Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2012
Солнечным
майским воскресным полднем в столице нашей родины прошла встреча писателей и
читателей, собравшая людей больше, чем все литературные события за год, взятые
вместе. По разным оценкам, от двух до тридцати тысяч человек. По оценкам
зарубежных информационных агентств (я сама слышала безымянное украинское радио)
– шестьдесят тысяч. Что же это было? Группе московских писателей вдруг
показалось, что становится опасным пить кофе по утрам в кофейнях и гулять в
городе, собравшись числом более двух, и они решили проверить свои подозрения –
встретиться и пройтись по весенним бульварам от Пушкина до Грибоедова. На
дружелюбное предложение Григория Чхартишвили
откликнулся сперва буквально десяток человек. Но потом
их стало больше. Злые языки скажут, что писателей привлек бесплатный пиар, а
читателей – невероятно разнообразная автограф-сессия, но так проста мысль, что
нет причин не пройтись в выходной день в приятной компании, что я тоже ее
подумала и пошла.
Чуточку опоздала, поставила машину во дворе Чеховки, увидела, что люди во множестве уже идут по
Страстному, решила, что надо догонять и припустила, буквально обегая всех. А к самому Пушкину не пошла. В минуту добежала до
Петровки, перешла ее с группой граждан числом человек от силы в двадцать, чуть
помедленнее прошла по бульвару до Трубной площади, а на
Трубной поняла, что вокруг меня вообще никого нет.
Постояла на светофоре, а когда зажегся зеленый, стала переходить проезжую часть
и посмотрела направо (рефлекторно, как в детском саду научили). Никаких машин
не было. По проезжей части на меня шла народная лава. Я так и осталась стоять
посреди пешеходного перехода, разинув рот. Примерно
через минуту стало видно мельтешение в первых рядах. Еще через пару минут можно
было различить, что не все люди идут — некоторые бегут бегом. Вскоре стало
понятно, что это фотографы и операторы пытаются обогнать гуляние настолько,
чтобы успеть поставить треногу и сделать несколько эпохальных фотоснимков. Дул
страшный ветер, ледяной, светило ослепительное солнце, я стояла посреди
проезжей части Трубной площади, смотрела на людей и вытирала слезы со щек.
Слезы – от ветра, но это, в данном случае, не важно. Когда волна меня догнала,
первые ряды, т.е. в основном, люди с камерами, перешли Трубную и тут кто-то
крикнул "Стойте!" и вышел вперед, раскинув руки. Мы встали. Рядом
спросили: "Почему мы должны стоять? Когда президент едет, мы же его
пропускаем!" Организатор стояния ответил, что мы не президент. Ему
возражали: "Мы ничем не хуже!". Он сказал: "Ок,
кто хочет быть как президент, пусть переходит улицу". Наш случайный
авангард остался стоять. Оглянулись. Гуляние пропускало автомобилистов,
проезжающих бульварное кольцо. Машины стояли. Перешедшие площадь человек сто
стояли. Подошедшие к площади тысяч, на вид, десять – тоже стояли. Мы очень
организованно и почти рефлекторно собрались цепью, взяв друг друга под руку. К
автомобилистам вышел дяденька и жестом регулировщика показывал "поехали,
поехали". Машины не трогались. Потом первая робко, осторожно, медленно
покатила, покатила, перешла на вторую, — и радостно улетела в сторону Садового
кольца. Следующие приветственно загудели хором и
проезжали быстро и непрерывно гудя. Мы в ответ аплодировали. На зеленый сигнал
светофора гуляющие тысячи продолжили прогулку. Поднялись к проспекту Академика
Сахарова и, прежде чем форсировать его, обернулись. Люди с камерами закричали
хором: "Стойте, пожалуйста!". Потому что мы оказались на горочке, а
под нами было человеческое море. Жаль лишиться такого кадра. Поснимали, пошли
дальше. Из окон слева в мегафон нас приветствовали скандированным
"молодцы!". Мы рукоплескали.
Тут я встретила в толпе приятельницу (писательницу) и
временно выпала из ажитации, обсуждая детей, внуков, автомобилизм, косы,
ленточки, Ладогу, прочие глупости.
У памятника Грибоедову человек пять скандировало "Гей-параду
здесь не место!", но мастера слова организовано кричали "Фу!".
До памятника Абаю Кунанбаеву мы дошли практически
первыми, покурили в сторонке, попрощались, и приятельница моя ушла, а я
осталась. Видела женщину с плакатом "отпустите Навального, заберите
меня", она просила ее не снимать, говорила "Это не шоу, пожалуйста.
Если вам нужно шоу, то идите туда" — и показывала куда-то в сторону самого
Абая и толп мастеров слова. Группа поэтов с гитарой (узнала только Льва
Оборина) пела бесконечную импровизационную песню со словами "Абай, бай, бабай, Кунанбаев, Дубаи, баю-бай, копай" и прочими рифмами. Я тоже
хотела предложить им куплет, но вдохновение покинуло меня. Пели долго. Вдруг
скандировано разнеслось "Акунин". Т.е. дошел невредимым. А чуть
попозже донеслось "Быков". Лева закричал "Гандлевский"
и "Рубинштейн", создав альтернативное настроение. Я подхватила. Под Абаем
без звукоусиления разговаривали с людьми Акунин, Гудковы, Яшин, Шендерович,
Быков, Пархоменко. Пришел Некто с пакетом помидоров, кинул одним в выступающих. Толпа закричала "Позор!", пакет тут
же отобрали, Некто вытеснили, помидоры сдали на кухню лагеря протестующих. Ну в
самом деле, писатели же, цвет нации, чай, не артисты театра на колесах…
Под
соседним деревом стоящие вкруг люди разных лет пели под аккомпанемент мелодики
все песни из всех фильмов и всех мультфильмов. Кажется, абсолютно все спели. Особенно
популярны были "Песня про зайцев" и все
треки из протестного отечественного шедевра про бременских музыкантов. Я
просила спеть "Неуловимых мстителей", потому что я очень люблю ее,
потому что она ведь прекрасна, куда лучше, например, "Александры-Александры",
но на меня посмотрели с осуждением. Позже к группе поющих присоединился человек
с губной гармошкой, а потом и еще один, с блок-флейтой.
По соседству Дмитрий Быков и Людмила Улицкая неустанно раздавали автографы.
Говорят, были еще Успенский, Зорин, Кортнев и Яркевич.
За несколько часов меня несколько десятков раз спросили, не видела ли я
Макаревича. Никакого Макаревича я не видела. И ни одного человека, видевшего
Макаревича, тоже. Разумеется, это не значит, что его не было – куда уж там в
шестидесяти тысячах кого-то найти.