Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2012
ПРЕДИСЛОВИЕ
Рождён и я. Мужского
рода.
Для разведения костров.
Не то река, не то
дорога,
не то вот эта вот
строка
вела меня. Как будто кто-то
вытягивал ежеминутно
меня. Как самый первый
доктор
и как последний mon amie.
Так тянем время мы в
передней,
перед ней, ним —
оцепенев;
так время горькие
деревья
вытягивает в небеса.
И всё бы ничего, как
если б
не стало мне себя так
мало,
так мало света,
счастья, блеска,
и этой жизни –
маловато,
что все дороги, реки,
строки,
все океаны, всё зверьё
—
не просто так мне —
"на потрогать" —
а это — всё-таки — моё.
А это — всё-таки — на
память
дано мне в пятницу с
утра,
чтоб стало мне в тот
миг понятно,
как раздувать огонь
костра,
как выживать на
перепутьях
и на воде, что зелена;
что там — не внутреннее
утро, —
вселенная вся вселена.
И словно маленький
подсвечник
из темноты достать,
светя,
так я тяну — за кончик
— вечность
и всё на свете — из
себя.
И безграничные туннели
меня собой заставят цвесть.
И то, чего на деле нету,
на самом деле — тоже —
есть.
И тесно, как в собачьих
рёбрах,
и наплевать на синяки:
закручиваюсь я,
проросший,
в
с ума сошедшие цветки.
Из многоцветниц, из
травы я,
из городов, из этажей,
и сможет всё живое в
мире
зайдя в меня, остаться
жить.
И что старо, как скрип
калитки, —
осыплется, меня зовя.
Весь мир — усталый, как
улитка,
ползущая
вокруг себя.
* * *
жалеть иных. склоняться цветнолобо
вниз.
к лишним. совестно цвести ли.
и ты лежишь. как выроненное полотенце.
иссохший лист. израненная лисица.
а мне тебя и
пожалеть-то не с кем.
склонившись посреди
веселья черствых.
падение твое сравнить с
кометой.
жизнь — с визгом. значится
в их честь
я.
ЧЕТЫРЕ
1.
Но нет, не жить – вот в
этом – человеку –
Не спать, не есть. Не
трудно, не легко,
А эти стихотворные
купели –
Как выяснилось –
попросту – котлы.
Ты, я, она и он, и те,
другие –
Бесценны,
бесполезны, серебро.
Как хорошо всё сделано
и хитро:
И нет других, и не о
ком просить.
Но я прошу о том, кого
я помню.
2.
В живых покоя нет. И в
мёртвых он потешен.
Но ты – с ума закинутая
вдаль –
Всё
ходишь ты, завидуя умершим,
Ложишься наземь:
смерить, не мала ль.
Никто не спросит – да и
ты – не спросишь –
Кому такой на дереве узор.
Всё ходишь ты, лежишь и
снова – ходишь.
И удивляешься, что
ходишь до сих пор.
3.
Дом постепенно смолк.
Если дома смолкают,
Значит, приходит Бог.
Приходит и забирает.
И одинокая мать
Близится к похоронам.
На ночь ложится спать –
Ногами к дверным проёмам.
4.
Приходите и вы
посмотреть –
И с собой приводите
друзей –
Как не пахнут и не
цветут
Цветы на могиле моей.
Всё искусственно и не
всерьёз.
А на небе, в ладони
Христа –
Вот он я: белооблачный день,
Гроза, молодая звезда.
ФАНТОМНОЕ ДЕРЕВО
Среди ветвей, листвы
аморфной,
летящей
прямо под стопу,
вдруг стало дерево
фантомным,
растущим
пусто в пустоте.
Оно невидимо ветвится,
на нём – невидимые
дети,
которых
вряд ли кто обидит
за то, что скачут в
темноте.
Но если дерево срубили
когда-то, чтобы дом
построить,
оно же (поздно или
быстро)
своё проявит естество.
Вот отчего ночами
слышно
в твоём пустом укромном
доме,
как дерево туманно
дышит,
скрипит ветвями, пахнет
мёдом.
Вот отчего, когда в
оконце
вторгается полночный
свет –
несчастным призраком влекомый –
оно, как чёрные цветы,
стоит и смотрит. И
смеётся
детьми невидимыми – с
веток,
а иногда фантомной
болью
заходится в ночной тиши
и чёрным голосом
бесполым
хрипит, как человек
почти.
Всё это – память нашей
почвы,
земли, угрюмой и сырой;
и память эту не
обидишь,
не срубишь, не
пробороздишь.
Ну
вот и я, в душе однажды
срубивши дерево пороков
(ту
плодовитую крушину,
во мне окрепшую корой),
заметил, как душа
заныла,
фантомной болью
издыхая, –
по волчьим ягодам и
листьям,
по яду ягоды брюхатой,
осыпавшейся,
словно бисер,
где вновь росточки
рождены.
(О
нет, нельзя на месте смерти
построить распрекрасный
дом.)
Возделывал себя, как
землю,
и самого себя истыкал,
ведь в яблоке червям
лазейка
само же яблоко и есть.
С пропащим, срубленным
и смятым
фантомным деревом
внутри – ты
живи, несчастный, зубы
стисни,
в туманном этом терему.
И до последнего окопа
живи, терзаясь и
скитаясь.
Дай Бог, когда-нибудь в
покое
то дерево тебя оставит.
ПЕСНЯ ТЕЛА
вот и тело так запело,
как не может тело петь.
не претит ему
рождаться, сохнуть, корчиться и тлеть.
слышал я, гудел
малинник, в нём – тяжёлые шмели
занимались лепестками –
тигры неба и земли.
слышал я, взрывалось небо и дрожал полночный свет,
будто кто-то ниоткуда
слал торжественный привет.
слышал я. и не услышу,
с чем сравнить ещё смогу
эту песню, песню тела,
упадавшего во мглу.
но запело это тело –
грузно корчась и кружась,
листопадный мой
кустарник, умирающий лишь раз.