Дневник. Избранное (2001—2019 гг.)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2024
Полищук Виктория Ефимовна (1943—2022) — литератор, художник. Окончила филологический факультет МГУ. Соредактор российско-израильского литературного альманаха «ДИАЛОГ» (с 1996). Автор двух сборников стихов: «Мир иной открылся мне…» (Библиотечка поэзии Союза писателей Москвы, 2014); «Пять минут до рассвета» (Библиотека альманаха «Паровозъ» Союза российских писателей, 2018). Стихи печатались в журналах и альманахах в России, Израиле, США. Шестнадцать персональных выставок в Москве. Работы находятся в частных собраниях по всему миру. Член международного художественного фонда, Московской ассоциации художников.
Напрасны думы о былом —
они извечны.
Надежда вспыхнула,
застряла в горле комом —
я просто радуюсь, живу…
Виктория Полищук
Дневник как запечатлённое событие несостоявшегося…
Почти парящий дневник Виктории Полищук в действительности — запечатленное событие того, что ожидалось, но не состоялось. В этом его трагизм, который, однако, незаметен, потому что текст читается легко и просто. Личные, женские высказывания полны борений, но не с жизнью, а с самой собой. Жизнь — данная реальность, и не она надиктовывает ситуацию, нечто более высокое и запредельное: Дух, которому отзывается Душа. И красота благодати находит себя в наблюдениях, замечаниях, языке… Словно она призвана отвлечь внимание от глубоко спрятанной мысли с её философским контекстом, ибо мысль умеет завершиться истиной. Философия личного бытия Виктории Полищук насквозь субъективна, но при этом доверчива и открыта диалогу. Жажда общения и встречи проступает восходом, который постепенно поглощается закатом. Ожидание и следом — разочарование порождают недовольство, но не другими, которых напрасно ждала, а самой собой. Изложено это изящно, слова будто парят, и не сразу ощущаешь, как всё это обрастает уроками мудрости с едва заметной, деликатной религиозностью.
Почувствуйте и прочувствуйте дневник Виктории, чтобы узнать, какой ценой дается погружение в истину… Лучше всего его суть выражают её собственные слова: «Мир иной открылся мне!» (так называется её первый поэтический сборник). И становится очевидным, что дневник Виктории Полищук естественно и гармонично вписывается в её творчество, соседствуя с картинами, стихами и прозой.
Елена Твердислова
1 июля 2001 г.
Переделкино. Произошло что-то странное и новое — синяя школьная тетрадь в клеточку и накрывшие с головой воспоминания о двенадцатилетней девочке с её несостоявшимся, вернее, уничтоженным моими руками дневником. Может быть, сегодня — начало нового дневника той давно ушедшей девочки, не реализовавшейся и не прожившей…
Сидели на открытой террасе до часу ночи. Эти часы, минуты безмятежности и тишины — прекрасны. Но это внешняя страничка бытия, а внутри всё время отщелкивает беспокойство.
2 июля 2001 г.
Переделкино. Это странное действо продолжается. Как будто незатейливую пьеску разыгрываем в добрых, уютных декорациях не нашего дома, возле камина. Игра всерьез и понарошку одновременно, как в детстве, — еда из кукольной посудки.
Тишина. Величественные сосны за окном большой (гостевой) спальни. Летняя духота. И повседневное, ставшее нормой, внутреннее беспокойство. Дни уходят, а жизнь не приходит. Это не мое, не наше с Радочкой[1]. Мы здесь в гостях (это не только о Переделкине).
Опять засиделись допоздна на открытой террасе. Где-то уже так было: звёздное небо, тревожная луна, шорох листьев, чей-то шёпот, неспешный разговор о разном, можно не вслушиваться, можно молчать… Всё это без меня… Снова миражи…
И всё-таки спасибо за это путешествие в никуда.
4 июля 2001 г.
Ночью в половине четвертого проснулась. Пели птицы. Говорят, что соловьи. А я явственно слышала: чьи вы? чьи вы? чибис… (почему-то с детства было страшно: чьи вы? чьи вы? и зачем идете вы сюда?). В любом случае: рассвет, пение птиц, сосны и ели на фоне предрассветного неба — это всё-таки немножко другое состояние…
Вечером приехала домой в Марьино.
Здравствуйте, будни. Какое скучное слово!
22 августа 2004 г.
Ни дня без строчки. Меня всегда пугали люди упорные, точно знающие, как и что надо делать каждый день, каждую секунду. Казалось бы, позавидовать надо, брать пример.
Нет, это не я, не обо мне.
Я блуждаю всю жизнь в лабиринте раздумий, неуверенности, нестабильности и прочих «не»…
Два года назад стали рождаться строки. Не дневниковые — поэтические (осмелюсь сказать; или стихотворные — как скромнее?).
Нежданно-негаданно:
Застигло врасплох
Неверный шаг
И рухнет всё мирозданье…
Это сегодня мелькнуло… И, как всё у меня и во мне, неизвестно, будет ли продолжение, появятся ли новые строки, я жду, я замираю и иногда нахожу «почеркушки» на листочках, вырванных из моего маленького «ручного» блокнотика — почему вырванные? почему впопыхах записанные? кто нашептал? услышу ли ещё?..
Два причала
конец и начало
нет связи нет смысла
только звучит призывно и вечно
слабый мотив тихая песня
без слов и без стона
пригрезилась мне
в начале пути и в конце
Иногда я вспоминаю их без знаков препинания (могу себе позволить). Иногда — читаю с изумлением, недоверием и сомнением, мое не убиваемое НЕ — стучится в сердце.
Вслух я их никогда не читаю, не «выступаю». Иногда снятся, знакомые, незнакомые, и в дневник приходят без стука, без спроса. Прислушиваюсь…
Боюсь — вдруг зависнут в пространстве, будто потеряли меня. Пришли — ушли в никуда, как бы и не было ничего. До слез знакомая картина.
2 декабря 2005 г.
Дух угнетен, душа пуста, плачет, рыдает. Я здесь, а жизнь идет где-то там, параллельно, и мы с ней уже никогда не пересечемся.
Нет ни времени, ни сил сосредоточиться на главном, заняться чем хочется.
А «сбоку» вопрошают: есть ли оно, главное, хочется ли заняться чем-то?
Дух не терпит пустоты.
Душа не терпит суеты.
Но каждый день жизни — это день жизни. И это счастье, что она продолжается.
Сегодня была ужасная ночь. Долго не могла уснуть. Видела мамочку, жаловалась на боли в сердце (она и умерла от инфаркта, пятого! на шестьдесят шестом году). А потом снились странные, летающие уродцы.
Днем родилось несколько строк:
Ночные кошмары,
дневные виденья.
Узоры причудливых сновидений.
День суетен,
ночь бесконечно пуста.
Я сплю,
я рождаю уродцев
Из теней, сплетений
ночных наваждений.
11 декабря 2005 г.
Мои непомерные страхи, отступите… Молю об одном, о главном, даже не облекая это в словесную форму. Страшно — говорить молитву своими словами.
Молча молю, молча прошу…
Господь милостив, а человек привередлив и капризен. И сам не знает, чего он хочет. Или только думает, что знает. А дай ему ЭТО — и оказывается, что и ЭТО не то.
Так ли? Много примеров, далеких, чужих и близких, на ухо нашёптанных по секрету. Приятельница буквально плачет: да, я просила мужчину… ОН дал… но я просила не этого… Да и я сама не раз о том же: НЕ этого! НЕ это!
Ну что тут скажешь: осудить? пожалеть? Вместе поплакать над несбыточностью? Смириться с тем, что есть? Смирение — вершина благочестия и добродетели. Смирение, покорность, послушание, повиновение, кротость и т. д. (все из словаря, не поленилась) — заманчиво: покорно подчиниться Другой Воле. Чьей Воле? Заманчиво, даже соблазнительно. Сулит отдохновение от мук, освобождение от ответственности.
Покой, наконец?
Мир опустел,
только пение скрипок
гонит позёмку
прощальных улыбок…
Банальность истин милых: жизнь конечна, но прекрасна… Я ли это?..
Хочется жить (оптимистка!) и «строить фантазии» (фантазерка!).
«Давай построим фантазии», — говорили наша одесская бабушка Голда и её сестра Дора. «Строили», ссорились в пух и прах, мирились, снова «строили»… жили… (Так написала Радочка в своих «Одесских рассказах», я ей верю.)
21 января 2006 г.
«Две верных подруги — любовь и разлука — не ходят одна без другой…».
Это о глобальном и вечном и совсем о конкретном, о чём страшно и подумать…
Даже написались несколько строк:
Случайные встречи, забытые речи,
мелькнувшие дни,
осталось немного —
отрезок дороги, ведущей к той дали,
незримой и вечной — конечной.
Нет больше печали, нет тайны разлуки,
жалость ушла, хандра и тоска.
В объятья сплетаются руки…
До боли знакомо
иль снилось всегда?
Не первый раз пишу: в строках — о потаенном, сокровенном у меня получается легче, как будто они живут сами по себе (но приходят ко мне, меня нашли, не я их, они меня, я это чувствую). Спасибо — «неведомо кому».
22 января 2006 г.
Не успокоюсь после вчерашней записи. Часто ловлю себя на том, что в пастернаковском «Сестра моя жизнь…» мысленно ставлю запятую после «сестра» получается «Сестра, моя жизнь…».
Ты моя жизнь, сестра…
Несчётно раз слышала: «У тебя есть сестра, какое счастье!». По разным поводам, ничего особенно не имея в виду: ну раз в году на день рождения пойти (два, если не близнецы), подарки, пожаловаться по телефону на мужа, на жизнь вообще, когда-никогда сходить в кино, в магазин или в театр, ну, может быть, наследство… И всё.
А сиамская неразделенность, когда до психушки один шаг без особого повода, и невыносимая боль, когда ей делают операцию, и наркоз — только ей… ты просто сестра, у многих есть сёстры, никто не сходит с ума и не требует наркоз от чужой боли…
На этом можно остановиться. Точка.
Или всё же — многоточие…
18 февраля 2006 г.
Люди, занимающиеся древними цивилизациями, — счастливые люди. Другое мироощущение. Соприкосновение с вечным наверняка поднимает над обыденностью. И отступает страх перед неизбежным…
12 сентября 2006 г.
«И что бы я ни задумал, меня преследует вопрос: зачем вся эта бессмыслица? — вопрос, который грозит завладеть мною целиком и полностью» (Теодор Фонтане).
Может быть, и мне всегда мешал жить этот неразрешимый вопрос?!
Словно бы снял у меня с языка. Хочется убрать кавычки и написать: всё старо как мир. (Вчера, позавчера, прошлый век и дальше, дальше — человек думал, страдал, надеялся, терял надежду…)
Не я одна. Утешает ли это?
8 октября 2006 г.
Даже в абсолютно личном, интимном: в этом дневнике, точнее, в этих сумбурных записях — можно ли быть вполне искренней, можно ли оставаться самой собой?..
Странная мысль: я не просила делать меня одинокой. Но ведь и никто не просил.
«Не родиться — безусловно, лучшая из существующих идей. К несчастью, она неприменима к человеку» (Э.М. Сьоран «О неуместности рождения на свет»).
Этого Э. Сьорана (Эмиль Чоран, румынский и французский мыслитель-эссеист) я нашла в недавно прочитанной (да, прочитанной! как это ни странно) книге голландского писателя Сейса Нотебоома «Ритуалы». Подзаголовок книги «Повествование о бесконечном одиночестве» для меня не нуждается ни в каких комментариях. Я бы так назвала мою книгу, если бы могла написать её. Даже рассердилась на Нотебоома, будто украл у меня что-то моё, очень личное.
26 октября 2006 г.
Пишу «абстракции», хотя болят «реальности». Но об этом очень трудно.
