Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 2, 2012
Тот,
кто собрал всех, подбросил копейку, прихлопнул ее на столе ладонью и посмотрел, что выпало.
Оглядев сидящих за круглым столом, он тихо сказал:
—
Просите, и дадут вам.
Все
встали и разошлись.
Москву
разделили на районы. Расходились от центра
большими группами, ехали в метро, выходили по несколько человек на
каждой станции и шли в город, а остальные ехали дальше. Добравшись до конца
веток метро, садились в машины и ехали на окраины, за третье транспортное
кольцо, и дальше, вглубь, в те холодные темные земли, где Москва незаметно
превращается в Подмосковье. За день город был охвачен полностью. Каждый стоял
на своей позиции и ждал звонка. В полночь приказ был дан, и началось.
Заходили
в подъезды, поднимались пешком по лестницам, входили в каждую квартиру и
коротко, вежливо звонили.
—
Здравствуйте, — говорили. — Будьте добры, отдайте нам ваши деньги.
Отдавали
все. Пенсионеры, надев очки, щурились на свои кошельки и искали сбережения,
припрятанные в шкафах, под матрасами, в ванных. С полок летели пыльные книги,
между желтых страниц обнаруживались давно забытые и только сейчас потревоженные
купюры. Деньги щурились на пенсионеров и с тихим жалобным шелестом выходили из
своих укрытий.
—
Возьми, сынок, все одно лежат, — говорили бабушки, протягивая пришедшим тонкие
пачки старых мятых купюр. Старики же отдавали молча, глядя в пол, и тут же
скрывались в своих квартирах.
—
Спасибо, — говорили им.
Студенты
отдавали весело. Рылись в шкафах, вытаскивали джинсы и майки, скидывали с
вешалок рубашки и куртки, выворачивали карманы, расправляли мятые сотни,
полтинники и десятки. Все без исключения просили подождать, бежали в ближайшие
банкоматы, снимали остатки стипендий и бегом возвращались. Радостно протягивали
пришедшим только что снятые деньги.
—
Берите-берите, конечно. Сейчас еще в одном месте посмотрю, кажется, валялась
мелочь.
Собирали
мелочь, ссыпали в пакеты и в банки из-под кофе и отдавали все до копейки.
Офисные
работники вели себя несколько иначе. Медленно открывали, долго смотрели на
пришедших, потом деловым тоном спрашивали:
—
На развитие?
Пришедшие
молча кивали и раскрывали мешки. Представители среднего класса будили мужей и
жен, вместе вспоминали, где спрятали тринадцатую зарплату. Детей отправляли в
банкоматы. Давали ему все банковские карты, что были в доме, писали на бумажке
все пин-коды и просили:
—
Побыстрее. Это важно.
Сонные
школьники торопливо одевались и бежали в банкоматы. Мерзли в длинных
очередях, встречали там своих знакомых.
—
На развитие?
—
Да, это важно! — говорили все вокруг.
Представители
малого бизнеса приглашали ночных гостей в дом, вежливо предлагали кофе или
выпивку. Сборщики неизменно отказывались.
—
Без лишних слов, пожалуйста. Мы ждем.
Малый
бизнес тут же извинялся и отдавал — быстро, слаженно, аккуратно. Владельцы
закусочных, автомоек и киосков в банкоматы никого не посылали, а просто
отдавали свои карты, прилагая к ним бумажки с пин-кодами.
Наличные тщательно пересчитывали и складывали в мешки.
—
Мелочь надо? — спрашивали они у сборщиков.
—
Надо, — отвечали те.
Богатые
люди отдавали с радостью. Казалось, они всю жизнь ждали этого момента. Богатые
открывали свои сейфы, складывали в принесенные сборщиками мешки толстые пачки
долларов, рублей и евро, клали в конверты банковские карты и ровным спокойным
почерком приписывали пин-коды.
—
Машину продать? Квартиру? А то еще дом под Москвой есть, смотрите. И долг, нам
должны сейчас довольно много, хотите, мы позвоним? — с надеждой в голосе спрашивали
богатые люди. Сборщики и с ними были немногословны.
—
Нет. Только то, что есть сейчас.
Подходили
к каждому бомжу, прячущемуся на вокзале от ментов, сидящему у метро, спящему на
скамейке в парке.
—
Пожалуйста, отдайте нам ваши деньги, — сборщики были одинаково вежливы и
холодны со всеми. — Это важно.
