Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2025
Принято считать, что сегодня книга — из-за интенсивного издательского потока и устоявшегося регламента премиального цикла — живёт год. Мы попросили наших постоянных авторов — активно читающих и пишущих литературных критиков — назвать пять прочитанных в этом году книг и журнальных публикаций (художественных и нонфикшн), которые, на их взгляд, будут жить долго, и обосновать свой выбор.
Интересен не только их выбор (заметим попутно, что среди названных текстов есть те, что «ДН» рецензировала, рекомендуя к прочтению, те, что были напечатаны на страницах журнала, и те, что редакция отклонила), но и сам подход — критики поделились на тех, кто:
- точно ответил на поставленный редакцией вопрос;
- решил покреативить и вопрос переформулировал;
- пошёл по накатанной дорожке, представив на суд читателя традиционные итоговые списки, — маленький штрих к психологическому портрету творческой личности. Самоуправство, конечно, но — безусловно на пользу любознательным читателям.
Картинка сложилась, пожалуй, еще более мозаичная, чем обычно.
Александр Марков, философ, литературовед, культуролог (г. Москва)
1. Максим Калинин, Филипп Дзядко. Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости / Предисловие Ольги Седаковой. — М.: Альпина-паблишер, 2024. 232 с.
Серия разговоров исследователя сирийской христианской духовности и просветителя меньше всего похожа на адаптацию древней мистики для современных целей, как в неоиндуизме. Это не значит, что Калинин и Дзядко не задают современных вопросов Исааку Сирину или Иосифу Хаззайа, вопросов, оплаченных опытом целых поколений интеллигенции. Решимость книги в другом — не в остроте рассуждений и не в психологической проницательности, а в новом понимании экзистенциальной ситуации. Это не растерянность, не сбивчивое чувство оставленности и покинутости. Вообще, это не про экзистенциализм как нерешительность, но про нахождение своего существования как уже решительного. Не про заброшенность в бытие, а готовность бросить себя в бытие как мяч, так, что кто-то непременно этот мяч поймает. Иногда разговоры начинаются с бытовых примеров, но потом все вынесенные в заглавие понятия получают определение. Гнев — это не просто страсть, как это было у древних греков и римлян, требующая контроля, а это разлад с собой, болезнь. И радость — не удовлетворенность обстоятельствами, а выздоровление, которое уже ладит с самыми здоровыми мыслями и чувствами. Сирийская мистика уводит нас от привычных понятий о характере и обстоятельствах, но требует научиться не болеть даже самыми благонамеренными понятиями.
2. Денис Безносов. Территория памяти: Роман. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2024. 376 с.
Новый роман Безносова не то кино новой волны, но с участием Ханны Арендт и Томаса Бернхарда, не то платоновский диалог, но с участием сразу нескольких Сократов. Один из них — Карл Ясперс — постоянно присматривается к происходящему, молчаливый, но всегда знающий, что сказать. Арендт, наоборот, всегда говорит так, как умеет: событиями, самой жизнью послевоенной Европы и Америки. Роман Безносова увлекает особо: не тем, что мы хотим скорее узнать, что будет дальше, а тем, что за смену декораций и даже протагонистов отвечают сразу несколько человек. Это театр в театре, но не «мышеловка», а что-то вроде выхода из привычного пространства: из кабинета, из аэропорта, из кофейни, из архива или зала суда. У всех у нас есть привычные пространства, даже если мы в них не часто бываем, мы с ними срослись. Книга учит покидать вовремя такие пространства ради мастерства жизни.
3. Алексей Конаков. Табия тридцать два: Роман. — М.: individuum, 2024. 288 c.
Книга Алексея Конакова — про исчерпание знаков: что будет, когда закончатся все шахматные комбинации. Когда закончатся знаки. Когда закончится семиотика. Проще всего понимать дистопический детектив Конакова как расставание со структурализмом и постструктурализмом. Мир оказался вовсе не текстом, напротив, всякий раз маргинальное не подчиняется текстам, но уличает себя. Это лучший роман о разрушении заговора молчания, лишенный конспирологии в банальном смысле. В нем показано, что конспирология — не подлежащее, но сказуемое социальных предрассудков. Не основание объяснений и действий, но ловушка собственных движений человека: тогда люди и оказываются шахматными фигурами, вольно ходящими по доске, но безвольными в каком-либо творческом мышлении. Весь роман — движение между нормирующей властью и маргиналом-уличителем, юродивым, который понимает, что власть всё понимает. Эта книга — минимальный учебник творчества, которое не следует сводить к банальной креативности.
4. Анна Глазова. Геката / Предисл. Ш.Крола. — М.: Новое литературное обозрение, 2024. — («Новая поэзия») — 136 с.
Стихи Анны Глазовой, как всегда, соединяют уроки Пауля Целана и феноменологию. В этой книге сама феноменология пошла несколько дальше себя. Это уже наука не о данностях, а о том ужасном, которое предшествует всякому «дано». Обычно феноменолог исходит из того, что феноменальное (принадлежащее феномену) уже образовало свой горизонт, в котором и возможна познавательная деятельность, и следует как бы обернуть эту познавательную деятельность, вывернуть ее к вещественным основаниям утверждений, чтобы мы узнали, достоверен ли этот горизонт понимания, или мы что-то поняли неправильно. Это опыт, можно сказать, философского «поста», воздержания от суждений, истощения своей данности как в Великий пост ради правильного определения своих заблуждений. Глазова занимается другим, она сражается с ужасными духами, предшествующими самому нашему решению понимать. Решение понимать может включать в себя и жадность, и хищность, и захват. Глазова показывает, в какой момент нужно переступить через себя прежнего, опрокинуть себя как идола, чтобы этот недолжный захват не состоялся.
5. Начала интенциональной философии: от поздних схоластов до Майнонга / Науч. ред. Г.В.Вдовина. — М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2024. — 444 с.
Поздняя схоластика, как и австрийский философ эпохи модерна Алексиус Майнонг, утверждала, что «существование» можно понимать в нескольких смыслах. Можно «существовать» реально, можно существовать как мечта, как замысел, как возможность. Можно, наконец, существовать только в речи, но не существовать даже в возможности или представлении, например, как Майнонг говорил: «алмазная гора» — мы можем это назвать, но не можем даже представить, у нас будет в лучшем случае большой алмаз или гора алмазов. В этой книге историки философии Галина Вдовина и Виталий Иванов и логики Владимир Селиверстов и Дмитрий Миронов показывают, как понятие интенциональности создает саму предметность слова. Философия, чтобы не спутать действительное и призрачное, должна работать с «интенциональностью», способностью нашего сознания отнестись к предмету, признать его в качестве собственного предмета, не ставя вопроса, достоин ли этот предмет осознания или нет.