«Нет в преисподней муки страшнее, чем строчка стиха, оборванная посередине» (Снорри Стурлусон). Из прекрасной книги Ёрана Тунстрёма «Сияние» (перевод с шведского).
Этот Снорри — исландский поэт-скальд (ХII — ХIII вв.), автор трактата о древнескандинавской поэзии «Младшая Эдда».
Всё давно забытое и ни для чего не пригодившееся в жизни — филология.
Ведь мои строки: «Ночь нежна, цитата без кавычек, / Филология в основе бытия…» — это желаемое, а не действительное. А может, и желаний этих не было. Как знать?! Я так же и о Париже написала, жизнь спустя, в восторге чувств: «Мечта сбылась! Иль не было мечты?..»
ФИЛО-ЛОГ-ИЯ… Я полюбила СЛОВО, когда не знала, что такое филолог, полюбила с маминого голоса, по радио, полюбила слово как музыку, раньше, чем музыку. Я была запойным слушателем и читателем…
А потом я поступила на филфак МГУ! Мечта сбылась!..
А потом всё как-то не сошлось… Всё время пишу: я не боец, не строитель своей судьбы, я сдалась и поплыла по течению…
Только плавать никогда не умела.
10 ноября 2006 г.
И ещё раз из книги Тунстрёма: «В конечном счёте всё, чем мы живем, — не от мира сего. В конечном счёте мы всё-таки сочинили свою жизнь, написали песню, которая, отзвучав, витает на земле лишь краткий миг».
И на самом деле для таких, как я, всё нереально, всё в воображении, всё от детского-недетского предвидения «миражности» моей конкретной судьбы (опять вспоминаю мой детский дневник).
Ничего не изменилось, только песня звучит всё тише и дальше, всё нереальнее её тоненький, но навязчивый мотивчик.
15 ноября 2006 г.
Несколько моих строк:
Сиреневые проблески надежды
в рисунке детском отражались…
Я уходила, я рождалась,
неведомую даль не разглядев —
расслышав…
Эта неведомая даль, наверное, убила во мне каждодневную жизнь.
21 ноября 2006 г.
Что такое смерть? Это закономерность бытия. И это тоже нужно прожить.
Из Олеши: «Иногда приходит в голову мысль, что, возможно, страх смерти есть не что иное, как воспоминание о страхе рождения. В самом деле, было мгновение, когда я, раздирая рот в крике, отделился от какого-то пласта и всунулся в неведомую мне среду, выпал на чью-то ладонь. Разве это не было страшно?».
Я не философ. Рассуждать об этом в любом случае страшно. Думаю, страшно всем, вернее, этот страх объединяет всех. Думаю, что и глубоко верующие, даже в старости, не спешат к Богу. Ждут, когда позовет. Так проще. И, видимо, всегда хочется жить. За скобками — суицид и экстремальные обстоятельства.
И ещё из Олеши (неожиданное совпадение — слово в слово, мое, даже в паузе между словами, и пульс бьется одинаково неровно, аритмически): «Главное свойство моей души — нетерпение. Я вспоминаю, что всю мою жизнь я испытывал мешавшую мне жить заботу о том, что вот что-то надо сделать, и тогда я буду жить спокойно… На самом же деле это вечное, что надо было преодолеть, чтобы жить спокойно, была сама жизнь…».
Об этом же, немного другими словами, Марк Аврелий и другие, другие…
В их ряду и я…
Но все раздрызги, сумятица мыслей, вечный душевный непокой не улучшают качество жизни, только напрягают.
И жизнь утекает сквозь пальцы, теперь уже в ускоренном темпе — всё быстрее, быстрее, быстрее… Не догнать, не вернуть в своё русло. («Мне подменили жизнь в другое русло…» — Анна Ахматова.)
22 ноября 2006 г.
Продолжение вчерашнего (неожиданно).
Я жизнь люблю. Иногда думаю: она главная моя болезнь, я ею болею неизлечимо и боюсь её больше всего на свете. Такое триединство: жизнь = страх, любовь, болезнь. А счастье? « …Лишь только музыка одна объятия свои раскрыла…» (Моё).
Думать, думать и думать…
Или, наоборот: не думать вообще.
Просто плыть?
Но плавать я не умею (уже писала, будто оправдаться хочу…).
17 июня 2007 г.
«Большая и сложная жизнь сердца» — сказано точно.
Это об Анне Ахматовой в книге Бориса Носика «Анна и Амедео».
О, эта жизнь сердца — как это понятно, как томительно и как это мешает жить обычной, нормальной, каждодневной жизнью.
Я могла бы написать трактат об этой «жизни сердца». Писать его начала очень рано: ещё в моих детских дневниках бурлило, клокотало тягостное предчувствие невозможности осуществления «большой и сложной жизни сердца» в настоящей реальной жизни.
Оттого, ужаснувшись, много лет спустя уничтожила отпечаток томительной жизни сердца — мои дневники.
Прошло 50—40 лет — и что же?
Пишу дневник…
26 июня 2007 г.
Я думаю, криком и вопросами можно замучить себя до смерти. Что и произошло со мной.
27 июня 2007 г.
«Бог совершенен и благ. Но Он еще и Творец. А Творец не может быть благим. Когда Он творит, Он выходит из своего совершенства и делается как мы, и тогда может произойти всё что угодно. Тогда Он одной рукой уничтожает, а другою — созидает» (Торгни Линдгрен, «Вирсавия»).
Может ли удовлетворить такая версия, объясняет ли она запутанную картину мироздания, деяния Творца?!
«Всё роковое и окончательное в происходящем определяют деяния и события, а не слова и мимолетные мысли».
Из этой же книги.
На сегодняшний день от каждого почти человека в любом разговоре можно услышать многозначительное: слова и мысли вещественны и влекут за собой события. Не думай о плохом, не говори о грустном и пр., и пр. Тьфу-тьфу-тьфу! — поплюй три раза.
И то и другое для меня — демагогия в той или иной степени (или просто бред сивой кобылы?). Происходит то, что происходит, и «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся»…
Кажется, всё уже сказали до нас поэты. Вот и Рада написала: «Никто не воздаст почести за то, что прошло, а надо ли?». А собственно: кто должен воздать? И тут же: а надо ли?
15 июля 2007 г.
Не требовать ничего — это и есть рассудительность и душевный покой.
Достижимо ли это?
Не важно, есть ли люди, живущие, не требуя ничего. Есть ли у них душевный покой?
Важно понять, существует ли вообще душевный покой.
Достижимо ли это?
23 июля 2007 г.
«…И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад».
Я очень любила всегда это стихотворение Блока — «Девушка пела в церковном хоре». Светлая печаль дрожала в душе, ведь «всем казалось, что радость будет». Грело: «ВСЕМ» казалось. И: радость «БУДЕТ» — и в юности, и позже тоже. Но только теперь, десятилетия спустя, листая дрянную, но затягивающую, как омут, чёрный омут, «Книгу мёртвых» Э. Лимонова, наткнулась на определение этого стихотворения как «страшного».
Страшно ли это, или это не совсем верное слово? Разве кто-то думает, что «придут назад»? Может быть, надежда на будущую встречу с «ними» перечеркивается этими строками?
«Никто не придёт назад…».
А другой поэт — Бунин: «Если сердце хочет, если верит, / Значит — да…».
И дальше: «Всё, что есть в тебе, ведь существует…».
Всё равно «никто не придёт назад»?
25 июля 2007 г.
Мечта сбылась: Он — Праздник,
Он всегда с тобой.
Это мои строки, написанные почти через два месяца после возвращения из Парижа.
Да, да, Парижа.
Произошло то, о чем я долго-долго мечтала. Сбылось! И не разочаровало! И даже если я больше никогда не увижу новый город, новую страну, мне достаточно. Я абсолютно счастлива — Париж был в моей жизни.
Два самых сильных парижских впечатления вышли на первое место в ряду моих потрясений от внешнего мира.
«Кувшинки» (Моне) в галерее «Оранжери» (сад Тюильри) — два зала блаженства, покоя и ухода из жизни сегодняшней, твоей, в мир красоты и бесконечности, при всем однообразии изобразительного ряда.
Нырнуть и остаться в густой тишине,
Забыться без мыслей, без слов и пустой суеты. (Моё).
Месса в Нотр-Даме. Под звон колоколов Нотр-Дама, под зонтами, вереницей, друг за другом (нас много, идущих туда…), медленно движемся к Нотр-Дам-де-Пари…
Дождя пелена рассыпалась рвано.
Рыданья органа —
как странно —
под звон колокольный седин Нотр-Дама
затихли. (Моё).
Восемь дней в Париже — много или мало?!
30 июля 2007 г.
«Мы вспоминаем не то, что было, а то, что однажды вспомнили» (А.Ахматова).
Если верить Найману, который «вспомнил» эти её слова.
Воспоминания хрупки, неотчетливы и зыбки. Мои воспоминания. Особенно о вещах конкретных, общепринято жизненно важных.
«…Однажды вспомнилось…» — это не обман, не подтасовка, а, может быть, желание прожить другую жизнь, вернее, уже прожитую ситуацию немножко иначе, ближе к нашему видению и ощущению этой ситуации.
Отсюда, может быть, наши «легенды» о своей жизни. Ведь могло быть так, как мы рассказываем. Могло.
5 августа 2007 г.
Когда-то я написала на клочке бумаги: «Моя дверь открыта, может быть, кто-то войдет, может быть, нет, но моя дверь открыта».
Жизнь прошла с томительным ощущением возможного счастья.
В молодости я часто задавала себе вопрос, наблюдая за «женщинами в возрасте»: когда наступает тот период безразличной, спокойной мудрости, когда уходит это «ощущение возможного счастья»?
Теперь я сама — женщина в возрасте. И у меня по-прежнему нет ответа на этот вопрос. И дверь моя открыта…
Одна сижу на солнце — мечтаю.
Время уносит годы,
а я всё мечтаю.
О чём-то недетском,
несбыточном.
Навсегда.
10 августа 2007 г.
«Но, может быть, поэзия сама —
Одна великолепная цитата?»
Если этот вопрос задает сама великая Ахматова, если не лукавит она и если я правильно понимаю смысл вопроса, то и она мучилась, грубо говоря, тем — не много ли поэтов и не являемся ли «мы» перепевами уже давно и великолепно «напетого».
Широкая расшифровка этой фразы, её литературоведческий разбор с примерами из классиков у Наймана служит, если я правильно понимаю, оправданием любого литературно-поэтического заимствования, в силу твоих способностей, развернутого далее, без кавычек.
Но Анна Андреевна пишет: «Не повторяй — душа твоя богата…»!
Так всё или не всё написали уже за нас поэты?
И откуда, по чьему велению приходят к нам наши строки? Я не вообще, а о себе: я не пишу стихи, но мои строки — моё, сокровенное, без утайки. Без них у меня так не получается.
Спасибо и низкий поклон — неведомо кому. Может, ОН заглянет ненароком в мою тетрадку.
20 августа 2007 г.
Сёстры.
Сюжет 1. Неужели из этих двух старушек-сестёр… одна ушла в мир иной? Что делает одинокая другая? Не заблудилась бы без привычки — всегда: одна из, теперь — без своей пары, они всегда ходили «под ручку», она так и держит левую руку согнутой в локте…
Я в этом мире не одна —
сестрёнка младшая со мной,
мы неразлучны.
Две девочки вчера,
старушки завтра —
пусть будет так, прошу.
Я не смогу одна.
Ничем не помочь, это неизбежный конец. Точка.
Сюжет 2. Сёстры-соседки с девочкой, дочкой, их общей дочкой, которая одинаково радостно и доверчиво тянет руки и к одной, и к другой «маме». Ситуация изощренная: так не бывает, но бывает и так.
