«Только детские книги читать…»
Круглый стол. Продолжение разговора
Елена АЛБУЛ, Ирина БАЛАХОНОВА, Ирина БОГАТЫРЁВА, Юрий НЕЧИПОРЕНКО, Валентина ПАТРОНОВА, Елена УСАЧЁВА
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2025
Осенью минувшего года «Дружба народов» провела в Российском детском фонде круглый стол «Дети и мир XXI века в современной литературе». В нём приняли участие писатели, переводчики, литературные критики, школьные и вузовские педагоги, библиотекари, блогеры из Москвы и Бишкека, Иваново и Санкт-Петербурга, Омска и Ташкента: Евгений Абдуллаев (Сухбат Афлатуни), Мария Ануфриева, Эдуард Веркин, Светлана Волкова, Дмитрий Гасин, Нина Дашевская, Марина Колесникова, Ирина Краева, Юлия Кузнецова, Наталья Кутейникова, Владимир Лидский, Анна Маркина, Борис Минаев, Елена Нестерина, Саша Николаенко, Николай Пономарёв, Валерия Пустовая.
Мы предложили несколько тем для обсуждения:
— Юный герой в постсоветской литературе на русском языке: книги-события (на уровне читательского сообщества и личные впечатления). Новые писательские имена.
— Что интересно подросткам 13—15 лет в книгах современных отечественных и зарубежных писателей?
— Традиции советской литературы для детей и подростков и модификация жанров (роман взросления, школьная повесть, рассказы о животных и др. — что и почему сохранилось, что взамен?).
— Чем вызван всплеск интереса к литературе Young Adult в последнее десятилетие?
— Новые герои в новых обстоятельствах.
Опубликованные в № 11—2024 размышления участников попали в контекст острой общественной, сдобренной идеологическими оценками и призывами, дискуссии и вызвали живой отклик. Мы решили, что стоит разговор продолжить.
Елена Албул, поэт, прозаик, музыкант (г. Москва)
Да, речь пойдёт о герое. Потому что актуальность актуальностью, тема темой, а первое, что читателю важно, что заставит — или не заставит — его следить за сюжетом и сопереживать происходящему, — это герой.
Помню, в школе меня всегда задевала разница между бытовым пониманием слова «герой» и его литературоведческим значением.
Не нашлось неужели какого-нибудь «центрального персонажа» или там «главного действующего лица», чтобы не покушаться на такое замечательное слово, не лишать его ореола и фанфар, думала я. Потом привыкла. Ну и вообще: взрослый читатель должен понимать, что «герой» — понятие растяжимое и такое многоплановое, что, даже если он пришёл с топором к старушке, сочувствовать можно не старушке, а ему.
А если читатель не взрослый?
Нет, с читателем маленьким всё ясно. Его герои — зайчики, мишки, собачки — не подведут, на них всегда можно положиться. И моральные качества на высоте, и в поступках разобраться нетрудно.
С читателем той неотчётливой дефиниции, для которой русского определения не нашлось — young adult, — тоже, в общем, понятно. Там герои хоть и не взрослые, но у них всё по-взрослому, то есть так, как это представляет себе взрослый автор, вспоминающий свою юность и пытающийся привить к воспоминаниям современный молодёжный сленг.
А вот те, кто входил раньше в категорию «средний школьный возраст», — каких героев встречают они, условные пятиклассники, в предназначенных для них книжках?
Не буду отклоняться в соблазнительные пейзажи читательских предпочтений, где в горной цепи Околонаучной Фантастики высится пик Фэнтези и где за джунглями Детских Детективов прячется скромная долина Реальных историй. Этот пейзаж впечатляет, но нарисован он статистикой, а статистика отражает не столько читательские, сколько издательские предпочтения. Дети — существа зависимые — они едят то, что готовит мама, они читают то, что предлагает издатель, а он предлагает то, на что сформирован спрос. Чем был бы легендарный Биг-Мак без созданной умелыми руками легенды? Ватной булкой с котлетой. Чем был бы «Гарри Поттер» без маек, рюкзаков, ручек, наклеек и прочей номенклатуры плюс тяжёлой артиллерии в виде кино? Сказочной книжкой в ряду сказочных книжек.
Поэтому давайте смотреть не на этот умозрительный пейзаж, а на того, кто в центре любого повествования. На героя то есть.
Герои бывают разные.