—
Деньги? Вот тебе деньги! — хрипели бомжи, выгребая из карманов мелочь. — Мишка,
проснись! Деньги отдать надо, — толкали бомжи своего приятеля Мишку, спящего
рядом в позе эмбриона.
Мишка
просыпался, секунду смотрел на товарищей пустым внимательным взглядом, потом
оживал и радостно скалил зубы.
—
Вона, какие у меня деньги! Бери!
И
вытаскивал из карманов две стершиеся десятки.
Очень
богатые люди, увидев сборщиков, радовались больше всех. Они уже слышали что-то
о том, что происходит в Москве, и были готовы. В прихожих квартир стояли мешки, набитые заранее снятыми
со всех счетов деньгами.
—
Вам помочь вынести? — спрашивали очень богатые люди у сборщиков.
—
Нет, спасибо. Мы сами, — отвечали те, забирая мешки.
Очень-очень
богатые люди приглашали сборщиков в дом, усаживали их за стол и предлагали
обсудить проблему.
—
Дело в том, что в данный момент у нас нет необходимого количества мешков, чтобы
разместить в них все обналиченные средства…
—
Мешки есть. Не хватит — купим. Показывайте, где.
Очень-очень
богатые люди удивлялись, с какой легкостью решается проблема нехватки мешков, и
приглашали сборщиков в комнату, где была сложена вся наличность.
—
Пожалуйста.
—
Спасибо, — отвечали сборщики, с завораживающей быстротой укладывая деньги в
мешки.
За
всю неделю, что шла операция, было зафиксировано всего два случая столкновения
сборщиков и населения. В первом из них один олигарх отказался открывать
сборщикам, ссылаясь на то, что такой вид валютно-денежных операций, подразумевающий
простой отъем денег, является незаконным. Сборщики аргументировали свою
позицию.
—
Мы не отнимаем у вас, не говорите, пожалуйста, так. Нам неприятно это слышать.
Мы просто вас просим: пожалуйста, отдайте деньги.
Олигарх
подумал немного и открыл.
—
Да, конечно. Я был неправ. Извините.
В
другом случае одна пенсионерка, старая, но очень бодрая бабушка крикнула через
дверь:
—
Пошли прочь, сволочи! Не отдам.
Сборщики
очень тихо и вежливо сказали:
—
Пожалуйста. Это важно.
Через
минуту бабушка открыла дверь и поставила на порог трехлитровую банку, набитую
мятыми купюрами и грязными монетами.
—
Чего уж тут, правда. Берите.
В
магазинах опустошались кассовые аппараты, в банках команды сборщиков устраивали
конвейеры, передавая друг другу мешки с деньгами и складывая их в машины.
Прохожих останавливали повсеместно.
—
Отдайте нам ваши деньги, пожалуйста.
Прохожие
вытаскивали кошельки, рылись в карманах. Кто-то по глупости своей, по незнанию
ситуации предлагал плеер, телефон, сумку с ноутбуком, но сборщики над этими
людьми не смеялись, а с профессиональной вежливостью отвечали:
—
Нет. Только деньги.
Отдавали.
В
течение первых трех дней операции Москва волновалась, в следующие три дня
остывала и успокаивалась. Сначала было много разговоров —
как, а ты отдал, конечно, отдал, они же просят «пожалуйста», как не отдать, это
важно. Потом разговоры надоели, и всем стало скучно. Беспорядков,
погромов, шествий, драк, резни, массовой истерии, нашествия инопланетян,
образования новых религиозных сект и финансовых пирамид, митингов, столкновений с милицией и
художественных перфомансов замечено не было. Все были
спокойны. В центре движение остановилось почти сразу, ближе к окраинам, куда
еще не добрались сборщики, люди еще заправляли машины и ездили в офисы.
Продуктовые магазины еще работали, книжные уже закрылись. Водку еще можно было
купить, косметику уже нельзя. Город понимал, что скоро все закончится.
Некоторые зачем-то прощались с родственниками.
—
Почему? Почему ты уходишь? Ведь у нас просто попросят денег! — удивлялись жены,
глядя на собирающих чемоданы мужей.
—
Ты не понимаешь. Нам придется отдать, — отвечали мужья. Дети внимательно
смотрели на своих родителей.
Однако,
несмотря на некоторую смуту, царившую в умах в те дни, все было спокойно и
правильно.
