Очерк лирической географии: уехать за восемь тысяч километров — и остаться при этом дома
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2025
Авченко Василий Олегович — журналист, прозаик. Родился в 1980 году в Иркутской области. Окончил журфак ДВГУ. Публиковался в журналах «Знамя», «Новый мир», «Дружба народов». Автор документального романа «Правый руль» (2009, переведён на японский), беллетризованной энциклопедии-путеводителя «Глобус Владивостока» (2012), фантастической киноповести «Владивосток-3000» (2011, в соавторстве с музыкантом Ильёй Лагутенко). Живёт во Владивостоке.
Выросший во Владивостоке, в Крыму за свои 44 года я не бывал ни разу. Как и Москва, он казался не вполне реальным, был картинкой из книжек и кино.
Хотя нет — в одном из Крымов я был. Это заброшенный посёлок у нас в Приморье. На дороге из Владивостока в Находку даже стоит указатель: «Крым — 6 км».
До крымского Крыма — не шесть и даже не шесть тысяч километров — побольше. Да и море у нас есть своё, такое же синее, как и Чёрное… Но Крым со мной всё-таки случился — благодаря Ассоциации союзов писателей и издателей России (АСПИР).
Крымские параллели: Владивосток — Севастополь
Вопреки расстоянию, между Крымом и Приморьем, Владивостоком и Севастополем — много общего. Вовсе не только «широта крымская» из поговорки.
Строго говоря, Владивосток южнее Крыма. Самый южный крымский мыс Сарыч — на 44-й параллели, Владивосток, как и Сочи, — на 43-й. При слове «юг» Приморье вспоминать не принято, но всё-таки путь из Владивостока в Крым — не только на запад, но и немного на север.
Как широта сама по себе ещё не определяет климата (пальм, допустим, у нас нет; зато есть лианы, пробковые деревья да много чего ещё), так расстояние не делает города чужими. Севастополь для Владивостока куда ближе и роднее, чем Токио или Сеул, до которых, казалось бы, рукой подать.
Владивосток — побочное дитя Крымской войны. Когда мечты о Царьграде рухнули, на Тихом (никаком не тихом, конечно) океане Россия зачала новый Константинополь — военный пост с великодержавно-византийской топонимикой: Владивосток, Золотой Рог, Босфор Восточный… Не нужен нам берег турецкий.
Глазам и ногам владивостокца в Севастополе привычно и уютно: море, сопки, изрезанность береговой линии… Чайки вдруг запели на знакомом языке.
Владивосток и Севастополь могут дружить кораблями. В одной из бухт замечаю знакомые мачты. Это «Херсонес» — brother ship наших «Надежды» и «Паллады», отсылающих к романтику Марлинскому и реалисту Гончарову. А вот по части паромов и катеров, снующих на Северную сторону, подобно правильным пчёлам, Владивосток мог бы взять с Севастополя пример. Наш морской город уже на моей памяти лишился морского пассажирского транспорта почти полностью — нонсенс.
Ещё можно дружить рыбами и моллюсками. Из старинного путеводителя по Коктебелю узнаю: не только рыба-пиленгас сменила Японское море на Чёрное, как многие мои земляки. Оказывается, ракушка рапана прибыла сюда с Дальнего Востока на днищах кораблей, как незаконный мигрант, и с ходу начала наводить свои порядки, терроризируя нежных черноморских устриц…
Номера машин — учебник российской географии на колёсах. Попадается, как ни странно, немало праворуких «япономарок», пригнанных от нас, — от древних «спринтеров» и «блюбёрдов» до свеженьких электромобильчиков Nissan Leaf, прозванных, естественно, лифчиками.
Во Владивосток с самого начала попадали моряки либо с Балтики, либо с Черноморья. Общим фигурам, параллелям уже не географическим, а человеческим, — несть числа. От севастопольца Станюковича, заброшенного морской судьбой и болезнью в новорождённый Владивосток ещё в 1861 году, до того самого лейтенанта Шмидта.
В здешней 30-й и в нашей Ворошиловской береговых батареях живёт пущенный на иголки линкор «Полтава», он же «Фрунзе». Две его орудийные башни достались Владивостоку, две — Севастополю.
Человек отражается в зеркале, город — в другом городе. Сложить карту нашей страны по енисейскому меридиану — и всё совпадёт, зарифмуется. Проявится трансконтинентальная симметрия — от Таврии до Маньчжурии, от Магадана до Петербурга, от Южно-Сахалинска до Калининграда…
Если Владивосток и Севастополь — братья, то, конечно, не близнецы. Рождённый от войны и для войны, Владивосток всерьёз не воевал ни разу. У города-героя Севастополя — вечный бой, и покой даже не снится.
Реалии военные усложнили логистику: самолёты теперь в Симферополь не летают — только в Адлер. Дорога — около полутора суток — напоминает контрастный душ: из тепла Владивостока — в снежок и морозец Новосибирска, потом — в тепло Адлера и, наконец, поездом в Крым. Небыстро. Но зато теперь есть Крымский мост, накрепко привязавший полуостров (едва не уплывший прочь, как в аксёновском «Острове Крыме», но вернувшийся) к mother country. Мост, гласит объявление в поезде «Таврия», фотографировать нельзя, — тоже примета времени.
Яндекс-такси в Крыму почему-то не работает. Здесь до сих пор — роуминг, его всё обещают отменить, но пока не отменили.