Обе эти картины — как бы слепки нашей с Радой судьбы.
«Дитя моё нерожденное, плод рокового пророчества, вдали от глаза стороннего врачует моё одиночество…» (из Радиного стихотворения).
Часто снится сон, иногда наяву, когда очень плохо: ничего не видно, глухая тьма, ни звука, ни шороха, тишина, пустота… как будто одна во всем мире… но теплая ладошка в руке — Рада, Радочка, сестрёнка моя младшая, всегда со мной.
Теперь немного иначе. Они с Сашей[2].
Что не отменяет первого сюжета — одна из сестёр…
21 января 2006 года очень туманно и неопределенно я написала несколько слов о нашем с Радой вечном страхе — остаться одной.
И там же мои строки (поэтические) об этом…
23 октября 2007 г.
Герой очередного читаемого мной романа Сейса Нотебоома гоняется за прекрасным миражом — маленькой китайской девочкой.
А я всю жизнь гоняюсь за чем? За моей призрачной, несостоявшейся жизнью…
Недаром я читаю такие книги. Ни один нормальный человек такое читать не будет.
10 ноября 2007 г.
Несколько строк ни о чем.
О страшном одиночестве, неприкаянности, обреченности нести это бремя. Невыносимо тяжело… И где оно — смирение? Страшно…
В книгах иногда случайно нахожу единомышленников? единоверцев? (не знаю, как их назвать). Так неожиданно встретился Сергей Довлатов: «Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество — никогда». И дальше: «Я предпочитаю оставаться один, но рядом с кем-то».
Рядом с кем-то… Пожалуй, и я предпочту. Или нет?.. Головоломка.
18 марта 2008 г.
Мне теперь осталось только одно. Из последних сил, которых уже давно нет, исполнять свой долг перед жизнью. Хотелось бы достойно.
Перебирая какие-то бумажки, я нашла записочку с этими словами, написанную лет пять назад, может быть, раньше — не помню.
Ничего ни со мной, ни во мне не изменилось за эти годы.
И исполнять достойно свой долг перед жизнью тоже не получается.
Так я чувствую, хотя долговую грамоту, где всё по пунктам расписано, никогда не видела, чтобы галочки или плюсы-минусы ставить. Только кардиограммы могу предъявить.
И мой дневник?
Кафка: «Мой дневник — утешение в боли».
А мой?
Не знаю. Но для чего-то (или почему-то) я пишу.
15 июня 2008 г.
Прожитая жизнь или слава в вечности.
Интересно, что ответили бы на этот вопрос Ван Гог, Модильяни, Цветаева… Жизнь — это более или менее длительный путь в реальном земном измерении, который каждому «выдается» по его программе, каждый человек его проживает один, наедине с собой. Всё остальное — игра его воображения.
Каждый из этих людей любил, страдал, мучился, чего-то хотел, стремился, болел, в конце концов. Все эти банальности есть существование каждого.
Отказалась бы Цветаева от петли, зная, что её ждет слава? Или не было бы славы, не будь петли? Но есть же слава у Ахматовой, Пастернака…
Что на чаше весов — жизнь или вечность?..
Знакомое с раннего детства, до осознания себя и всех, будто сама Марина нашептала мне в душу:
«Послушайте! Ещё меня любите
За то, что я умру».
Зачем ей в 20 лет любовь после исчезновения «с поверхности земли»? Не я первая задаю Марине этот вопрос, не я первая жду от нее ответа.
Любите меня сейчас! — говорит она.
А слава? Игра воображения?
27 апреля 2009 г.
Через несколько лет. Опять сёстры. Случайная встреча в Институте неврологии.
«Как отвратительна действительность… и что она против мечты» (Гоголь, «Невский проспект»).
Они так похожи, эти две сестры. Неопределенного возраста восточные женщины. Одна из них горячечно рассказывала о своих болезнях, вторая ей поддакивала. Сначала можно было подумать, что она поддакивает болезням сестры. Но выяснилось, что и болезни у них абсолютно одинаковые, и приходят они с этими болезнями одновременно к одному врачу, и никто им не может помочь, и они не знают, что им делать. Я задала им один вопрос: вы живете вместе? И жалею, что постеснялась им посоветовать: разъехаться и начать жить отдельно, каждая своими проблемами, по крайней мере — попробовать.
О Господи, этот хорошо мне известный феномен — сёстры.
Это понятно немногим. Для подавляющего большинства: сёстры — это дети одних родителей.
В тех немногих случаях, о которых я пишу сегодня и как-то еще раньше: сёстры — это рок, предопределение, судьба. Невыносимая мука слиянности, и вечная борьба «нанайских мальчиков», и вечная любовь, самозабвенная до самоотречения сестринская любовь. Выдумка?
Я бы могла об этом написать трактат. Хотя у Рады в её книге «Роман-мираж, или Сёстры», с её же слов, всё-таки не получилось — до конца, без утайки. При всей обнаженности и, казалось бы, полной откровенности, что-то всё-таки на самом донышке — осталось нетронутым.
Когда это твоя личная ситуация, вернее, твоя единственная жизнь, трудно, наверное, да и невозможно, сказать всё, даже вырвав своё сердце, чтобы не мешало.
А всё-таки: «и поединок роковой» и «роковое их слияние» — это не я придумала. Незабываемое тютчевское, всегда не только на кончике языка, но и в душе, то томительно замирая, то тахикардически гулко и тревожно стуча в висках.
Ах, как безукоризненно точно…
1 июня 2009 г.
Главный враг любви — не ненависть, а равнодушие.
Написала и подумала: а что такое равнодушие, вернее, что такое неравнодушие — сочувствие? соучастие? сопереживание?
Моя мама. Открытая душа, не в простоте, а в чистоте своей, в отзывчивости, каждым нервом, каждым миллиметром сердечной мышцы (пять инфарктов, один другого тяжелее, обширнее…) — помочь, приласкать, накормить. Выслушать!
«Ведь теперь тебе ничего, не страшно? Да?». Владимир Маяковский, одинокий, ничей. Вот ещё: «Хорошо, когда в жёлтую кофту душа от осмотров укутана…». Большой ребёнок. Я бы тоже укуталась в кофту и жёлтый цвет очень люблю, и до сих пор люблю его раннюю лирику… В общем, притулилась бы к нему.
Только я ему для чего?
Ему была нужна моя мама, её беззаветное, бескорыстное сердце.
Неожиданный постскриптум (сейчас, здесь). Несколько слов о фильме «Маяковский. Два дня» (TV). Впечатление неоднозначное. Может быть, над эстетическим чувством взяла верх женская жалость, но в конце фильма как-то поверила актёру Чернышову, и стало по-человечески жаль Володю Маяковского, неприкаянного, раздираемого противоречиями, не совместимыми с жизнью, нелюбимого, но страстно желающего большой женской любви, может быть, безоглядно самоотверженной, но так и не доставшейся ему. Ведь ему было всего 37 лет!
Он был бесприютный человек. Это так понятно…
15 июня 2009 г.
«Жизнь! Что мне надо от тебя — не знаю,
Остыла грусть, младенчества удел.
Но так скучать, как я теперь скучаю,
Бог милосердный людям не велел.
И если где-нибудь живет и дышит
Тот, кто навек назначен мне судьбой,
Что ж не приходит он ко мне, не слышит
Ещё не ослабевший голос мой?»
Или ещё из другого стихотворения:
«Отчего мне так страшно? Иль, может быть, всё это снится,
Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди?»
Это из Георгия Адамовича. Абсолютно неожиданно открыла для себя его стихи (из сборника «Серебряный век»). Почти ничего о нем не помню.
Но эти строки так много говорят моей душе, моей все ещё тикающей душе, хотя нет ничего в прошлом, и ничего не ждет в будущем. А ведь я знала это уже в 12 лет, что «тот, кто навек назначен мне судьбой», — не придет, никогда.
25 июня 2009 г.
Большинство людей не понимают, что человек приходит в мир этот один, уходит один. Одиночество — нормальное состояние человека.
Живут иллюзией семьи, друзей, сотрудников, соратников и пр. Всё это временно, даже если длиною в целую жизнь, и чаще всего случайно и заменяемо.
Но это большинство гораздо счастливее таких, как я, одиночек. Они не задаются моими вопросами, не мучаются моими сомнениями.
Моё:
Отбросив страхи и сомненья,
ныряешь смело с головой
в простые истины земные.
Зачем-то силишься понять,
как будто открываешь вновь,
то, что извечно и забыто,
и тысячи веков тому
мешало ей, тебе, кому-то.
И унеслось позёмкой зыбкой —
лет, судеб, дней, ночей.
10 июля 2009 г.
Что-то делаю, иногда рисунок, вот стекла расписала. Теперь не знаю зачем. Всё всегда упирается в собственное бессилие. Где их хранить? Что с ними дальше делать?
Без сожаления бросаю любое начатое дело. То есть отношусь к тому, что «пишу» или «рисую», очень легко.
А остальное — уже опять жизнь, в которой всё пугает, ничего не получается.
Вопрос: если бы я к жизни относилась бы так же просто, безболезненно, как к своим рисункам, картинам, строкам, может быть, у меня и в нормальной, человеческой, женской ипостаси тоже что-нибудь получилось?
20 августа 2009 г.
Лишь одиночество — удел
Заблудших, не смиренных душ… (Моё).
«Да живи ты хоть три тысячи лет, — говорит Марк Аврелий, — хоть тридцать тысяч, но помни, что человек никакой другой жизни не теряет, кроме той, которой жив, и не живет он лишь той, которую теряет».
Над этим афоризмом можно думать бесконечно долго, всю жизнь, и в результате потерять её, свою единственную.
Это удел моей не смиренной души.
15 октября 2009 г.
Строки мои рождаются в моменты сильных, очень сильных эмоций.
Как сейчас.
Белые розы. Иль это грёзы?
Цветы печали опять зазвучали
забытым фото в альбоме домашнем.
Смущенье, сомненье…
Уроки, звонки, одноклассников лица,
мне это снится?..
Но белые розы возникли как грёзы,
Таинственно нежны,
как звуки капели, как капли дождя.
В душе бесприютной, смятенной и чуткой,
как образ печали, как нежность сама —
белые розы…
Боюсь расплескать, спугнуть, потерять…
Тоненькой ниточкой светлой печали
Нас связали — белые розы…
Иль это грёзы?..
Написала сегодня ночью.
О том, что произошло за последние две недели (иль это грёзы?..), — не буду.
26 октября 2009 г.
Прошло только десять дней.
«…Белые розы… иль это грёзы?..»
Меня одиночеством Бог наказал. Это уже не грёзы. Это жуткая реальность, из которой выход невозможен.
Дверь наглухо заколочена.
1 ноября 2009 г.
«Я прохожу по этой земле всегда в мечтах и одиночестве».
Неточная цитата из Сергея Муравьёва-Апостола.
Как будто обо мне. Сколько нас было и есть одиноких мечтателей на этой земле.
11 января 2010 г.
«Отрава бесплодных хотений» (И. Анненский).
Мою первую «дневниковую» тетрадь (и вторую), которую я написала примерно в 11—12 лет, я перечитала по окончании Университета и уничтожила, потому что испугалась: мне попросту стало страшно. Но, разорвав тетради, я не сумела уничтожить в себе этот комплекс «бесплодных хотений» именно потому, что я с ним родилась и это определило мою жизнь.
Об этом, собственно, я уже писала в этой тетради пару лет назад. Конечно, не могла не написать.
Получается, что прошла целая жизнь, а ни внутреннее состояние, ни внешние обстоятельства моей личной судьбы не изменились.
Пришла в эту жизнь одна, но меня уже очень ждали мама и папа — долгожданный, поздний, любимый ребенок.
А дальше стало только хуже — они ушли. И теперь я доживаю отпущенный мне срок, потому что так надо.