Деньги
тем временем свозили во Внуково. В аэропорту с самого начала операции работала
команда сортировщиков. Они разбирали купюры и монеты, складывая тысячи рублей с
тысячами, сотни долларов с сотнями, монеты по пять рублей с такими же монетами.
Каждую категорию грузили в отдельный самолет. Автобусы, раньше возившие
пассажиров от здания аэропорта к самолетам, делали сейчас то же самое с
деньгами. Запах выхлопных газов и керосина, запах асфальта, резины и туалетной
воды сортировщиков перебивал один-единственный тяжелый, страшный, мертвый,
сладкий запах — запах денег. Очень воняло во Внукове в те дни.
В
воскресенье все было кончено. Грузили последнюю партию денег. Начальник команды
сборщиков огляделся вокруг, посмотрел под ноги, поднял блестящую копейку и
бросил ее в последний мешок, который вез последний автобус на борт последнего
самолета.
—
Поздравляю, господа, — сказал начальник. — Дело сделано.
Однако
ни возгласов, ни аплодисментов не последовало. Тысячи людей, стоявшие в это
время на взлетной полосе, остались холодны и спокойны. Самолеты начали
взлетать, и от рева сотен моторов словно что-то
окончательно сломалось, оглохло и расплавилось в воздухе этого города. Когда
последний самолет с московскими деньгами оторвался от взлетной полосы, асфальт
во всем городе тут же едва заметно посерел и стал покрываться тонкими
трещинками, деревья стали быстро засыхать, а здания на глазах ветшать. На
улицах не было ни души, ни звука, ни слова. Даже ментов не стало на улицах
города. Словом, со взлетом последнего самолета с
деньгами Москва стала легче на двадцать один грамм.
Жители
юго-запада могли наблюдать из своих окон, как в воздух поднимается самолет за
самолетом, как из города улетают тонны денег. Посмотрев минуту в окно, москвичи
шли на кухни, открывали холодильники и доставали то, что там осталось.
—
Ужинать, дети, ужинать! — ласковыми голосами звали хозяйки к столу свои семьи.
Никто во всем городе в этот вечер не задал ни одного вопроса и не исторг ни
единой пошлости вроде «будет день, будет пища».
—
Мам, передай, пожалуйста, хлеб, — просили дети, и матери передавали.
—
Просите, и я дам, — улыбались матери.
А
самолеты летели каждый в свой пункт назначения и сбрасывали там тяжкий свой
груз. Сутки по всей стране шел денежный дождь. Раньше всего он пролился в
европейской части страны, жителям Дальнего Востока пришлось ждать дольше всех.
Миллионы купюр и монет сыпались на головы россиян, устилали города и деревни.
Человеческих жертв зафиксировано не было, не пострадал и животный мир (монета
достоинством в десять рублей, сброшенная с большой высоты, может, конечно,
оставить синяк, но серьезных травм опасаться в таких случаях не стоит). Никто
из-за денег не дрался, каждый понимал, что хватит всем. Прикрывшись зонтиками и
чем придется, люди выходили из домов и внимательно смотрели вверх, туда, за
горизонт, за край беременного снегом и золотом неба, откуда вот-вот, уже через минуту, судя по гулу моторов,
должно было появиться их счастье. И счастье появлялось.
За
все это время во всей стране лишь однажды люди поспорили из-за денег, но и то в
шутку, скорее, из баловства, чем от жадности. В одной сибирской деревне отец с
сыном заканчивали убирать двор. Все деньги были собраны и унесены в дом, и сын,
подметая истоптанный двор, случайно заметил в мусоре новенькую копейку.
Улыбнувшись, он положил ее в карман, но отец заметил это и строго спросил:
—
Что нашел? Деньгу утаиваешь? Ну-ка, показывай!
—
Ерунда это, отец, копейку нашел. У нас сейчас вон
сколько денег, что нам копейка-то?
—
Давай-давай, доставай свою копейку! — настаивал отец, сдерживая улыбку.
—
Ну ладно, — решил подыграть ему сын. — Подбросим: орел — твоя будет, решка — моя, значит, копейка.
Сын
положил монетку на ноготь большого пальца и резко подкинул ее вверх. Копейка
отчаянно блеснула на солнце и упала где-то далеко, и сколько ее не искали, найти
так и не смогли.
—
Да и черт с ней, — сказал отец и пошел в дом. Сын посмотрел на небо, закрыл
глаза, быстро прошептал что-то и пошел следом.