Это, впрочем, не главные впечатления, важнее — другое. Каждый топоним, вдруг обретающий осязаемую плоть, — давно знаком. С Приморьем — не так: кому из далёких гостей знакомы наши Посьет или Терней? По-своему мне это даже нравится: вот оно — наше, потаённое, открывающееся не всем; легко ощутить себя хранителем сокровищ. В Крыму же — постоянные дежавю, как будто здесь ты уже был, жил. И ведь вправду был, — читая книги, смотря кино…
Культурное освоение территории не менее важно, чем военное, административное, хозяйственное. У меня есть ненаучная, но неопровержимая теория, по которой Аляска отпала от России потому, что не успела стать фактом русской культуры: о ней не сложили песен, не написали романов и картин. Крым по части культурной освоенности — в лидерах, она тут зашкаливает и зашкваливает. Здесь если не жили, то бывали, кажется, все наши классики, начиная с Пушкина.
Крым — актёр широчайшего диапазона: в кино он играет Кавказ, Тихий океан, Дикий Запад, Крайний Север и даже иные планеты. В Севастополе сняты и владивостокские сцены сериала «Исаев» Сергея Урсуляка о приключениях юного Штирлица (действие первого романа штирлицианы Юлиана Семёнова — «Пароль не нужен» — происходит во Владивостоке, Хабаровске, Забайкалье и Маньчжурии).
Семнадцать мгновений вечной весны
Что я могу написать о Крыме? Всё уже написано до нас. Чтобы писать по-настоящему, надо здесь жить, заняться делом, врасти в территорию. Тогда она начнёт с тобой говорить, доверять сокровенное.
Родину — ни большую, ни малую — не выбирают и не меняют. Но хотя бы прикоснуться к крымской земле и воде, убедиться в том, что и здесь, за добрых восемь тысяч вёрст, ты не чужой, — очень важно. Прикинуть на себя другой край, как Севастополь примерил роль Владивостока. А потом вернуться к своему рубежу, своей вахте, которую никто другой за тебя не отстоит.
Принято ехать в Крым в пляжное время. Мне хотелось попасть сюда не в сезон, когда Крым не переполнен купающимися туристами и остаётся как бы наедине с самим собой. И вот я иду по ноябрьскому Коктебелю. Кафешки закрыты, вокруг — пусто, одни коты и надписи: «Машины не ставить». Вспоминается ещё одна параллель: у Давида Бурлюка есть картина, названная кем-то «Вид побережья Крыма. Коктебель». На самом деле на ней изображён владивостокский пляж в районе бухты Тихой, в народе именуемый Диваном. Бурлюк, видимо, написал её в 1919—1920 гг., когда перед эмиграцией жил во Владивостоке.
Гора Узун-Сырт; здесь лётчик Константин Арцеулов — внук Айвазовского и сам прекрасный художник, укротитель страшного штопора — с 1923 года проводил планерные слёты. По легенде здешние восходящие потоки открыла шляпа Максимилиана Волошина, сорвавшаяся с его головы и взмывшая ввысь; или же сам Арцеулов предложил поэту запустить шляпу в небо, объясняя ему механику безмоторных полётов. Через арцеуловские слёты прошли знаменитые впоследствии лётчики и конструкторы: Королёв, Антонов, Яковлев, Ильюшин, Мясищев…
Руины Херсонеса, генуэзская крепость Чембало в Балаклаве, древняя Феодосия… Это особое ощущение — касаться давно согретых человеком камней. На Дальнем Востоке — другое (и ценное по-своему): дикость. У нас и море кажется не таким домашним, и тайга — первобытной, стоит лишь чуть отойти от жилья, от дорог… Освоение Дальнего Востока началось сравнительно недавно. Мы ещё в начале пути. От нас зависит, насколько долгим и результативным он будет.
У России немного тёплых морей, но и холодные — подлинные сокровища. Именно в них водятся лучшие рыбы и крабы. Они — как холодильник, необходимый человеку не меньше печи. Никакой край — не лишний, это знали ещё наши первопроходцы. Такие, как Афанасий Никитин, «хожение» которого пролегло через Кафу (Феодосию) и Гурзуф…
По головокружительной горной дороге мы едем с историком, литератором Алексеем Репиным — сибиряком, ставшим крымчанином (Вергилий водил Данте по аду, а как назвать проводника по раю земному?) — в Оливу под Ялтой, к дому Юлиана Семёнова. Теперь это вилла «Штирлиц», дом-музей писателя, где гостей принимают бесплатно. Мы осматриваем предметы, которые Семёнов привозил со всего мира, — например, кусок сбитого лаосскими партизанами американского самолёта. Участвуем в презентации книги Ольги и Дарьи Семёновых «Мгновения и вечность. Мир Юлиана Семёнова глазами дочерей» и биографии «Юлиан Семёнов: от Виткевича к Штирлицу» Алексея Репина. Семёнов видел Крым курортом мирового масштаба, строил планы, ещё в последние советские годы приглашал иностранных инвесторов. С распадом СССР и уходом писателя его проекты забылись, но, как оказалось, не навсегда. «Крым был забыт, погрузился в крайнюю бедность… Мы всё больше переживали за будущее нашего любимого полуострова. После 2014 года, пусть с опозданием в тридцать лет, начали реализовываться отцовские мечты: появился в Симферополе красивый современный аэропорт, протянулись по полуострову скоростные дороги», — рассказывает Ольга Юлиановна.
Вместе с представителем АСПИР Надеждой Ерёменко мы встречались с читателями — в севастопольской Морской библиотеке имени адмирала Лазарева, в Феодосийской центральной детской. Главное впечатление от встреч — простое и свежее, как морской ветер: мы говорим на одном языке, во всех смыслах. Ощущается труднопостижимое, но несомненное единство огромного пространства. Как будто нет этих тысяч километров, разделяющих крайние юго-запад и юго-восток России. Или это невидимая крымская параллель держит нас подобно тому, как киль скрепляет корабельный корпус?
Там, где все — свои, пароль не нужен.