Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2025
Фаликов Илья Зиновьевич — поэт, прозаик, эссеист. Автор десяти книг лирики, четырёх романов, двух сборников эссеистики и книг о Марине Цветаевой, Борисе Слуцком, Евгении Евтушенко и Борисе Рыжем в серии «Жизнь замечательных людей» (их журнальные варианты были опубликованы в «ДН»). Лауреат многих литературных премий, в т.ч. премии журнала «Дружба народов». Живёт в Москве.
* * *
Что за зверь — этот стих? Не нахрапист,
перемахивает бурелом.
Всё анапест, анапест, анапест,
в основном, в основном, в основном.
Я не против хорея и ямба,
да и дольник на многое гож.
Тигр, у гольдов зовущийся амба,
на летящий анапест похож.
Он таится в пещерах и чащах,
в рощах блоковского соловья,
в мандельштамовских кущах звучащих,
о Некрасове не говоря.
На Пицунде и в той же Анапе
стих, сгорающий синим огнём, —
всё анапест, анапест, анапест,
и практически, и в основном.
* * *
Руки помнят лицо твоё, плечи, всё тело твоё,
ничего твоего не исчезло из нищих ладоней.
Не утащит тебя у меня никакое ворьё.
Вороньё расточится, прокаркав о белой вороне.
И не выпьет тебя вместе с кровью моей комарьё
на малиновом звоне, на чертополоховом склоне.
Мы прошли эти заросли, эти рощи и чащи прошли.
Выше нас пролетали бесшумные белые козы.
Из тяжёлого камня и древней сыпучей земли
состояли поросшие чертополохом откосы.
Мы себя не узнали, не прощупали и не прочли,
безоглядно легки, безответственно голы и босы.
Ты в ногах у себя обнаружишь морскую звезду,
по волне доскакавшую к суше большими прыжками.
Я по голой земле не с пустыми руками иду.
Всю тебя заграбастав, иду не с пустыми руками.
Никакими железными или золотыми веками
обитать на земле без тебя не имелось в виду.
Козы стали в горах белокаменными облаками.
* * *
Там откосы в таких же ромашках,
что и в сквере моём за окном.
В точных рифмах, в невольных промашках
колких звёзд, полетевших на слом.
Там в вечернем и утреннем свете
с итальянским акцентом слегка
зажигают рекламу РОССЕТИ
Пушкин-Лермонтов на МЦК.
Там нас поезд возил наудачу
за надеждой в рассветной росе
и Канатчиков выстроил дачу
до того, как возникло шоссе.
Там закончилось то, что когда-то
было ранней бескрайней весной,
и была она не виновата
в том, что нынче случилось со мной.
Нет, колотится в рёбрах не вобла,
но в назначенный длящийся срок
сквозь мои разобщённые рёбра
кровеносный стучит кулачок.
Не добыча намечена нынче,
не добыча, не запах её —
отработает робот да Винчи,
отболит ретивое моё.
Там снимались Лорен с Мастрояни,
били звёзды в ночное окно,
остывающими остриями
пропоров мировое кино.
Но зато образуется впору
ожидаемо и навсегда
майский снег, маркирующий флору,
и черёмуховые холода.
* * *
Клён напоминает ей Одена —
она зовёт его сэр Уистен.
Н.А.
Разбавленный дождём американо
в сырых ногах у Гоголя хлещу.
Из ёмкости шестого океана
течёт, и мне протечка по плечу.
Желанен Божий мир, высок и звонок,
и женщины сияют там и тут —
из пиджаков, без прочих одежонок,
их ноги непосредственно растут.
А дни и ночи быстро побежали,
чтоб чёрным камнем сделаться впотьмах.
Я загляну в глаза твоей печали.
Что происходит у тебя в глазах?
Морщинистый алкаш Уистен Оден
стал деревом, вещающим с бугра:
— Широк в шагу, от женщины свободен,
ты жив ещё, но — кончена игра.
Шагну налево, а пойду направо,
где на неисчерпаемом пруду
пернатых наблюдается орава
с листвой неопалимой наряду.
Забыв про ЖКХ и прочий рынок,
глядит освобождённый лицедей
на стаю золотистых мандаринок
и пару белопёрых лебедей.
* * *
Выносили во двор одеяла
и пальто — выбивать и трясти.
Ничего не умея сначала,
научились хозяйство вести.
Чертыхаясь не без причины,
копошились в домашней пыли
и ближайшие все магазины
в интересах семьи обошли.
Во дворе поутру поседели,
обрели архаический стиль,
и стоит, как стена цитадели,
неподвижно столетняя пыль.
* * *
Заберите наследие это —
книжки, фотки, блокноты, тетрадки.
Это лето вконец разогрето,
и не всё на планете в порядке.
Заберите наброски, записки
на салфетках, бумажки, картонки,
устаревшие плёнки и диски,
файлы, флешки, пылинку с конторки.
Всё закончится склокой и дракой,
на планете темно и недужно, —
я раздал бы всё это, однако
никому это дело не нужно.
Нет в природе провальнее средства
от безвыходности непреложной,
чем бесславно лишиться наследства,
без которого жить невозможно.
* * *
Сколько раз мы летели с обрыва
под моим предводительством — ах,
над лазурью морского залива
на отсутствующих парусах.
Были тропы практически рядом —
не всегда разувались глаза.
Нашу пару светящимся взглядом
провожали щегол и коза.
С Тихой бухты взлетели? Пожалуй.
Не задерживаясь в городах,
путь отмерили мало-помалу
сквозь Евразию — на Карадаг.
Миновали большие болота,
горы пуха и горы пера,
чтоб открыть Золотые ворота,
чтоб сияла Святая гора.
Ты за мной полетела вслепую,
чтоб звезду с покорённых высот
отловить, как пчелу или пулю —
как получится, как повезёт.
В крайний день на дистанции оной
мне уже не приспичит летать —
остаётся башкой размозжённой
на обветренном камне лежать.
* * *
Подай мне стакан воды
в пещере моей, в пустыне
при звуке ночной звезды,
похожем на звон латыни.
В глухой тишине ночной
ни чада, ни домочадца —
помимо тебя одной
мне не к кому домолчаться.
* * *
Наши пеплы смешались и сделались тучей,
полетев над холодной планетой летучей.
Но ни снега не жди, ни дождя.
Потому что весна без конца и без края
наступила навек. Всё прошло, дорогая.
Вечный храм возведён без гвоздя.
Я когда-то, однако, заехал на Кижи,
где свистали стрижи, опускаясь всё ниже,
и лежала бродяжка в кустах.
Между тем были космы её серебристы,
и, над ней проходя, гоготали туристы,
и Господень отсутствовал страх.
Потому что топор, полетавший, как голубь,
был размашисто брошен в онежскую прорубь,
был отчаянный плотник таков.
Наступила весна без конца и без края,
и оттуда пошли мы с тобой, дорогая,
стали тучей среди облаков.
* * *
Облако засушенной лаванды
или незадушенной легенды —
цвет погас, но запах не ушёл.
Столик в кафетерии — не стол
письменный, рабочий, ресторанный —
не станок, а вешка на пути
в поле, где уже не строят планы
жизнь прожить и поле перейти.
Облако лаванды в лёгкой вазе.
Не философическое Ф.
Не установить полезных связей
из литературного кафе.
Будущие каверзы и сдвиги
затаились в каменной норе.
Ты меня отыщешь в «Доме книги»
нюхающим горы на заре.