Короткая проза
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2025
Тиханов Сергей Юрьевич родился в 1964 году в Новосибирске. Окончил филологический факультет Новосибирского педагогического института. Печатался в журналах и альманахах, в антологиях «Очень короткие тексты» (НЛО, 2000) и «Нестоличная литература» (НЛО, 2001). Автор книги «Страшные сказки» (2020). Живёт в Новосибирске.
В «Дружбе народов» публикуется впервые.
ИЗ ЦИКЛА «ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ»
* * *
Однажды, когда он с трудом закрывал входную дверь… Дверь перекосилась, и отец часто свирепо кричал: «Это ты сломал! Ты всё портишь! Ты только гадишь и мямлишь!» Так вот, когда он закрывал эту дверь, ему стало вдруг нестерпимо больно от мысли, что никогда больше в эту дверь не войдут ни любимая женщина, ни друзья. И теперь до конца жизни его будут ждать здесь только хлёсткие жестокие попрёки и вонища. «Шум и ярость, — подумал он, — теперь только шум и ярость…»
* * *
С утра он чувствовал себя определённо лучше, даже левая рука, казалось, обретает некоторую уверенность. Мать ворвалась к нему в санузел, стала кричать, что он постоянно занимает туалет, не экономит горячую воду, что он атеист, каждый день меняет бельё, дальше крики стали совсем бессвязными, и, наконец, она завела себя так, что плюнула ему в лицо. Но он только смеялся.
ИЗ ЦИКЛА «СТРАШНЫЕ СКАЗКИ»
Можно было не обращать внимания на то, что всю жизнь идеалом женщины для него оставалась Пеппи Длинныйчулок. Можно было каким-то образом принять то, что он не засыпал без крошечной модели бронетранспортёра в руках. Можно было даже смириться с его любовью к общим тетрадям и песочным пирожным. Но, когда он объявил, что пойдёт в Эрмитаж не иначе как с игрушечной обезьянкой Чичичи, это оказалось уже чересчур, сверх всех сил и любого понимания. Игорь Евгеньевич в таких случаях говорит: с той стороны зеркального стекла…
Нужно было срочно приводить его в чувство. Подтянулись все, кто смог. Вовка Добрая Душа кое-как добрался из Парголова, Одуванчик Толстые Щёки выдвинулся с постапокалиптического Канонерского острова, а Жук Кривая Горка ради такого случая — прийти на помощь товарищу — покинул перекрёсток Четырёх дураков. Словом, почти половина палаты буйного отделения Пряжки собралась на Бармалеева.
Его звали Приятель Ветра И Капель. Вероятно, у него когда-то были другие, человеческие, имя и фамилия, и паспорт гражданина, скорее всего, имелся, но очень сомнительно, чтобы он сам помнил, как его звали раньше. И все заглянувшие в бездну, все, кто ещё мог встать на пути тёмной материи, знали его как Приятеля Ветра И Капель. И только так.
Они уселись за стол. Жук Кривая Горка раскрыл блокнот и ещё до того, как разговор начался, остро отточенным карандашом стал делать какие-то пометки на аккадском языке. Одуванчик Толстые Щёки, прикрыв глаза, слегка раскачивался и чуть слышно напевал: «It’s just a shot away…»
Приятель Ветра И Капель сразу обратился к Вовке Доброй Душе: «Прежде всего я прошу тебя оставить свои парнасские замашки! Командуй у себя в Шуваловском парке!»
Это были не совсем справедливые претензии, ведь Вовка Добрая Душа ещё не начал проявлять парнасские замашки, когда он мог запросто выбросить кухонный стол в окно, сорвать с цепей и разбить вдребезги вазон с цветами на Невском или разгромить отдел настольных игр. Более того, он пока и не думал их проявлять, ведь вопрос, ради которого они собрались, был слишком серьёзным: им помстилось, что это не Приятель Ветра И Капель заглядывает в бездну, а сама бездна внимательно его разглядывает.
— И потом, — продолжал Приятель, — когда Хранитель Дат И Событий катался по Эрмитажу на велосипеде, что-то я не припомню, чтобы вы все так же дружно рванули к нему на башню Беринга и устроили там судилище! Но стоило мне с моей Чичичи…
Если бы я говорил о каком-то другом человеке, в этом месте я непременно написал бы «тут голос его предательски задрожал». Но заглянувшие в бездну были не таковы! Они твёрдо знали, что весь мир лежит во зле, что жизнь это катастрофа, поэтому они никуда не спешили, ничего не боялись, и голос у Приятеля Ветра И Капель предательски дрожать не мог, даже когда он говорил об игрушечной обезьянке Чичичи.
