Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2025
Пагын Сергей Анатольевич — поэт, филолог. Родился в 1969 году в г.Единцы (Молдавия), где живёт и сейчас. Выпускник педагогического института. Автор шести книг стихотворений, среди них «Просто жизнь» (2017) и «Спасительный каштан» (2022). Лауреат премии журнала «Дружба Народов» (2022), Русской премии (2024) и др. Постоянный автор «ДН».
* * *
Я вышел в снег, оставив на столе
свечу и хлеб, и наш семейный снимок…
И мир был нов, точней — летуч и зыбок,
и память гасла в сумасшедшей мгле.
И я был нов…
И шум прошедших лет
глушило снегом в этой круговерти,
и так хотелось говорить о смерти,
но я сегодня говорю про свет.
* * *
Если долго сидеть у окна,
можно с ним потихоньку сродниться,
стать прозрачным…
И будет зима
сквозь тебя всё смотреть и дивиться
раскалённой печурке в углу,
молоку и домашнему хлебу,
прислонившись к живому стеклу,
словно лбом, примороженным небом.
Яблоко на ветке
Опушённый инеем зрачок,
воздуха живая роговица.
Что ты видишь, яблоня?
Молчок.
Мне потом, наверное, приснится:
зимний ветер, полуспящий сад,
я, с охапкой хвороста стоящий,
и вот этот, из иного, взгляд,
яблочную косточку таящий.
* * *
— Видишь — лев и прекрасная дева,
за окном они светятся слева, —
говорит мне безумный сосед.
Я киваю, хотя только вижу
облетевшую вишню и крышу,
и безличный скудеющий свет.
Вижу только ноябрь опустелый.
И ни льва золотого, ни девы,
чьё лицо — словно пламя свечи…
Не свихнулся ещё, да и ладно.
Мне хватает бездонности сада
и смиренного жара в печи.
* * *
Я говорить пытаюсь всё ясней…
Но если, смолкнув, заглянуть в начало,
то сколько было жизней и смертей,
чтоб речь моя сегодня прозвучала.
И сколько было отчей тишины
и шума в кроне древа родового,
чтоб смутные наития и сны
прозрачней стали, обратившись в слово.
Я говорю, смотря на зимний сад,
в движенье веток различая лица.
И мёртвые со мною говорят
травой под снегом,
горлицей,
синицей.
* * *
Из шуршащего света
кукурузного поля,
закурив сигарету,
он выходит на волю,
кепку сняв и пригладив
рыжеватые космы.
Из времён стародавних
он ступил в гулкий космос
так легко, без обузы,
как во сне — ненатужно.
И мешок с кукурузой
ему больше не нужен.
Он идёт в отрешенье,
и вот-вот улыбнётся —
словно принял решенье
и уже не вернётся.
* * *
Ветер тянет песню высоты.
И деревья открывают рты,
и поют в предчувствии иного…
Вместе с плотью улетает страх.
Человек — не пепел и не прах,
на ветру пылающее слово.
Из снов
Вербный куст, из зеркала растущий,
комья глины на постели белой,
я, по снегу за отцом бегущий
через двор в посмертные пределы.
Вот он — в шапке и пальтишке куцем
за столом среди глухого сада.
Тихо просит он меня вернуться:
— Уходи, тебе сюда не надо…
Я иду, и он не окликает,
я лечу с какой-то страшной кручи.
В дом вхожу — и зеркало сияет,
пряча ветви в глубине беззвучной.
* * *
Л. Б.
Это жизни сквозняк продувает меня.
Я — как дверь посреди потускневшего дня,
посреди опустевшего поля.
Прошмыгнула синица, солома летит…
И предчувствием чуда так остро сквозит
и так сладко, что даже без боли.
* * *
Стали птицами скорбные свечи,
улетели в далёкие сны.
И теперь — угасание речи
и широкий наплыв тишины.
Но и в ней затаились до срока
вьюги шум и ночная гроза.
В тишину залетает сорока,
обживает её стрекоза,
прорастает в ней яблони семя,
и ручей принимается течь…
Возникают пространство и время,
и опять начинается речь.