Как в стихах моей сестры: «Я жизни хочу, а она не приходит».
Вернее — я хочу, но не умею жить.
5 марта 2010 г.
«Земное устройство не главнее духовного, равно как наука общежития не главнее подвига одиночества» (М. Цветаева, статья «Поэт и время»).
И еще Цветаева: «Книги мне дали больше, чем люди. Воспоминание о человеке всегда бледнеет перед воспоминанием о книге. Я мысленно всё пережила, всё взяла. Значит, я не могу быть счастливой?».
С раннего детства (и еще лет десять назад) я бы с уверенностью сказала то же самое. Теперь у меня нет и книг.
Значит, я вдвойне не могла бы никогда быть счастливой?!
Но что такое счастье?! С ним, с этим чувством, с этим переживанием, наверное, тоже рождаются (может быть, не осознавая его изначально). Мне не дано это узнать. Не дано.
Но в моем дневнике несколько раз мелькает слово «СЧАСТЬЕ». Проверила.
Это я написала. Кавычки снимаю.
15 марта 2010 г.
Ничего в «линии жизни» нельзя изменить. И вся наша земная жизнь — страдание. Получается, что смысл земной жизни в том, чтобы не пытаться избегать этих страданий. Это обречено на провал.
Мудрость в том, чтобы стараться соизмерять их со своими возможностями. Но кто знает свою меру страданий и свою меру возможностей. Получается опять тупик. И ничего от тебя не зависит.
Если бы была не одна жизнь, единственная, то одну можно было бы посвятить напрасным сожалениям, депрессиям, бессмысленным вопросам, мучениям и пр.
Может быть, тогда, в другой, многое прояснилось, и было бы легче, свободнее, проще.
А так — что делать? Нет выхода, нет выбора.
20 марта 2010 г.
Мужчины этого не могут понять. Если ты в молодости не встретила (или тебе не суждено было встретить) своего единственного, то в результате ты встречаешься с другим или с другими. И как говорит Цветаева: «…Пересоздаешь на время объект своих чувств».
Мне это хорошо знакомо. Это делается, чтобы восполнить пустоту, и постепенно тебе начинает казаться, что ты вживаешься в ситуацию. Но ничего невозможно «пересоздать» и ничто не может заменить истинное чувство.
И ты мечешься, ощущая внутреннюю опустошенность.
И всё-таки надеешься. И что самое интересное — даже я всё ещё на что-то надеюсь.
Хотя это безнадежно глупо…
Затаилась в уголках улыбкой
дрожь неведомой судьбы,
и, как дар волшебный,
миллионы скрипок
возродились в омуте любви.
Мои строки, раз словечко, два словечко — будет песенка.
25 апреля 2010 г.
Читала для нашего альманаха «ДИАЛОГ»[3] статью Леонида Финкеля о Владимире Перельмутере.
Интересная мысль: «…Человеческое неведение огромно. И всё же — не сесть в божественный “экипаж”, везущий к истинной жизни, опоздать на него может только тот, кто не принимает вещи всерьез».
«Экипаж» — это из Кафки.
«Оставайся непоколебим, — размышлял Кафка, — и ты увидишь неизменную тёмную даль, откуда однажды появляется экипаж, вот он приближается, увеличивается, к тому моменту, когда он подъезжает к тебе, он вобрал в себя весь мир — и ты погружаешься в него, как ребёнок в подушки дорожного экипажа, прокладывающего путь сквозь бурю и ночь».
То, что не погрузилась, не сумела, не заметила, пропустила этот «экипаж», — это один из основных дефектов моего мозга, лености его, пассивности или природной неспособности к восприятию и осмыслению Познания с большой буквы.
21 мая 2010 г.
Две великие любви: Лавиния и Нина.
«…Но зачем пережила тебя любовь моя?», — начертано на могиле Грибоедова на Мтацминде.
И крик ключницы Шахони[4], который был слышен в уезде за одиннадцать вёрст.
Возможно ли это? Возможно. Любовь.
Шестнадцатилетняя вдова, чёрная роза Тифлиса: пять месяцев — жена и двадцать восемь лет — без него.
Обе эти женщины маленькими девочками шести-десяти лет, увидев «дядю», навсегда (сначала подсознательно) полюбили ЕГО, предначертанного, только ЕГО, именно ЕГО, любили ещё в утробе матери.
17 июня 2010 г.
Алексей Апухтин говорил о Майкове: «Всех поэтов, независимо от их направления и таланта, я делю на два разряда: на поэтов искренних и неискренних. Искренний поэт пишет, когда какая-то неведомая сила заставляет его писать. Высшим проявлением такой искренности был Пушкин… К типу поэтов неискренних я причисляю Майкова. Этого никакая сила не толкает, он запирается в своем кабинете и думает: “Не написать ли мне какое-нибудь стихотворение…”».
Прочитала это в книге о Чехове «Вторая жизнь».
Не знаю, говорил ли это Апухтин. Но для меня как раз в этом суть творческого процесса: «неведомая сила» или «ни дня без строчки».
Не отвергая второй, ремесленнический, вариант, я всегда на уровне подсознания, даже тогда, когда сама не написала ни строчки, понимала и чувствовала эту «неведомую силу». А в моих картинах (рисунках) и подавно — не муки творчества, а полёт, улёт, блаженные минуты: «Выдох полный, взгляд знакомый, зов заветного листа — чистота, улетаю, улетаю, навсегда…». Это Рада в своем стихотворении, посвященном мне, — и правда, правда — улетаю!
Кстати, где-то год назад сделала попытку прочесть Олешу — осилила с трудом страниц 15—20. А «Путешествие дилетантов» — как в первый раз, на одном дыхании (как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить…). Вот, вот, именно, «не стараясь угодить», тогда это общее дыхание возникает с обеих сторон.
21 июня 2010 г.
«Отрава бесплодных хотений» (из Иннокентия Анненского) замучила душу мою.
Но кто и почему изначально может знать, что такое «бесплодные» и какие и для кого — бесплодны.
Самые простые, доступные, общепринятые жизненные ситуации (категории) могут оказаться «бесплодными хотениями».
Моя же душа с момента рождения, еще в маминой утробе, предощущала эти мучения.
Невыносимо…
А вся жизнь — преодоление этих мучений. И неизбежная игра в жизнь. Это не значит, что я не хотела жить. Хотела, но мешал подсознательный страх бесплодности хотений.
И вообще (я об этом, кажется, уже писала): я просто не умела играть ни во что, с самого детства, всё это за нас двоих умела моя Радочка (правда, это были детские игры, повзрослев, она тоже разучилась). Я думаю, каждая из нас была актрисой одной роли — менялись обстоятельства, декорации, партнёры, зрители (они всегда есть), а мы не менялись в чём-то главном: не умели перестраиваться, притворяться, говорить о себе, «воображать» и всякие другие фокусы показывать… В общем, опять набившие оскомину мои НЕ.
Но всё это правда — такими нас «запустили» в эту жизнь.
10 августа 2010 г.
С детства, почти с младенчества, страстное, неизъяснимое предощущение любви.
Слишком страстное, слишком смутное, чтобы сбыться в реальности.
Напряженно-раннее томление души разрушило всё, предлагаемое обстоятельствами вместо любви (можно поверить и принять за любовь — как большинство), но это не для особо тонко восприимчивых девичьих душ, к коим отношу себя и по сей день. Было бы смешно, кабы…
Ни в коем случае себя не сравниваю, но женская смятенность, нереализованность Анны Ахматовой — звено этой же цепи.
Предчувствие и ожидание СВОЕГО мужчины погубило, подменило всё, что происходило в жизни или могло произойти.
Томление, смятение души неосязаемо, его нельзя ни увидеть, ни услышать, но, кто это переживал, ощущал, тот знает, какое это мучение, иногда очень острое, болезненное, иногда со сладковатым привкусом надежды.
«И было мукою для них, / Что людям музыкой казалось…».
Великолепные строки из стихотворения Иннокентия Анненского «Смычок и струны».
Их встреча произошла, но скажи: «…Ты та ли, та ли?».
Не УЗНАЛИ друг друга. Эта обреченность неузнавания, невозможность слияния, мука этого недостижимого слияния…
Несколько лет назад написались строки:
Полсотни лет отмерено уже,
Любви устала ждать,
Сражаться с неизбежностью,
С ней спорить, чтобы избежать удела,
Общего для всех.
Какая глупость.
Не хочу я жизни вечной,
Всё так же без любви,
В раздорах постоянных с собой
И слабостью своей.
Пытаюсь смириться…
Карабкаюсь… Но тщетно?!
17 августа 2010 г.
Мы читаем, чтобы знать, что мы не одиноки. Да, долгие годы, с детства, примерно до 55—60 лет, я много читала и по-настоящему жила только в мире книги, была плотно окружена множеством мужчин и женщин и, в общем-то, ощущала себя одной из них. И многое из того, что я читала, заполняло пустоты моей внешней жизненной ситуации, в каком-то смысле подменяло и заменяло мне саму мою каждодневную жизнь.
Часто я спешила, уходила из своей повседневности в чужие судьбы еще и потому, что своя не удовлетворяла абсолютно.
Теперь-то я вижу всё это иначе. Они (писатели) просто рассказывают истории, а мы от отчаяния «их» историями подменяем свою жизнь.
25 сентября 2010 г.
«А где-то там мятутся средь огня / Такие ж я, без счёта и названья…» (И. Анненский).
Наверняка есть такие же мятущиеся, как я, неприкаянные женские души.
Их талантливо-много в прозе моей сестры. Но она, во многом, это я. И её повести-рассказы о мятущихся душах — это наши с ней раздрызганные жизни не в буквальном смысле, а именно, как у Анненского: которые «мятутся средь огня»…
И пытаются летать на опаленных крыльях.
15 октября 2010 г.
«Мне бесконечно жаль моих несбывшихся мечтаний, и только боль воспоминаний гнетёт меня…».
Но возможно лишь то, что происходит.
Вероятно, и для меня существовали какие-то возможности. Но в обычной жизни я с ними не встретилась, разошлась во времени и пространстве. Или просто — НЕ узнала?
Однако что-то все-таки было…
Мне всего 12 лет. Я ничего не знаю о любви. Почему именно он, этот второгодник? Русоволосый, с серыми невыразительными глазами, довольно высокий, стройный, очень хорошо пел. Это всё, что я помню о нём.
Я, конечно, не помню, когда и почему обратила на него внимание. Но очень хорошо помню моё состояние — это было настоящее страстное, женское чувство томления, совершенно неосознанное в том смысле, что я тогда абсолютно ничего не знала об отношениях мужчины и женщины. Я просто его любила. Не влюблена была — любила!
Со мной творилось что-то невыносимое, внутри всё замирало, где-то в желудке подсасывало до тошноты, я цепенела, немела, но вместе с тем всё клокотало от страстного желания общения с ним, причём постоянного. Надо сказать, эта моя любовь была одной из самых сильных, даже уже во взрослом состоянии на протяжении всей моей жизни. Совсем не детская игра.
И всю мою будущую женскую жизнь мои чувства к мужчине, в которого, мне казалось, я влюблена, я проверяла по этой шкале: чувствую ли я к нему то, что тогда в детстве, то сильное, мучительное, сладостное, почти до обморока.
Если нет — это не любовь, а что-то другое. Только так.
1 ноября 2010 г.
Прочитала в беседе Иосифа Бродского с Петром Вайлем: «…Я понял на каком-то этапе, что я сумма своих поступков, действий, а не сумма своих намерений».
Абсолютно так: намерениями, как известно…
А живем именно поступками, действиями, которые, по крайней мере у меня, отличаются от моих намерений.
Я абсолютно не властна, всё происходит независимо от моих планов, замыслов, а тем более — желаний.