Тот, кто волею автора помещён в Зазеркалье-Беспределье-Межпланетье, справляется со всеми передрягами с помощью волшебного чего-то и уверенно побеждает Зло, — разумеется, не окончательно, чтобы было из чего вырастить следующую книжку.
Герой детективов тоже понятен и предсказуем, он ищет и всегда найдёт.
Меня же больше интересует герой в книгах авторов, которые выбирают путь реализма. Как-то незаметно сложилось, что в контексте реальной жизни, который куда более разнообразен, чем очередное Средиземье, герои подозрительно друг на друга похожи. Не все, конечно, не все. Но тенденцию нельзя не заметить.
Вот стоят они перед нами, мальчики и девочки: как правило, некрасивые, иной раз с физическими недостатками, с тяжёлыми недугами, ненавидимые всем миром, — в крайнем случае, просто беспредельно одинокие, отчаянно скучающие и страдающие, страдающие, страдающие… Открываю наугад один из популярных подростковых журналов, там среди прочего (кстати, интересного и жизнерадостного) четыре рассказа: в одном мальчика в школе затравили, страдает; в другом девочка в инвалидной коляске не радуется жизни; в третьем жизни ни у кого вообще нет, потому что дома престарелый дедушка, и за ним надо ухаживать. И только в четвёртом читатель может перевести дух — но там для маленьких. Про кузнечика.
Посмотришь на контекст, в который авторы помещают героев, и не удивляешься их страданиям. Если семья полная, то проблемная, если неполная — проблемная вдвойне. Одноклассники придурки, учителя звери, или наоборот. Никто тебя не понимает, друзей не завести, остаётся только в Сеть с головой. И это ещё хорошая перспектива!
Здесь должны уже лететь критические помидоры: как можно позволять себе подобный тон, когда речь идёт о реальных жизненных ситуациях — страшных, неразрешимых и повсеместных? Вот о таком и надо писать в художественной прозе, и чем больше, тем лучше!
А вот неочевидно.
Писать-то надо, и пишут. И пишут много. Так много, что серьёзность тона уже серьёзно не воспринимается — в привычку входит, ветшает, как платье. Валерия Пустовая, серьёзнейший критик, анализируя книги современных авторов, ясно видит тенденцию: ребёнок — чистый ангел, напоминающий нам о ценностях жизни, — не может не стать жертвой лицемерного, построенного на насилии мира взрослых.
Сильно сказано, да? А теперь давайте без лирики. Вы — вот вы, кто читает сейчас эти строчки, — вы тоже часть лицемерного мира взрослых? Тоже мучите окружающих, больших и маленьких? А в детстве, видно, сами были жертвой, прозябали в чулане под лестницей, и бесчувственные родственники вами всячески помыкали?
Сомневаюсь я, что каждый взрослый, оглядываясь на своё детство, подпишется под такой картинкой. Детское восприятие избирательно, и в самых тяжёлых условиях у ребёнка найдутся свои радости, и никчёмный алкоголик может оказаться для ребёнка любимым папкой, а уж в обычной жизни, в обычной семье… В детском мире всё искренне, и наши детские воспоминания, как правило, легки и солнечны, память оставляет главное: беззаботность, тепло, защищённость — ты среди своих. Потом, конечно, когда розовый период детства проходит, жизнь усложняется, и многое в ней может заставить страдать, но чтобы вся она только из страданий и состояла? Да, подростку свойственно преувеличивать, но книги-то пишут взрослые, и неслучайно я останавливаюсь на контексте, в который автор помещает героя. Часто антураж такой, что завоешь.
У Высоцкого в песне «Старый дом» скисшие душами обитатели вертепа разъясняют заезжему путнику: «Мы всегда так живём», — и читатель ловит жуткий подтекст этого «так». Но и понимает — «так» всё-таки не у всех, и уж точно не у него. Ужасы в жизни, конечно, бывают, но рассеяны по судьбам не так густо, как в литературе. И берёт он бестрепетно очередную книгу какого-нибудь мастера кровавого жанра и щекочет себе перед сном нервы. Потому что он взрослый, у него жизненный опыт, а у некоторых даже мировоззрение. Действительно, вокруг одни лицемерные гоблины, но всё-таки в книжках — это в книжках.
