Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2012
…Что и говорить,
литературный 2012 год был годом тучным, годом стабильным – и это спокойствие
многих ввело в заблуждение. «Анархисты» Иличевского,
«Захват Московии» Гиголашвили, «Франсуаза, или Путь к
леднику» Носова, «Восьмёрка» и «Книгочёт» Прилепина, «Мы вышли покурить на 17 лет» Елизарова,
«Стыдные подвиги» Рубанова, «Священный мусор» Улицкой
– романы, рассказы, эссе… и это неполный список «хороших-книг-этого-года».
И ещё – в этом
году была очень хорошая, зрелая беллетристика. Дмитрий Быков
наконец отключил автопилот и написал динамичный, компактный, в меру
оригинальный «Икс». Борис Акунин перестал притворяться политическим мыслителем
– и после сухой «Аристономии» появился «Чёрный
город»; между прочим, предпоследняя книга фандоринского
цикла, напряжение растёт: как, как автор распрощается с полюбившимся героем, к
чему его готовит?
Отдельный
разговор – о премиальных решениях-2012. «Большая книга» для Гранина – да,
почётно и справедливо; «Букер» за «Крестьянина и тинейджера» – хм, очень предсказуемо…
а вот у «Нацбеста», пожалуй, самое точное попадание:
премия вручена тереховским «Немцам», и это, вероятно,
самый умный и острый роман года.
Да-да, всё очень
хорошо, но дело в том, что эти успехи – скорее удерживание уже взятых высот,
чем завоевание новых. Можно ли считать 2012-й очередным «Большим Взрывом» в
отечественной литературе, как полагал в начале года критик Лев Данилкин – и сам же заметил, что хороших-то текстов много,
а вот ярких дебютов в 2012-м всё-таки не видать: «мы
получаем очень удачные тексты от писателей, про которых и так знаем, что они
хорошие»?[1]
Иначе говоря, в
русской литературе сегодня очень стабильная обстановка,
«сто-баксов-за-баррель», устойчивый рост художественного ВВП.
Но кто сказал,
что это плохо?
Как остроумно
заметил однажды Александр Жолковский, разве писатель
обязан эволюционировать? Мол, эволюции от поэтов требовал в своё время Юрий
Тынянов в статье «Промежуток» (1924), где речь идёт о необходимости дальнейших
новаций для Маяковского, Ахматовой и других современников. Жолковский
полагает, что именно Тынянов «заложил традицию эволюционизма, ввёл это качество
в круг обязательных для поэта. <…> Эволюционизм
вообще характерен для двадцатого века с его истеричной авангардистской
установкой на то, что каждый год должен появляться очередной изм»[2].
Стабильный – не
значит неподвижный. Современная литература подобна весеннему минному полю: всё
цветёт буйным цветом, солнце пригревает вовсю… но это
поле ещё не разминировано.
Чтобы понять
это, стоит взглянуть на ситуацию шире – за пределы 2012 года. Меняется не
литература – меняются писательские техники. Читаешь сейчас какого-нибудь
условного «Юрия Трифонова» или «Веру Панову» – и мир в их книгах предстаёт
таким неторопливым, таким незыблемым; не только на уровне идеологии, но и в
построении сюжета, в обрисовке персонажей. Не то в современной прозе 2000-х –
она работает с реальностью зыбкой, мерцающей, а это совсем иной художественный ритм,
непонятный читателям прежних эпох. Для такой прозы никакого
«на самом деле» (любимая присказка советской интеллигенции[3]) нет. Каждый живёт в своём собственном мире. А реальность –
тот небольшой участок, на котором эти миры хоть как-то не противоречат друг
другу. Он и Она пишут друг другу из разных эпох, и их переписка соединяет
времена («Письмовник» Шишкина). Таинственный «Дом, в котором…» – то ли рай, то
ли тюрьма – соединяет реальность и её изнанку. Двоится, троится реальность в
сознании героя прилепинской «Чёрной обезьяны»: вот
дети-убийцы из африканских джунглей, вот заброшенная русская деревня, вот
современная Москва.
То же в
«жанровой литературе»: случайно, что ли, инквизиторы из лукьяненковских
«Дозоров» или пановских «Анклавов» сдерживают нечисть, что пытается пробраться из «тайной Москвы» в Москву
настоящую? Зачастую сюжет в финале коллапсирует в
чистое волшебство, чёрную дыру вымысла, оставляя читателя, мягко говоря, в
растерянности («Дом, в котором…» Петросян, «Vita nostra» Дяченко). «Фантастика», хлынувшая в мейнстрим, уже никого не удивляет – этот жанр лучше всего
чувствует границы идеального и материального. Теоретики давно говорят о «хаографической мегамодели мира» в
литературе[4], но прав и критик: тут, в самом деле, имеет место
«своеобразный прозаический кубизм, разложение реальности на несколько
плоскостей»[5].
Иначе говоря,
Большой Взрыв у нас, пожалуй, позади, а сегодня мы наблюдаем стремительное
разбегание литературных галактик. Русская проза становится всё более полифоничной, иррациональной, усложняющейся. Эта проза ещё
толком и не разминирована. Сейчас в литературе царит та же предгрозовая
атмосфера, что и в 1895-м (первый выпуск брюсовских
«Русских символистов») или в 1913-м (время рождения футуризма). Сегодня очень
важно, что напишет Сорокин после меланхолично-неподвижной «Метели»; оправдает
ли Прилепин авансы, выданные ему после «Чёрной
обезьяны»; наконец, о чём будет следующий роман Пелевина (обещан на весну).
Посмотрим.
Когда-то Юрий
Тынянов предупреждал, что делать литературе заказы бесполезно: «ей закажут
Индию, а она откроет Америку». Но чем плоха Америка, открытая на пути в Индию?[6]
[1] Данилкин Л. Можно ли считать 2012-й
очередным «Большим Взрывом» в отечественной литературе? // Афиша. 14.03.2012. =
http://www.afisha.ru/article/national-reading-boom-2012/.
[2] Портативное небо: беседа с Александром Жолковским
// НГ Ex libris.
31.08.2006. = http://exlibris.ng.ru/fakty/2006-08-31/2_zholkovski.html.
[3] См. об этом: Руднев В.П. «Как бы» и «на самом деле» // Словарь
культуры ХХ века. М., 1999. С. 123-126.
[4] Лейдерман Н.Л. Теория жанра.
Екатеринбург, 2010. С. 502-541.
[5] Быков Д. Чёрный человек Прилепина //
Новая газета. 2011. № 56. = http://www.novayagazeta.ru/arts/5575.html.
[6] Я благодарен Алёне Маркович за обсуждение этой заметки.