Это для меня болезненное ощущение, подтачивающее мою жизнь и моё здоровье.
И так день за днем.
30 декабря 2010 г.
Один день…
На исходе старого? В преддверье нового?
Опять из Кафки: «Со стороны глядя, это ужасно — умереть взрослым, но молодым еще страшнее — покончить с собой, уйти из жизни в полном смятении… утратив все надежды, кроме одной-единственной, что, по великому счету, твоё появление на свет будет считаться как бы не состоявшимся».
Может быть, этот земной отрезок, действительно, чистой воды эксперимент? Шутка Творца?!
Ни глубины познания, ни глубины постижения. Одни сомнения, мука, вопросы — и так с детства до уже, можно сказать, старости.
Ни веры, ни смирения за прошлое, ни смирения перед будущим.
Растерзанной жить не хочу…
Вытяну в тонкую нить
обрывки разбросанных струн,
что в силе душевной моей
собрать и соткать воедино,
что в воле, подвластной Тебе,
набело наново сделать.
Зачем? — лишь осталось вдохнуть
и — выдохнуть влажный комок
вконец обессиленной плоти.
Помогают мне мои строки, помогают (я уже, кажется, писала об этом). В них слышится исповедальность — я её слышу. Значит, всё же могу перейти черту запретную, рассказать (зачеркнуто), написать (зачеркнуто), выразить сокровенное. Облегчить, пусть на миг, муку моего усталого сердца. (Что-то я здесь перебираю в откровенности, но всё это ведь только для себя…)
7 июля 2011 г.
День рождения папы. 14 лет без него с неотменяемым вишнёвым пирогом — талисманом папиного долголетия. Так или иначе, мы соблюдаем этот ритуал, всегда со слезами в душе, все запиваем солено-кислым вишневым соком наших воспоминаний.
А сегодня у меня юбилей — 50 лет назад я поступила-таки на филологический факультет Московского государственного университета! Вот так — полностью, без аббревиатур и сокращений. Со всем моим почтением, тогдашним, давним, детским. Про «-таки» ничего писать не буду, не сейчас — слишком глобальная, судьбоносная частица, если её толковать расширительно… Нет, не сейчас.
ФИЛО-ЛОГ (phileo + logos).
Какое слово! Не слово — песня, из которой слово не выкинешь, всё в строку ложится, по всем правилам грамматики и транслитерации, не добавить, не выкинуть. Дословно: ЛЮБЛЮ СЛОВО. На всех языках так, потому что перевод с греческого.
Два главных символа жизни: ЛЮБОВЬ и СЛОВО, её краеугольные камни, её сокровенное, тайное, необъяснимое, что понять, испытать, пережить (пусть даже со смертельным исходом) стремится всё живое, мыслящее, страждущее, юное, старое.
Я с ранних лет знала, что это, предчувствовала, ждала. «И было мукою для них, что людям музыкой казалось», — я поняла это в детстве, ещё не зная прекрасные строки Иннокентия Анненского.
А в 2010 году написала в своём буклете «Переплетенье сюжетов» (сегодня случайно попал под руку):
«ВСЁ ПРОИСХОДИТ НЕ СО МНОЙ…
Я ЗАБРЕЛА СЛУЧАЙНО В ЭТОТ МИР, МИР ИНОЙ ОТКРЫЛСЯ МНЕ, СИРЕНЕВЫЕ ПРОБЛЕСКИ НАДЕЖДЫ, УЗОРЫ ПРИЧУДЛИВЫХ СНОВИДЕНИЙ, ПОТОКИ НЕРАЗГАДАННЫХ МИРОВ…
Я вдруг поняла — если взять вразброд мои поэтические строки и выстроить одну за другой, получится краткий конспект, который есть контекст моего состояния. Не метафора, а суть. Мое стремление достичь внутренней гармонии, быть в ладу с собой и с миром, в который я забрела случайно.
Но все же забрела. И Его Величество Случай нашел мою скромную персону. И кое-что у меня получилось».
Зачем-то списала слово в слово. Обычно я в дневник ничего не переписываю. Не для того он у меня — он моё приоткрытое окошко в себя, в потаённые уголки, где с плохим зрением можно и не разглядеть ничего, но какой-то лучик вспыхивает и выхватывает из полусвета, полумрака, притаившихся в тишине, то звуки, то картинки, то слова, то музыку…
Для себя прислушиваюсь, для себя всматриваюсь…
? — специально вынесла на отдельную строку.
8 сентября 2011 г.
Сейчас, после операции, я в первый раз перечитала свой дневник.
О главном почти не пишу. Да и как его определить — «главное», по какому ранжиру.
Сама себе хозяйка, пусть будет так: рисунки и строки.
О строках я уже писала. Они всегда со мной (вот уже десять лет) — на кончике языка (или пальцев). Неловко как-то получается, не буду и пытаться передать это состояние сомнамбулического блаженства, накатывающее без предупреждения, без каких-то предварительных признаков недомогания…
Я их не помню все, что называется, «наизусть», но они теперь всегда со мной. Даже когда очень-очень плохо…
Картины, рисунки, тарелки — совсем другое. В первой книжечке моих стихов — «Мир иной открылся мне» — «от автора» я написала о протуберанце — вспышке на солнце, о том, что мне выпало пережить (пере-жи-вать — «презент континиус») это состояние. Не в том смысле, что пришло и ушло, а в смысле неожиданности и остроты ощущений, всякий раз.
И ещё немного (разошлась после долгого перерыва).
«Отдавайтесь впечатлению. Если вы действительно растроганы, искренность ваших чувств передастся другим». Эмиль Коро.
Могу сказать, что Коро писал обо мне. Я в принципе никогда ничего не декларирую, поэтому во всём, что я делаю, — полностью отдаюсь своему впечатлению, ощущению, своим эмоциям.
Кажется, после операции, после долгого наркоза что-то случилось с моими мозгами — так подробно я ещё не писала. Это уже почти научный трактат (похоже, и шутить не разучилась, что уж совсем странно).
26 февраля 2012 г.
Сегодня абсолютно выбила себя из колеи.
Несколько дней назад начала писать что-то вроде «записок», о детстве, о 2-ом Крестовском переулке, о любимом и ненавистном Доме в бараке (без элементарных удобств) на территории завода, напротив знаменитого Храма иконы Божьей Матери «Знамение» в Переяславской слободе. Имя это я позже-позже узнала, а тогда для нас, детей, — просто «церковка». Большой жизненный опыт у наc с Радочкой (у меня с 2 лет до 16, у нее — с 0 до 14). Без всякой иронии и преувеличения: Большой Жизненный Опыт. Я попыталась написать кое-что об этом в моих «записках».
По ночам теперь не сплю — будоражат воспоминания, локальные, личные, недетско-детские — в ландшафте густо заселенных переулков 50—60-х годов прошлого века: деревянные одно- двухэтажные дома с земляными дворами, с палисадниками и мощеными булыжными мостовыми, c водопроводными колонками. А рядом — «дом на 1-й Мещанской в конце», кирпичный, многоэтажный, многоподъездный — там жил Высоцкий. Два мира.
А сегодня разбирала, абсолютно безотчетно, ничего не надеясь найти, вернее, искала (но не нашла) синопсис моего романа в письмах (видимо, он так и пропал — у Рады его тоже нет), написанного как-то лет шесть назад за несколько летних вечеров (Рада и Саша были в Переделкине). Не знаю, зачем мне это, но жалко, что он потерян.
Зато нашла письма от К.П., В.П., И.И., и ещё кое от кого, и свои неотправленные письма в том числе. Не перечитывала, но жутко разволновалась. Я не хочу, я боюсь заходить в эти закоулки. Я плохо ориентируюсь в пространстве.
Пора бы, наверное, всё это на пороге …летия уничтожить. Но не буду ли потом жалеть, как о своих уничтоженных детских и юношеских дневниках. Сейчас, когда я начала писать «записки», все письма и записочки мне очень бы пригодились, какими-то мелочами, деталями — память моя, к сожалению, не сохранила почти ничего.
Правда, и возраст уже совсем другой, и жизненного времени маловато. «Пять минут до разлуки…» — из моих строк.
27 февраля 2012 г.
Продолжая вчерашнее…
Ночью проснулась, как будто кто-то позвал или толкнул, и подумала: почему не пишу ничего о личной жизни, о романтических отношениях, о романах? Их есть у меня. О!
Почему? Зачем? А всё остальное — зачем? почему?
Не пишу ни о ком, кроме В. Это странно — самые яркие, самые сильные мои переживания в этой области чувств, связаны не с ним. До обморока, до потери сознания, себя самой, до невозвратного, казалось, улета, до конца… Не описать, только пережить… Зачем?.. Почему?..
Почему пишу о В.? Потому, наверное, что подарил мне внучку, маленькую девочку Н. Тяжело, неправдоподобно, слишком ранит моё сердце. Новый мираж на склоне лет или сбылось вымечтанное годами?.. Не знаю.
Время идет, девочка растет, называет меня «бабушка», «бабуля», много новых, разнообразных переживаний, и мне кажется — я её люблю… Вряд ли буду об этом.
Сама с собой поделюсь: главное слово по-прежнему «одиночество». И это не ложь, не кокетство. Так есть на самом деле.
20 мая 2012 г.
В этом году мечтаю о Переделкине, как не мечтала уже много лет. Меня там ждут. Прошлым летом все были расстроены моими обстоятельствами. Теперь радуются, что я могу до них добраться (тьфу-тьфу!), оставили мне одну из трех имеющихся на первом этаже комнат (причем, единственную с душевой кабиной).
Надеюсь, что с первого этажа, притом летом, мне будет немного легче выходить погулять, и вернется ко мне моё Переделкино. Моё — с потаёнными воспоминаниями, уединенными дорожками, моим общением с любимыми (и не очень) обитателями этого Дома. У меня никогда не было дачи, впервые — эта укромная лоджия нового корпуса на первом этаже (как дачная веранда), с моим кленом, уютной сенью под ним и строгими голубыми елями. Островок уединения и тишины, в которой слышу и вижу много прекрасного.
25 мая 2012 г.
Яблоко упало,
Зеркало разбилось,
В строке наважденье…
Миг озаренья, час пробужденья…
Начало…
День угас, и я заснула.
Ночь спасенье…
Написала я когда-то эти строки. Теперь я под ними не подписалась бы. Мои ночи уже давно мучительны, не менее мучительны, чем дни.
Не только эмоционально, психически, но и физически.
Страшно. Преследуют тени из прошлого, ненужные, отвратительные, жестокие, мучительные тени.
Какой-то бесконечно тягучий Акт Теней, как третий акт «Баядерки» для героя-воина.
20 января 2013 г.
Недавно Рада перебирала свои интервью с так называемыми литераторами первого ряда. Может быть, думаем сделать книгу её бесед и литературных портретов, которых у нее накопилось немало, так как со многими из них Рада была дружна. Я имею в виду Разгона, Липкина, Рощина, Бовина, со многими довольно тесно общалась, в том числе и с Либединской, со многими делала беседы: Вознесенский, Искандер, Приставкин, Городницкий, Арканов…
Но сейчас речь не об этом. Рада несколько раз бывала у Либединской, в знаменитом писательском доме в Лаврушинском переулке. Пили чай, по-московски, на кухне (стол покрыт знаменитой скатертью, на которой Лидия Борисовна вышивала нитками автографы друзей, чтоб не пропали).
Нас с Радой потряс автограф Ахматовой: «В то время я гостила на земле…».
Ни в коей мере не могу себя сравнивать (все время как бы извиняюсь), но у меня есть строка — «Я забрела случайно в этот мир…».
Что можно об этом сказать: мироощущение не зависит ни от степени таланта, ни от обстоятельств жизни, ни от других обстоятельств.