А у ребёнка — у подростка, о котором речь и идёт, — никаких устойчивых взглядов на жизнь пока нет, не выработались ещё. Он из литературы и берёт эти самые взгляды. Смотрит на героя и примеряет на себя его видение, его мысли, его поступки. А герой у нас кто?
Не гайдаровский Тимур. Не пятнадцатилетний капитан. Героем у нас чистый ангел, страдающий в лицемерном мире взрослых — мире, построенном на насилии, помните? Нехорошо то есть построенном, неправильно.
И вот тут узловой момент проблемы.
У автора есть только два пути провести героя — и читателя — по этому миру, по самому душераздирающему сюжету.
Первый: показать без прикрас всю правду жизни; объяснить, как у Высоцкого, что да, мы всегда так живём. Мир устроен паршиво — будь к этому готов.
И второй: мир такой, какой есть, в нём намешано поровну и прекрасного, и ужасного. Ты сам выбираешь, на что смотреть в первую очередь. Смотри на Добро — и мир тебе улыбнётся.
Третьего не дано, да и не получится остаться надмирным философом: авторская позиция должна быть явлена, говорит нам ещё один известный критик, Мария Порядина, и я с ней согласна. Вариант «разбирайся сам» — это не про литературу для детей, никуда мы не уйдём от воспитательной её роли. Нет, это не про назидательность. Просто ребёнка так или иначе воспитывает всё, что попадается ему на глаза, но в первую очередь — книги. Речь, разумеется, идёт о читающих детях, о которых и нужно думать писателям. Этих замечательных детей совсем не так мало, как принято считать. Тех, кто не читает, конечно, больше, но эту ситуацию с помощью литературы исправить нельзя — большинство влияющих на неё факторов внелитературны.
И вот почему-то сегодняшние авторы первый путь выбирают чаще, чем второй. Да, их несчастные герои тоже борются с судьбой и даже побеждают, но впечатление всё равно остаётся тягостное — у читателя доверия к миру не возникает. А читаешь Гайдара — возникает, хотя его герои попадают в переплёт куда более серьёзный, чем школьные конфликты.
Вдумайтесь: доверие к миру! Вот что главное в рюкзаке юных путешественников по собственной жизненной тропе. Со временем, конечно, в рюкзак добавится тяжестей и горестей, но тот, кто жизни доверяет, не усомнится, что она прекрасна, несмотря ни на что. А ох как трудно вырастить в душе это доверие, если книга за книгой погружают тебя в безрадостность, безнадёжность и безысходность. Апостол Павел предостерегает: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы» (I Кор. 15:33), не имея, конечно, в виду книги, которых в его время почти не было, но мы-то понимаем: сейчас герои книг, фильмов, песен тоже составляют сообщества, они живут среди нас и влияют на нас не меньше, чем реальные люди…
Может, поэтому герой современной реалистической литературы такой квёлый и анемичный. Без волшебной палочки и прочих гаррипоттеровских атрибутов сливается он с общим безотрадным фоном.
А так хочется встретиться с полнокровным, жизнерадостным персонажем, который будет не просто героем литературного произведения — а Героем, за судьбой которого будешь следить с замиранием сердца, Героем, с которым захочется подружиться, с которого, сам того не замечая, будешь брать пример — потому что он покажет тебе, как преодолевать препятствия и невзгоды, не теряя присутствия духа — и без всяких палочек!
Что же, получается, не писать о «свинцовых мерзостях русской жизни»? Не вскрывать, не демонстрировать, не обличать?
Конечно, писать. Но — только, если пепел Клааса по-честному стучит в вашем сердце. Если не стучит, а вы пишете, потому что так надо, тогда не надо. И дело не в том, что придёт Станиславский и скажет «не верю». Просто проблема от этого не станет меньше. Наоборот, возрастёт её критическая масса. Известно: назови человека тысячу раз свиньёй, и он захрюкает. Думаю, тысяча — это много. Для начала свинства хватит и ста. Мантру Добра придётся повторять гораздо больше. Но это обязательно сработает, и результат того стоит. Ведь в конечном счёте, говоря о детской литературе, мы обсуждаем своё будущее, и не в общефилософском смысле, а в самом прямом. Даже приземлённом: будут ли дети-внуки-правнуки в беспомощный период нашей жизни заботливо, с доброй улыбкой менять нам памперсы — или с лёгким сердцем сдадут в дом престарелых, потому что не герои они, и такие трудности им ни к чему?