— Во-первых, не на велосипеде, а на самокате, — терпеливо пояснил Вовка Добрая Душа, — во-вторых, не сам Хранитель Дат И Событий, а его внучка. И в третьих, не по Эрмитажу, а всего лишь по гардеробу в цокольном этаже, в сам Эрмитаж их с самокатом не пропустили. А жаль, — добавил он сочувственно.
ИЗ ЦИКЛА «МЕНДЕЛЕЕВСКИЙ ЖИЛМАССИВ»
Шествие князей
И да, в этих троллейбусах невозможно было отыскать хоть какое-то подобие логики. Если они, несмотря на стремительный спринтерский бросок, всё же не успевали на отходящий тринадцатый, то следующий мог прийти через три минуты полупустой. Но мог прийти очень нескоро, да ещё и заполненный под завязку. А в редких случаях он вовсе не приходил.
Они ничего не говорили, ведь всё было решено: на этом месте нужно расставаться, и что-то изменить они не могли, как бы отчаянно им этого ни хотелось. Поэтому они только молча держались за руки, согревая друг друга. Иногда, если день выдавался не слишком тяжёлым, Маленькая Разбойница напевала чуть слышно «Шествие князей» из оперы-балета «Млада», а Синичкин внимательно прислушивался. Что же звучало в его голове? Шёпоты и крики, как обычно, сумбур вместо музыки.
Однажды, когда Маленькая Разбойница уже уехала, он вспомнил, как спускался с Мишей на эскалаторе на станцию метро «Пушкинская», как Миша захохотал и рассказал, что недавно напугал Игоря Евгеньевича. Долго да и неинтересно сейчас пересказывать эту давнюю историю, суть там была в том, что Миша сказал Игорю Евгеньевичу: «А что ты хочешь, Игорь Евгеньевич? Нет реальности!» И тогда Синичкин обрадовался и громко закричал: «Ура! Нет реальности!» И Миша тоже закричал: «Нет реальности!» А жители Города на берегах Невы возмущённо отворачивались, всем своим видом показывая, что никакого отношения к этому безобразию не имеют. И так они долго кричали, пока ехали на эскалаторе, и ещё на перроне покричали, пока не подошёл поезд.
Реальности в этих троллейбусах тоже никакой не наблюдалось.
Сутки через двое
Синичкин никогда ничего не понимал в семиотике и поэтому начал издалека и не совсем удачно: «Сохрани мою речь навсегда! — почти выкрикнул он. Но сразу же выправился и продолжал: — Я могу легко и свободно двигаться, чётко и правдоподобно артикулировать только рядом с Вами, только слыша Ваш смех и, желательно, держа Вас за руку, вот как сейчас. — Тут он прижался лицом к её бежевым варежкам с красным эвенкийским орнаментом и распалялся дальше: — Я вообще могу дышать, могу жить только пока я с Вами! И пусть это происходит не часто, пусть это случается… сутки через двое!»
Эта полувоенная формула никак не подходила к его теперешнему жалкому положению, она всплыла вдруг из его прошлой сиротливой и бесприютной жизни, она пахла оружейным маслом, крошками табака и чаем, только что заваренным в пол-литровой банке. Но Маленькая Разбойница его прекрасно поняла.
Жизнь на Юпитере
Они прошли Собачью площадку, чаще всего именно на этом месте троллейбус показывал им свой хвост, но в тот раз троллейбуса на горизонте не оказалось. Продолжался период вечерней видимости Юпитера, уверенно двигавшегося по созвездию Тельца. Каждый вечер они собирались его посмотреть, но как нарочно сильная облачность не давала это сделать.
— Может быть, сегодня вы покажете мне Юпитер? — спросила Маленькая Разбойница.
— Так вот же он, — ответил Синичкин, — только его совсем плохо видно, мгла ещё окончательно не развеялась, а на самом деле он такой… знаете… вот такой… — он стал изображать ладонями, какой Юпитер на самом деле.
— Жирный? — подсказала она.
— Ну да, — с готовностью согласился он и чуть было не начал рассказывать о своей жизни на Юпитере, но вовремя остановился, предположив, что Маленькая Разбойница перестанет подозревать, что у него не всё в порядке с головой, а полностью и окончательно в этом удостоверится. Но мог бы и рассказать совершенно спокойно! Ведь она всё давно прекрасно знала: ну кто ещё может говорить о таких вещах и делать такое, о чём нормальные люди в своей скучной обыденной жизни даже не подозревают.
— Сумасшедший, — с восхищением думала Маленькая Разбойница.
А на Венере Синичкин прожил совсем недолго, поэтому рассказывать было особо не о чем.