анимешних мультиков. Только вот смешного здесь мало,
особенно если не сразу, но понимаешь: ведь это же твоя мать!
А потом, после криков и хлопанья дверьми,
швыряния вещей и всех прочих унижений, предстоит тащиться на улицу. Сквозь
туман и холод. Сквозь лица, которых не запоминаешь, потому что нет в них ничего
человеческого. Сквозь опасно притормаживающие автомобили, внутри которых темные
фигуры, маслено улыбаясь, приглашают прокатиться… В
общем, после всего этого, – до магазина, чтоб на последние деньги купить пива
или вина, какой-нибудь прочей дешевой алкогольной гадости, и пить, пить, пить…
И так до утра. Свистнуть у мамаши денег, выбраться в подъезд и выждать, пока та
уберется на работу. А затем домой, отсыпаться.
И ведь мать еще не в курсе, что дочку из
института погнали!
«Еще бы, – думала Катя, – это ведь она у
нас такой безумно-умный юрист, все знает, все умеет…» А сама Катя ничего в
юриспруденции не понимала, пустыми глазами глядела на заумные статьи в кодексах
и законах, а мысли ее были где-то далеко-далеко, в иных мирах. Вне пределов
досягаемости материнского крика, осеннего холода, рассказов подруги о своих
мужчинах и прочих реалий жизни. Убежать… Спрятаться внутри фантазий японских
или китайских мультипликаторов… Выйти прочь…
Аня же так и продолжала расхваливать
своего нового парня, которому, по ее же собственному признанию, была совершенно
не нужна. Писатель мол, рассказики какие-то там пописывает, о жизни рассуждает,
живет один, с кошкой, никого не любит, да и вовсе утверждает, что любить не
умеет. Скукотища! Даже можно сказать – пошлятина! И не видела Аня, что Кате
тошно уже от всего этого, устала, намаялась, хочет скорее избавиться от
подруги, остаться одна, пока мать не приперлась, вновь уткнуться в телевизор,
стараясь при этом не вспоминать о реальном мире.
А потом что-то случилось. Глянула Катя на
подругу, и зародилась в ее голове шальная мыслишка. Что если связаться с этим
ее «пейсателем», посмотреть на сие чудо-юдо,
запудрившее несчастную Анькину голову. Сделать это: почитать, что он ей там
навыдумывает, какую чепуху насочиняет.
Тем же вечером, пережив очередной скандал,
заперлась у себя в комнате и залезла в интернет. Пара ничего не значащих фраз,
какая-то тавтология, праздные рассуждения о месте в жизни и прочем – до чего же
он оказался нудным! Не было в нем ничего такого, кроме странных фотографий в
альбоме и непонятной манеры изъясняться. И от этого Катино злорадство возросло…
Темной ночью неслышно выскользнула из
квартиры и отправилась на встречу. Оделась скромно, купила в ларьке сигарет,
стояла у памятника Ленину, ждала. Специально пришла раньше. Улицы опустели.
Редкие машины – размалеванные кляксы света в тумане – проносились по дорогам.
Уныло мигали светофоры. Возле цветочного магазина жалобно мяукала взъерошенная
кошка. На другой стороне улицы гоготала какая-то компания. А откуда-то издалека,
сквозь шум остывающего, готовящегося ко сну, но, вместе с этим, страдающего
хронической бессонницей города, доносилась едва различимая музыка. Ночная
жизнь, о которой Катя знала лишь понаслышке, и мысли об этой недоступной жизни
приводили ее к образам модных худеньких мальчиков с надменными лицами, и
расфуфыренных, разодетых, словно бы дешевые проститутки, девочек, в чьих глазах
коровья глупость тесно граничила с завышенной самооценкой. «Совсем как у Ани»,
– подумала Катя, и от этой мысли ей стало даже как-то теплее. Хотя, чуть позже
сделалось невыносимо грустно – ведь Аня была единственной подругой, способной
терпеть все ее выходки. Остальные давненько уже отказались от Кати. Счет открыл
отец, сбежавший однажды ночью и прихвативший приличную сумму из семейной
заначки.
С тех пор мать и понесло.