С этим мироощущением ты рождаешься и живешь. Вряд ли это понятно тем, кто «не гостит» на земле. А просто живет — куда выдали ордер, там и живет. Наверное, это счастливые люди.
21 апреля 2014 г.
Сегодня 21, понедельник. На днях состоялся разговор с В. «о любви». Он сказал такую фразу: если бы кто-нибудь сформулировал, что такое любовь. Я вспылила и сказала: это не формулируешь, а чувствуешь. И, чтобы как-то задеть его, мостостроителя, добавила: это не сопромат. Он ничего не ответил. А я, когда он ушел, поостыла и задумалась.
Вспомнила Ахматовское:
«Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле».
И далее:
«Лишь иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна…»
Это А. Ахматова написала в 1917 году. Но не год имеет значение, а её изначальное, с молодых лет предощущение невозможности любви. Кому, как не мне, тоже с самого детства, знакомы эти чувства. Она не могла повлиять на меня, она пришла ко мне гораздо позже.
А вот совсем не поэтическое, зря я так резко про сопромат. Чарльз Дарвин тоже писал о любви. «Забота о потомстве — это инстинкт. Любовь (не секс) — это эмоция. Любовь есть нравственное качество. В эволюции человека играет очень важную роль». Не дословно, но взяла в кавычки. Бегло записала на слух (по радио), не помню точно, какая передача. Но ясно же, что не я это придумала. Нашла на клочке бумажки, как часто нахожу что-то наспех записанное (написанное). Вот тебе и сопромат. Надо сказать В. — пусть почитает «Происхождение человека».
Но: «Лишь иным открывается тайна и почиет на них тишина».
Иным…
22 апреля 2014 г.
Продолжение вчерашнего.
Еще раз про любовь… Как определить это чувство? Могу ли я сама себе, как на духу, ответить: знаю ли я, что это такое? В отличие от В. я эмоциональна, движущим началом моего существования являются эмоции, чувства. Я легко возбудима, разум включается после, а если до — то отменяет всё, ничего не происходит, можно спокойно страдать, что опять НЕ случилось. Так ли уж спокойно? Но я сейчас не об этом.
Что это за «чувство» и чем отличается от «эмоции»?
Любила ли я когда-нибудь? Сама себе могу ответить на этот вопрос: не знаю. Я сейчас не о любви к маме, папе, сестре и даже подруге (ведь я любила подругу, когда-то давно, в другой жизни, ещё как любила!). Пытаюсь понять: любила ли я когда-нибудь мужчину?! И тогда возникает вопрос, обращенный ко мне В., — а как определить, ЧТО такое Любовь?
Что такое сильные эмоции, почти до потери сознания, влюбленность, возбуждение, страсть — знаю, понимаю, не раз переживала. А любовь?
И о чем это Анна Андреевна: «…Я на это наткнулась случайно»? Чем она больна с тех пор, какая тайна открылась ей? Может быть, как раз вот этим — невозможностью определить для себя, что такое любовь?
Может быть, она просто никого из своих многочисленных мужчин не любила?..
Как-то пусто в душе: почему не дано было испытать и это чувство — любовь к мужчине. Умирать от любви! (а не от её заменителя).
Еще одна догадка: НЕвстреча!
«Но в память той невстречи
Шиповник посажу».
Анна Ахматова
Вся жизнь — та невстреча,
и каждый миг отдельный —
предвестник той невстречи.
Твержу в бреду, твержу во сне —
отдай ту Встречу мне.
Ведь с детства тот мотив
преследовал меня —
страшнее нет судьбы,
овеянной невстречей.
Узорчатый цветок,
шиповника росток
слезами обволок
судьбу-невстречу.
Точка соприкосновения: А.А. и я.
Помню — строки сложились легче, чем две эти записи в дневнике.
25 сентября 2015 г.
Я опять в заточении у своей тоски, не могу избавиться от нее. Она парализует меня.
Мне больно оттого, что я никогда уже не смогу исполнить то, о чем мечтала долгие годы. И не могу делать то немногое, что ещё осталось в моих желаниях, что хотела и не смогла сделать.
Все наши дела — это заполнение времени, попытка придать какой-то смысл своей жизни. Иначе она бессмысленна, и всё в ней случайно.
Недавно посмотрела по телевизору спектакль Театра Вахтангова «Дядя Ваня». Не понравилось, очень много нарочитого, ничем не оправданного шума, суеты, вычурных поз.
Но текст Чехова по-прежнему трогает (правда, произносится или нарочито приниженно, как бы между прочим, или выспренне, будто на котурнах). К счастью, Чехова нельзя испортить. Каждый раз, когда дядя Ваня говорит: «Когда нет настоящей жизни, живут миражами, это лучше, чем ничего», — я киваю головой и повторяю про себя: «Лучше, чем ничего… миражи, конечно, лучше».
Несколько лет назад я написала:
Миражи моей печали —
витражи моей души.
Тихий окрик, чья-то песня,
шорох, музыка чужая,
синь и даль, огни в ночи,
окна в зеркалах проплыли,
отражая день и тень,
лица, звёзды, впечатленья —
мимолётные виденья,
отсветы моей судьбы.
Я очнусь от летаргии,
отражение увижу:
вздрогну, будто бы во сне —
мир иной открылся мне.
«Я очнусь от летаргии…», «Мир иной открылся мне…».
Слышится ли в этих словах мой невнятный оптимизм, как говорит моя сестра? По-моему, нет. Но я жизнь люблю… Сама бы себе не поверила, листая мой дневник.
Но… Даже Семён Израилевич Липкин, которого безмерно люблю и уважаю, писал: «Судьбу не изменишь, её рождает жизнь, а жизнь есть Бог».
31 октября 2015 г.
Уже долгие годы читаю очень мало. Раньше я жила этим, это была главная составляющая моей жизни. Книги мне заменили всё. Они были моей жизнью при отсутствии реальной жизни, хоть сколько-нибудь удовлетворяющей меня.
Ночь нежна — цитата без кавычек,
Филология — в основе бытия.
Уносясь обманной каруселью,
Всё смешалось — сны и наважденья,
И ночные и дневные бденья,
И уход в безумство ярких красок,
В мир страстей, в провалы пустоты.
Только ночь, подмена дня,
Мчится, нарушая все законы.
Написала я эти строки лет десять назад — точно не помню. Но это и неважно. Важно, что филология — в основе бытия.
Что произошло и в какой момент чтение стало мне неинтересно — трудно сказать. Конечно, жизнь моя во многом изменилась в последние годы. В ней по-прежнему нет основного — нет своей семьи в традиционном понимании. Но событийно всё стало насыщеннее.
Много занимаюсь живописью. И это для меня, пожалуй, важнее филологии. Профессионалом-филологом я всё-таки не стала. Может быть, это и не моё, ведь чтение и любовь к книгам — это не профессия. Но ведь без этого, как выяснилось, я вполне могу жить. Значит, долгие годы это был самообман, уход от неудовлетворяющей меня реальной жизни в мир иной, более разнообразный и достойный в самом широком смысле этого слова.
Вся эта «исповедь» (или точнее — «объяснительная записка») предшествует простому «признанию»: за последний месяц я прочитала две (всего 2!) книги.
Роман датской писательницы Иселин Херманн (Изелин Герман) «Par avion», роман в письмах. Это мой любимый жанр.
Как это ни смешно, девять лет назад, в первое переделкинское лето Рады и Саши, долгими летними вечерами, в один присест, практически не отрываясь, я написала что-то вроде синопсиса (даже больше) — роман (повесть) в письмах от двенадцатилетней девочки до взрослой женщины. Она всю жизнь писала письма мужчине, которого любила с детства, и, по-моему, там были якобы им написанные письма ей.
Точно уже не помню, дело в том, что этот мой эпистолярный «труд» потерялся. Такое может произойти только со мной: выстрадать за всю жизнь, на одном дыхании за несколько вечеров написать и в результате — ПОТЕРЯТЬ… Без комментариев.
Сердце ноет, когда думаю об этом. Стараюсь не думать. Конечно, я не писательница и не страдаю амбициями, и непонятно было бы, что с этим делать. Но всё-таки я это написала — и очень обидно, что этого больше не существует.
Далеко ушла от «Par avion». Это очень сильная история о невозможности и недостижимости счастья в любви. Очень трагическое и чувственное повествование. Не буду пересказывать содержание романа, не имеет смысла. Скажу только, что это абсолютно моё мироощущение и способ передачи эмоциональных состояний.
Очень близко моему «потерянному» роману.
15 ноября 2015 г.
Еще несколько слов о «Par avion».
Этот роман не отпускает меня. Будоражит и сама изысканная игра в письмах двух страстных людей, созданных друг для друга (если это вообще возможно в природе), и изначальная невозможность их встречи, обреченность на НЕвстречу, и собственная моя нереализованность в любви, и мой роман в письмах, так долго вынашиваемый, но так и ненаписанный (и что того хуже — потерянный).
Каждый день делаю много записей в еженедельнике и ставлю галочки или вычеркиваю несделанное. Жалкая попытка придать значимость своей жизни, а на самом деле — день за днем суета. И что-то значительное так и не состоялось, или я не поняла, ЧТО ЭТО БЫЛО, и, может быть, пропустила его. В любом случае ощущаю неудовлетворенность, и тоску, и томление.
А жизнь проходит и уходит…
Галочки, палочки — какая-то детская считалочка, не помню. Я ведь и в детстве играть не умела.
18 ноября 2015 г.
Жалкое признание от филолога — за месяц прочитала две книги. А до этого и после…
Странно, как угасла эта страсть к чтению, эта страсть ведь была главным содержанием и смыслом моей жизни.
Что мы такое, что наши привязанности, желания, страсти?! Наверное, у всех это по-разному. У меня, в конечном итоге, победила праздность. Праздность = ничегонеделание. Немного странное заявление, если смотреть на мои картины. Я имею в виду их количество. Но это что-то другое, что получается на чистых эмоциях, по нарастающей: «зов заветного листа» (из Радиного стихотворения), возбуждение, наслаждение, пик и — готово! Высоко! Но довольно легко и не требует тех усилий, что уходят у меня на все другие жизненные процессы.
Так вот несколько слов о второй, прочитанной в этом месяце, книге. Это книга об австрийском художнике Эгоне Шиле («Жизнь художника в текстах и иллюстрациях»).
Я уже писала, что мы летом были в Вене. Посетили довольно подробно три музея (хотя в городе их очень много), на остальные не хватило ни сил, ни времени: Верхний Бельведер, Музей Альбертина и Музей Леопольда (эротический музей) в замечательном, современно организованном пространстве Музейного квартала Вены.
Шиле ушел в 28 лет, экстравагантный для своего времени, непонятый, несчастливый, нелюбимый, рисовал обнаженные тела и души, стыдно, больно смотреть — и не оторваться…
Вот что пишет Шиле о своем творческом методе: «…Я не думаю, а знаю, что срисовывание с природы для меня не важно, поскольку я лучше рисую картины по памяти, по моему внутреннему видению пейзажа».
Здесь не всё мое, но если убрать многое, оставив «по моему внутреннему видению» — то это как раз обо мне.
Наверное, надо стыдиться собственной необразованности (не только в живописи), но это тема отдельного разговора и очень болезненного. Не знаю, сумею ли я писать об этом.
Собственно, о чём я на сей раз? О том, что только в Вене открыла для себя огромный мир австрийского экспрессионизма.
Надо сказать, что и Бекман, и Кокошка, и Шиле произвели впечатление, в том числе своей завораживающей, отталкивающей красотой, откровенностью, надломом, изломом (в основном Шиле).
Но вычурные красивости Климта меня не трогают (большой зал его картин находится в Верхнем Бельведере, и вся Вена — безумный Климт-китч: чашки, тарелки, открытки, конверты, плакаты, фантики, бантики, ручки).
