Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2024
Касько Игорь Степанович — поэт, переводчик, прозаик. Родился в 1972 году в селе Турья Дубновского района Ровенской области (Украина). Окончил военное училище. Автор нескольких книг стихов и прозы, в том числе «Многоточия надежды…» (2014) и «Сорок четыре одиночества» (2016). Один из основателей литературной группы «Кавказская ссылка». Живёт в Ставрополе.
* * *
Человек, владеющий даром речи,
всё тебе не даром дано, не даром.
С божьего так сложно на человечий
обращать в понятное божьим тварям.
Где-то ветер мантру свою прошепчет,
где-то под землёй прошмыгнёт полёвка,
где-то над снегами зависнет кречет —
ты словами вторишь уже полёту,
ты уже за ветром читаешь мантру,
ты уже к земле приставляешь ухо.
Вот бы ещё к этому да к таланту
счастья бы да славы хотя б понюху.
Но тебе и так, дураку, неплохо.
Ведь в глазах весь мир отражён до донца.
Ты лишь просишь рифмы себе у Бога
и чтоб ярче смерти светило солнце.
* * *
Только мёртвые знают всю правду об этой войне.
Но они не расскажут её никому. Ни тебе и ни мне
не узнать обо всём до конца, до последней молитвы.
Пахнет чёрной бедой на полях после яростной битвы.
И герои, и камни сгорают, как спички, в огне
этой страшной и странной войны. И на чьей стороне
кто убит, разве в этом вопрос? И растерянной птицей
в райский сад на постой
чья душа навсегда возвратится?
* * *
А жизнь моя конечна, как строка
на выдохе, упавшая в беспамятство.
Строка неприхотлива и строга
одновременно. И стучат под пальцами
сердца всех слов, нанизанных на нить.
Я этот стук пытаюсь сохранить,
как благовест, и передать другому,
тому, кто постучится в двери дома,
который я покинул навсегда.
* * *
И время нехорошее.
И бремя непосильное.
Глядишь, гнездо пригожее,
заденешь — ох, осиное!
И в тишине неистовой
гудение тревожное
тягучими регистрами
втирается подкожно мне.
От миросотворения
до страшного пророчества —
одно стихотворение
без имени и отчества,
покусанное осами,
побитое вопросами,
немое, безответное,
но светлое.
* * *
А кровь бежит, как горная река,
от сердца до высокого виска,
и замирает в седине ковыльей.
И голос крови вечен и глубок.
Я помню всё… И то, что одинок,
как ангел, отказавшийся от крыльев.
И то, что слово, выросшее из
тяжёлых дум, как камень тянет вниз,
оно — бездушно, немо, не крылато.
Оно лежит на стылом дне реки
так глубоко, что тень моей руки
едва мелькнёт и вынырнет обратно.
Я помню всё. Я помню имена
всех рыб и птиц, которые меня,
по-человечьи, слушали веками.
Я помню крик сосны и скрип весла.
Я слышу всех скорбящих голоса
и превращаюсь в безымянный камень.
А кровь бежит, свой путь земной верша.
И даже в камне теплится душа.
* * *
Не спиться, не сойти с ума
от новостей, что смерти горше
и ядовитей, чем сурьма.
А дальше — больше…
Не спится. Ночью тяжело
не думать о любви и смерти.
Лежишь ни мёртвый ни живой.
Луна не светит,
а только смешивает свет
с непроницаемым небесным.
Всё замерло. И лишь рассвет
разбудит всех негромкой песней,
нам станет легче. И тогда
погаснет чёрная звезда.
И свет вернётся. Мир воскреснет.