«Пейсатель»
пришел с небольшим опозданием; смущенно улыбаясь, он с интересом разглядывал
Катю. А Катя разглядывала его. И чего только в нем такого? Среднего роста,
плотного телосложения, мордашка, в принципе, симпатичная, но во взгляде не
виделось никакого лукавства и гениальности. Одет слишком уж вычурно, от этого
казался старше. Темное шерстяное пальто, криво повязанное кашне, брюки со
стрелками и лакированные ботинки с длинными носами. От одного только вида всей
это «древности» уже начинало подташнивать.
«Пейсатель»
внимательно следил за Катиным лицом, много курил, галантно подносил ей
зажигалку, когда она вытаскивала из своей пачки очередную сигарету. Еще он нес
какую-то чушь о Курильских островах, где когда-то жил, о любви к океану…
Всевозможные воспоминания детства и риторический извечный вопрос – куда это
самое детство уходит? В принципе, изъяснялся довольно складно. Порой в его речи
даже проскакивала брань, но «пейсатель» явно смущался
своих ругательств и всякий раз извинялся. Весь такой воспитанный, что Кате
хотелось плюнуть в него, и во всю эту его воспитанность… Чувственность из себя
изображает, вздыхает об одиночестве, которое сам же и пропагандирует. Вот на
это и клюнула Аня, и – в чем Катя ни на минуту не сомневалась – еще с десяток
таких же дурочек, жаждущих душевной тоски и понимания, любви, что обязательно
должна быть связана с болью утраты, дыханием прошлого и безнадегой, поджидающей
в будущем. Романтика, блин. «Наверное, – думала Катя, – на конвейере по
производству людей есть специальное отделение, которое штампует таких вот, как
этот: горе-писателей и горе-художников – все эти бесполезные творческие натуры,
от которых хочется зевать».
Спустя полчаса бесцельного шатания по
ночным, окутанным пенистой жижей тумана улочкам, она вдруг поняла, что озябла.
Какое-то время, глядя на мужчину по правую руку от себя, о чем-то размышляла, а
потом спросила в лоб – долго ли он еще ее морозить будет? может, наконец, уже
пригласит к себе в гости? Он никак не отреагировал на ее вопрос, лишь слегка
дрогнули в ухмылке пухлые губы. А потом они шли через какие-то дворы,
заполоненные тьмой и туманом, криками в окнах и воем собак, а еще воркованием
трясущихся от холода парочек, лишенных угла, где они смогли бы найти долгожданное
уединение.
Мужчин у Кати никогда не было, были
какие-то мальчики, с которыми что-то могло произойти, но все неизменно
заканчивалось ничем, и потому, шагая по блестящему от влаги асфальту, она
размышляла о правильности своего поступка и о возможных последствиях. И лишь
отсутствие всякого желания возвращаться в дом, к храпу матери и мультфильмам по
телевизору, останавливало ее, не позволив сбежать, бросив этого нудного «пейсателя» одного посреди ночи.
Жил он скромно, в убогой двухкомнатной
квартирке с минимумом мебели и поблекшими обоями. Все так, как и рассказывала
Аня. Кошка оказалась обычной дворнягой, ни породы, ни оригинального окраса –
кофе с молоком, зато умные янтарные глаза; тихий и миролюбивый зверь. Но Катю
почему-то так и подбивало выждать, когда хозяин отвернется, и отвесить
хорошенького пинка этой хвостатой скотине. С детства не любила всякую домашнюю
живность, возможно еще и потому, что родители наотрез отказывались кого бы то
ни было заводить. Ни собак, ни кошек, ни рыбок в аквариуме. Даже хомячка, и
того вышвырнули в мусоропровод через час, после того как маленькая Катя
принесла его из детского сада, где зверька ей подарила одна из воспитательниц.
«Пейсатель»
заварил чаю, усадил Катю на потрепанный диван, пододвинул пепельницу. Некоторое
время она дичилась: внимательно следила за его движениями, пытаясь отыскать
скрытое предложение или какую-нибудь угрозу. Боялась и ждала, что вот, с минуты
на минуту, он бросится на нее с яростным криком и цепким пальцами начнет
сдирать с нее одежду. Но «пейсатель» вел себя
спокойно, улыбался, изредка смеялся – вполне искренне, как отметила Катя, –
курил, несколько раз уходил на кухню и возвращался со свежезаваренным чаем,
ничего от Кати не требовал. На заднем плане играла непонятная усыпляющая
музыка, которую он включил. Тихо гудел компьютер. Телевизора у него не было, но
он признался, что и не смотрит его – «нет необходимости в этом ящике». Дым
витал в комнате, а за окном клубились тьма. В какой-то момент начало
накрапывать, и Катя вдруг обнаружила, что, не смотря на все ее предубеждение,
не смотря на ее отношение к этому человеку, в его квартирке она почувствовала
себя спокойно, даже уютно. Такого она не испытывала уже очень давно, а
правильнее сказать: такого она не испытывала практически никогда. Лишь когда
напивалась, а мать уходила на работу – но это было жалкой пародией на то
чувство спокойствия, что разливалось внутри нее теперь.