Коротко отчиталась о Шиле (перед кем отчиталась, не знаю). В любом случае, я не путеводитель, не экскурсовод. Пишу для себя.
1 февраля 2016 г.
Пару месяцев назад взяла у Саши книгу Мартина Бубера «Избранные произведения». Сразу прочла только предисловие. Чтение не из простых для меня сегодняшней.
Один из вопросов, затрагиваемых Бубером, — еврейская общность. В основе этой общности по Буберу лежит кровная связь, приобщающая индивидуум к духу его народа, который живет в мертвых, живых и даже еще не рожденных.
Кстати, Саша недавно задал нам с Радой вопрос, в чем наше самоощущение как евреев, — и мы обе ответили: в голосе крови.
Примерно в это же время моя Радочка написала рассказ «Всеобщий праздник» (напечатан в «Дружбе народов» — в чем-то автобиографичный рассказ, что у нее бывает редко), там девочка задает наивный детский вопрос «мама, что это?», а мама отвечает: «голос крови».
Впоследствии, после фашистского периода, где тоже проповедовалась романтика «крови и почвы», успех нацистской пропаганды в немецком народе продемонстрировал Буберу ложный характер его идей в молодости и заставил отказаться от прославления кровной связи, как субстанции национального духа.
Я, конечно, далека от идей мыслителя Бубера. Моя точка зрения не так глубока и не зиждется на фундаментальных знаниях — это просто подсознательное ощущение, и его прекрасно, тонко и трогательно Рада выразила в своем рассказе.
Кстати, именно, кстати, выплыла вдруг из каких-то глухих закоулков Маргарита Алигер со своим знаменитым отрывком из поэмы «Твоя победа»:
«Мать моя сказала: «Мы евреи./ как ты смела это позабыть?»».
«Вот теперь я слышу голос крови,/ смертный стон народа моего…».
Пишу по памяти отдельные строки из большого поэтического отрывка (главы?), попавшего тогда в болевую точку, в нерв, дрожащий в сердцах русских (советских) евреев после войны 1941—1945 гг. Знали уже о лагерях смерти, о трагедии еврейского народа, о миллионах безвинных жертв, уже слышали: «евреи не воевали», «жаль, что Гитлер вас всех не убил» и пр. Задело всех, даже тех, кто не отреклись, но затаились и, по возможности, не часто вспоминали о своем еврействе…
Не углубляясь в подробности, спрошу: что это, как не голос крови?
10 февраля 2016 г.
Еще из Бубера: «Того, за чем гонятся, не достигают, но что оставляешь в покое, само к тебе бежит».
Прочитала и задумалась. Пожалуй, я с этим согласна.
Из собственной жизни: я всегда очень хотела замуж, много детей, большая семья вокруг круглого стола под абажуром, с прекрасной музыкой по вечерам (да, так по-мещански, немудрёно) — не сложилось.
Хотела реализоваться в филологии — лингвистика, русский язык, (о, суффиксы! о, мой диплом у Редькина! интересно! даже Радочка захотела стать лингвистом, она любила играть в слова); стала рисовать (не называю себя художником, как, впрочем, и поэтом, ни в коем случае — да и какое это имеет значение). (Еще одно примечание в скобках: почему не стала лингвистом, писать не буду — слишком больно, слишком давно было; для тех, кто понимает, ответ есть — 5-й пункт; знаю — всегда найдутся желающие поспорить; без меня… конечно, — без меня: дневник ведь только мой).
Отвлеклась от Бубера.
Рада никогда не мечтала, а стала очень хорошим писателем, редкого таланта, самобытным, ни на кого не похожим. И замуж она тоже особо никогда не хотела, а все-таки стала женой, и хорошей женой (поздно, да, но кому какое дело?).
Этот ряд можно продолжить, но зачем…
Бубера я поддержала.
13 февраля 2016 г.
Читаю (понемногу) «Хасидские рассказы» Бубера.
Удивительно: многие истории очень наивны (как любые сказки), многие непонятны (из-за отсутствия образования и погруженности в иудаизм, как у нашего Саши), а некоторые очень мудры и понятны.
«Цадик ответил: “В час испытания у человека отнимаются все степени и вся святость. Наг от всего, чего достиг, предстает он перед Испытующим”».
Каково?!
Прочитала и решила, что надо записать начало этой притчи:
«Сказал рабби Шмелке: “Отчего так расхваливают жертвоприношение Ицхака? Ведь праотец Авраам уже до того достиг такой высокой степени святости — что же удивительного, что он немедля сделал требуемое Господом”».
Теперь понятнее. А то я сама, если буду перечитывать эту запись, начало притчи не вспомню…
25 февраля 2016 г.
Опять из Бубера:
«Сказал рабби Шломо: — Перед тем, кто исполнял все заповеди Торы, но не почувствовал при этом истинного наслаждения, в Грядущем Мире открываются Врата Рая, но так как он в этом мире не ведал наслаждений, то и в Раю не может познать их. Если он глуп, он сердится и ворчит: “И чего так хвалят этот Рай?” И его тотчас выводят вон. А если он умен, то обращается к цадику, и цадик учит его понимать наслаждение».
А если в применении к человеческой жизни, например, к моей, то я никогда не умела наслаждаться (то есть радоваться жизни). Кое-какие проблески наслаждения появились лишь к старости.
Но этого мало, чтоб попасть в Рай!
16 июля 2016 г.
Как это ни странно — моя третья дневниковая тетрадь. Первую начала 1 июля 2001 г. в Переделкине. Интересно, моими темпами, успею ли я закончить третью тетрадь.
1-я: 2001—2013 гг. (с перерывом почти в три года: 2001—2004 гг.)
2-я: 2013—2016 гг.
И вот я опять в Переделкине, начинаю новую тетрадь.
Писать есть о чем, но моя лень побеждает. Правда, я стала где-то, в чем-то спокойнее.
Понимаю, что надо делать своё дело на пределе своих возможностей, то есть — жить. Я живу не на пределе, большую часть времени — провожу в праздности и безделье, то есть по большому счету — ничего не делаю (не буду мелочиться и напоминать себе про картины, строки, «ДИАЛОГ»… и многое разнообразное всякое). С другой стороны, кем или чем определяется этот «предел возможностей»? Может быть, только самоощущением. Но я не могу сказать о себе, что я именно так ощущаю свои возможности. Скорее я по природе Обломов. Бывают, конечно, периоды интенсивности, как перед выставкой осенью 2015 года. Тогда я много работала — и многое у меня получилось. Но с тех пор не сделала почти ни одной работы, только в подарок — миниатюры, любимый всеми формат. И сейчас в Переделкино не взяла ни холсты, ни кисти, ни прочее… Почему? Кому-то назло? Самой себе? Не знаю.
Взяла, правда, свои многострадальные ЗАПИСКИ «2-й Крестовский переулок», в которые даже не заглядывала с Переделкина прошлого лета. Почему? Они так зацепили меня — ночами спать перестала, блуждала по кривым проулкам памяти, узнавала забытое, забывала ненужное, неродное, инородное. Во всём — инородное.
Трудное испытание — воспоминание, без утайки, подтасовки, подгонки. Не каждому дано его выдержать и получить «аттестат зрелости».
24 июля 2016 г.
Переделкино. Не читается на сей раз (впрочем, как уже долгие последние годы), не пишется (ещё не раскрыла свои Записки), не рисуется (да я в этом году и не брала с собой ничего для рисования).
Две книги, правда, взяла: Телешова «Литературные воспоминания» («Телешовские среды») и почему-то «Свидание с Бонапартом».
Окуджава: «Вот вам и книги! Что дают они нам, кроме неясного томления, кроме страдания, кроме ожесточенного несогласия с окружающим миром… они вливают в душу чужую боль и чужие обиды…».
Да, эти книги, которые я читала запойно в молодые и юные годы, частично уже в зрелые и позже (по убывающей), опутали душу беспокойством, предчувствием «НЕжизни», неумением и невозможностью жить нормально в реальном мире. Книги занимали огромное место внутри и вокруг меня, я была переполнена ими, они во многом заменили и подменили действительность, не осознавая до конца, я чувствовала это с самого детства. Не зря, наверное, эпиграфом ко всем прошедшим годам пришла ко мне моя строка:
Мир иной открылся мне…
О, книги, книги! А этот трепет от предвкушения, буквально замирание сердца и спазм в горле и с трудом сдерживаемые слезы — куда всё унеслось, почему исчезло? Осталось только недоумение и досада, разочарование и сожаление… (В сущности, одно и то же, одно усиливает другое, но ничего не объясняет).
Ещё тахикардия осталась навсегда, но это уже медицинский диагноз.
26 июля 2016 г.
Я не живу, а томлюсь и мучаюсь практически всю жизнь. Был у меня короткий период ощущения радости каждого дня — это в районе моих 70 лет. Я была так счастлива, что легко перескочила этот грозный рубеж, и радость переполняла меня. С чего вдруг радость, откуда? Вспоминается Верлен: «Хандра ниоткуда,/ Но та и хандра,/ Когда не от худа/ и не от добра…».
Ни с того, ни с сего, то есть… Вот и радость моя — ни с того ни с сего — налетела и исчезла. Правда, это мало знакомое мне чувство полноты и радости жизни закончилось довольно быстро, и я опять окунулась в своё постоянное, напряженно-безразличное бытие.
Но была такая метаморфоза, была.
Что больше всего мучает меня последние годы — предстоящее, неминуемое расставание с Радой и Сашей. Предчувствие разлуки хуже смерти. И сопутствующий этому страх — страх остаться одной…
Черта предельная мечта заветная
узор таинственный иных миров
задача сложная задача грешная
уйти в забвение без лишних слов.
Без знаков препинания всё понятно. Я не пишу строки — записываю?.. подслушиваю?.. подсматриваю?.. Энигма, одним словом.
Повторяюсь, наверное. Но это моя энигма, я с ней общаюсь наедине и не пытаюсь разгадать, я боюсь, что она покинет меня.
Вспомнила к случаю — у Рады в стихах:
«Я не пишу стихи — читаю.
Я не творю грехи — смываю
слезами, обманом,
зельем, дурманом,
волшебным туманом…»
Да, очень похоже — сёстры, как ни крути, никуда не деться.
15 октября 2016 г.
Сколько случаев бесплодия в нашей истории — Сара, Рахель.
Это я пишу по горячим следам: 12 октября, в Йом-Кипур (Судный день), произошло Чудо — я начала читать Тору. Видимо, Душа запросила.
Не знаю, что из этого получится. Я — человек несистемный. Ничего не могу делать обязательно и постоянно.
Но хотелось бы дочитать Тору до конца. Правда, моими темпами, при моих обстоятельствах — это будет длительное чтение.
Ну, поживем — увидим. Главное — поживем…
Очень нервничаю, будто иду в школу в первый класс. В кармане фартучка лежат таблетки от головной боли, коленки в зелёнке, боюсь снова упасть.
Примечание. Начинаю с нарушения веками установленного порядка — Тору принято читать публично, на собраниях общины. Собрание, публично — не моё, читать вслух — тоже. Вроде пытаюсь оправдаться или объясниться. Или отступиться?
Но на столике для книг в моей комнате теперь лежит Тора.
27 октября 2016 г.
Большая неожиданность. Наш «спонтанный» Сашуля сделал нам подарок. С 21-го по 25-ое мы были в Риге!
Саша не был в этом городе 40 лет, а мы с Радой — 25. В 1991 году мы были в Дубултах, в Доме творчества, в последний сезон его существования как общесоюзного писательского Дома творчества. Это достойно отдельного рассказа.
Пишу очень скучно, но на душе радостно. Около пяти дней мы наслаждались прекрасным любимым городом, чудесным уютным отелем «Моника». Съездили в Саулкрасты, гуляли по Рижскому взморью.