Может быть, именно это и привлекло Аню?
Сама не заметила, как уснула. Проснувшись
– буквально выскочив из сна – обнаружила, что лежит все на том же диване,
укутанная большим шерстяным пледом, а за окном все та же туманная ночь. Было
тихо и темно, лишь одинокий луч света падал в коридор из соседней комнаты.
Стало как-то неуютно, противно. Откинула плед и слезла с дивана, поежилась,
хотя в квартирке было довольно-таки тепло: работал обогреватель. Ничего не
понимая, удивленно хлопала ресницами, а где-то в груди зрело что-то наподобие
стыда. Как в тот раз, когда впервые включила запрещенные отцовские видеокассеты
(теперь же они все валялись в ее комнате под кроватью, выкинуть их она не
могла, а надобности в них уже не было – интернет предоставлял куда больше
возможностей).
Стряхнув наваждение, Катя подкралась к
соседней комнате и заглянула внутрь. «Пейсатель»
лежал на кровати и читал книгу некоего Сергея Говорухина, называвшуюся не иначе
как «Прозрачные леса под Люксембургом». Ни имя автора, ни название книги Кате
ничего не сказали. Она внимательно смотрела на мужчину, думая, как поступить
дальше: окликнуть его или попытаться уйти, молча, незаметно… В этот момент,
почувствовав взгляд, он повернулся и спокойно поглядел на нее, что-то
пробормотал. Она не расслышала, попросила повторить. Кошка мирно улеглась у
него в ногах, свернувшись калачиком. «Пейсатель»
отложил книгу и уселся на кровати. Какое-то время молча разглядывали друг
друга. Затем, набравшись храбрости, Катя щелкнула выключателем и приказала ему
подвинуться. Не раздеваясь, улеглась на кровать, укрылась одеялом и повернулась
к «пейсателю» спиной. Несколько минут он просто
сидел, не произнося ни слова, потом, лег, обнял ее одной рукой и замер.
Катя вглядывалась во мрак комнаты, слушая,
как учащенно колотится ее сердце, и постоянно спрашивая себя: что же, черт
возьми, она делает?! Она ждала, когда же он начнет уже действовать: полезет к
ней со своими требованиями плоти – тем более после такого провокационного
действия с ее стороны. Ее перепуганное девичье воображение рисовало лоснящиеся,
застывшие в немом крике лица, и обляпанные жиром пальцы, норовящие забраться
под кофту, или, того хуже, под юбку. Катя видела волосатые ноги и животы,
дряблые задницы, крупные соски на обвислой мужской груди, следы шрамов и
выцветшие наколки. Нечто ужасное, скрывающееся в кучерявых зарослях – образ,
отпечатавшийся в ее сознании после многочасовых просмотров и пересмотров
отцовских кассет, после интернета, где за несколько минут можно было отыскать
любые извращения, все, что душе угодно…
Но «пейсатель»
лишь осторожно коснулся губами ее макушки, после чего словно бы потерял всякий
к ней интерес, стал неподвижен, а еще какое-то время спустя его дыхание
изменилось, выровнялось, и Катя поняла, что он уснул.
Она находилась в чужой квартире и лежала
на чужой кровати с мужчиной, который ее раздражал, был ей непонятен, но вместе
с тем, рядом с которым она чувствовала определенный комфорт. Спокойствие,
потерянное ею однажды, и которое она даже не мечтала вернуть. Не стоило
забывать, что это был вроде как мужчина ее единственной подруги… О чем Катя,
однако, старалась не думать.
Она смотрела в стену, слушая, как
посапывает «пейсатель» и довольно урчит разбуженная
звуками со двора кошка, а ночь медленно ползла по улицам города, постепенно
покидая его.
Наступал новый день.