Были на концерте в Домском соборе — очень красивый орган внешне, и прекрасное звучание (после реставрации), и великолепное меццо-сопрано. Надо сказать, что концерт не разочаровал: взволновал — я вспомнила, как лет 30—35 назад слушала здесь «Реквием» Моцарта и плакала (больше никогда не плакала над Моцартом).
Сейчас ощущения тоже были сильные, но без слез (а жаль, я бы с удовольствием поплакала в Домском соборе).
Много бродили по старой Риге, первому европейскому городу в жизни, по прекрасному кварталу Югендстайл, в котором мы жили, — квартальчик небольшой, но гулять и любоваться можно бесконечно, разглядывая разнообразную архитектуру и мелкие детали декора роскошных особняков в стиле Ар-нуво. Огромное удовольствие.
Саша к десятилетней годовщине (конечно, не моей) подарил нам очень красивые янтарные украшения авторской работы, художник сделал их специально для нас в те дни, пока мы там были.
Замечательная поездка.
Но я, конечно, умудрилась опять очень сильно упасть при нелепейших обстоятельствах, буквально на ровном месте. В результате — синяк на лбу и отек глаза (а могла бы разбиться и остаться без глаза).
Ангел-хранитель!!! Я тебя обожаю!!!
12 ноября 2016 г.
Странная история произошла со мной. С 12 октября, с Йом-Кипура, читаю Тору.
Не могу сказать, что я при этом чувствую, но, видимо, пришел Мой Час. Не могу сказать, чего я от этого жду, но, видимо, пришел Мой Час.
Мой Час, в смысле постижения великой мудрости Торы.
Огромная ответственность. Перед кем? За что? Вопросов всё больше и больше. Рядом с Торой лежат блокнотик и ручка, пока ничего не записала. А надо ли? Как в стихотворении моей Рады:
«Мелким убористым почерком
Пишу свою жизнь набело.
Но ни одной строчки не написала,
А надо ли?»
Пишу свою жизнь набело?
25 декабря 2016 г.
Я вообще никогда в жизни не ставила перед собой никаких задач. (Не комментирую — хорошо это или плохо).
Но в определенные периоды (к сожалению, нечасто) делала то, что мне нравилось. Вот сейчас, например, читаю одну книгу — Тору.
Событие. Для меня нереальное. Сама себе могу признаться.
Перед сном повторяю шепотом:
«Да благословит тебя Господь и сохранит тебя!
Да обратит к тебе лицо своё Господь и даст тебе мир!».
Не только о себе думаю, не только. И кажется мне, что верю. Хочу верить.
10 января 2017 г.
Прочитала в Торе молитву. Хочу её записать и запомнить. Стр. 585, раздел «Насо»:
«Господь сказал Моше:
Передай Аарону и его сыновьям:
Благословляйте сынов Израиля так:
Да благословит тебя Господь и сохранит тебя!
Да озарит тебя Господь [сиянием] Своего лица и помилуют тебя!
Да обратит к тебе Господь Своё лицо и даст тебе мир!
Пусть они возложат Моё имя на сынов Израиля, и Я благословлю их».
И ещё. Стр. 625, раздел «Шлах»:
«Господь долготерпелив и многомилостив, прощает вину и преступление. Он очищает, но Он не очистит того, кто не раскаялся. Он вспоминает детям вину отцов, до третьего и четвертого поколения».
Хотелось бы это прокомментировать, но не решусь перед лицом Господа. Тем более что я сейчас читаю Тору.
1 февраля 2017 г.
На днях Саша принес толстенную книгу (кирпич) — «Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова».
Кстати, это период в английской истории, о котором я кое-что знаю в отличие от вообще английской и прочей истории.
«Что жизнь? Мистерия людских страстей.
Любой из нас — природный лицедей.
У матери в утробе мы украдкой
Рядимся в плоть для этой пьесы краткой.
А небеса придирчиво следят:
Где ложный жест, где слово невпопад,
Пока могила ждёт развязки в драме,
Чтоб опустить свой занавес над нами.
Всё в нас — актёрство, до последних поз:
И только умираем мы всерьёз».
Уолтер Рэли
Интересная сентенция, но довольно верная.
Что такое реальная жизнь: грезы, мечты, игра воображения, зыбкие построения и многое другое, что сродни актерству, актерству поневоле (так, видимо, мы действительно устроены).
Большую часть времени находимся на людях, а значит, принимаем какие-то навязываемые нам правила игры.
А наедине с собой — это у всех по-разному: кто продолжает игру, самообман, а кто впадает в депрессию, в тоску…
…Пригрезилась тоска
дорогой в никуда.
Из моих строк.
15 февраля 2017 г.
«Значит, не судьба», — часто говорим, думаем мы, снимая с себя вину и ответственность за несбывшееся.
«Я очень хотела, я очень старалась, вся выложилась в надрыве добиться задуманного, разнесла всё в пух и прах, ни себя не жалела, ни весь окружающий мир, ничего не видела, шла по трупам, и сама готова была умереть…».
Нет, нет! Не я это, не я, не мои слова, никогда, ни в коем случае! Может, не очень хотела, не очень старалась?
Да нет же. Просто для меня «не судьба» — это констатация НЕВОЗМОЖНОСТИ осуществления «мечт» и фантазий.
Вот и Стефан Цвейг о том же: «То было волею судьбы, которая всегда права, даже если нам кажется, что она поступает несправедливо».
И всё же… всё же…
«Каждый за все и перед всеми виноват» — слова Алеши Карамазова.
Не знаю, как каждый, но я всю жизнь живу с чувством вины — и перед родителями, и перед Радой, и перед самой собой, и много-много больше: перед всеми неполюбленными, недолюбленными, непонятыми, неслучившимися… Моя вина неискупимая… Моя беда непоправимая…
20 февраля 2017 г.
Не дословно… Тем не менее ставлю в кавычки.
«Птицы летают столетиями, не зная зачем. Пока Бог не откроет им тайну»
(Маша).
«Если бы только знать… Если бы только знать…»
(Ольга).
Но я-то точно знаю, что Бог здесь, в земной жизни, не откроет тайну.
А может быть — никакой тайны нет. Каждый сам, в меру своего разумения и своей веры, приходит к каким-то смыслам.
Борьба / упорство: бороться и искать, найти и не сдаваться.
ИЛИ
Терпение / смирение: ждать… болеть… бояться… верить…
Так или иначе — зная, что тайна не будет открыта, мы живем, продолжаем жить.
В этом-то и смысл земного бытия.
21 марта 2017 г.
Тора. Страница 885:
«Пойми же сегодня, что Я — это Я.
Нет Богов помимо Меня!
Я умерщвляю — и Я оживляю,
Я поразил и Я исцелю!
От Меня не спасет никто!»
Строго, сурово, страшно. А милосердие? Чтобы припасть к Нему, ища защиту, в забвении всех чувств, сомнений, надежд… На Него во всем полагаясь…
«Сбрось в пучину моря все мои прегрешения, вспомни все заслуги и праведные дела… Да покорит милосердие Твое гнев Твой на меня…».
Последняя строчка (молитва) рефреном звучит в прозе моей Радочки, я впервые прочитала в её незабываемой «Сарушке» и с тех пор часто повторяю про себя.
А теперь сама читаю Тору, неделю за неделей, страницу за страницей, строчку за строчкой, слово за словом… Непростое чтение.
Несколько дней не могла читать дальше. Закладка оставалась на 885 странице.
22 апреля 2017 г.
Сегодня закончила читать Тору (без Гафтарот[5]). Читала чуть больше полугода. Строго говоря, полгода — с Судного дня. Эмоционально — практически никак, волнение вызывало само сознание — читаю Тору.
Держу в руках, листаю справа налево, как листал дедушка Арон Борух-Мотлович Полищук, как листал папа (успел поучиться в хедере и буквы еврейского алфавита помнил всю жизнь), шевелю губами, как будто читаю по складам (я так никогда не делаю, только быстро-быстро глазами) — видимо, эта Книга диктует свои правила и не подчиниться им нельзя. Но, скорее всего, этот текст должен вызывать не просто эмоции, а душевный трепет своей грандиозностью и простотой.
Познавательно — интересно, но с моей памятью — боюсь, ничего не запомню. В отличие от Саши, который рассказывает эпизоды Торы, как участник и очевидец событий.
Но всё равно я испытываю удовлетворение от свершившегося факта. Воспринимаю его как Событие: не книжку, а Книгу читала. Не умом, а сердцем говорю. Не просто всё, очень не просто.
Теперь буду «осиливать» Гафтарот.
А потом начну с начала. Шутка! Да и хватит ли жизни просто на прочтение. Я не говорю о Постижении…
5 мая 2017 г.
Жизнь — это колоссальное испытание.
ИЛИ
Жизнь — это дар.
С годами, утратив юношескую категоричность, когда из двух вариантов можно выбрать только один, другого не дано, могу лишь сказать, что не вижу противоречия в этих двух максимах.
Я бы сформулировала так: ЖИЗНЬ — это дар, но колоссальное испытание.
Оглядываясь назад: и так день за днем, в погоне (ползком), за чем-то ДРУГИМ, необычным, романтическим (долго не уходило), которое возникнет, как поздняя любовь, как «цветы запоздалые»… Я столько читала об этом…
Цветы запоздалые: Викины цветы, Викины строки.
Их так называют, и все знают, про что это. ЧУДО (вслух так не скажу никогда), я и про себя не знаю, как сказать, чтоб не спугнуть. Нет слов (так, кстати, и про чудо можно).
20 мая 2017 г.
Что-то меня последние дни тянет не на описание событий. Например, как мы провели 1 и 9 мая, хотя это конкретное «проживание» мгновения жизни, что ценно само по себе.
Даже Фауста спасает не Вечность, а Мгновение.
Опять размышляю (наедине с собой) и обобщаю я.
Как хочется жить! Чем старше, тем жажда жизни увеличивается. В молодости я как раз, в основном, не жила, а мучительно размышляла о бессмысленности жизни. Совсем не любила её, пряталась от неё в книгах.
Книга — жизнь, Книга — спасение от жизни. Двойная функция. Возможно ли такое совмещение?
А сейчас: так хочется жить! Но дальше всё-таки: как страшно, как одиноко.
Очень страшно и очень одиноко.
25 декабря 2017 г.
Всю жизнь училась танцу —
не получилось, не смогла.
И всё же — танцую
танго Пьяццоллы,
сегодня, здесь, сейчас…
Слушая музыку, я, правда, танцую, плачу, пою, люблю, летаю, мне всё подвластно, я всё могу…
8 января 2018 г.
Этот год у меня — юбилейный. Возраст — внушительный. Как говорила с изумлением моя мама: «Неужели это мне уже?..». Нет, нет, она не дожила до моих лет, много не дожила, несправедливо рано ушла, любимая, драгоценная, самое главное зернышко в нашей семье…
Но и я ещё не могла бы сказать о себе (как в Библии): он умер стар и насыщен днями (не дословно).
Ещё не готова ни к старости, ни к уходу.
В подтверждение — мои недавние строки. Не успеваю ни о чем подумать, а рука уже что-то записывает. Непостижимо!
Усталость — не мой удел,
Старость — не мой предел,
Годы уходят в туманную мглу,
Искра не гаснет.
Я верю, я жду, я живу, я хочу…
Не строка в строку, не знак в знак, но подсматривать не буду. Восклицательные знаки поставлю — я это так слышу:
Я верю! Я жду! Я живу! Я хочу!
Сегодня — так.
15 января 2018 г.
Странное явление — мой новый сборник стихов и рисунков (впервые под одной обложкой, в первом были только стихи). Привезли вчера из Питера.
Эмоции расплывчаты. Во всяком случае, радости я не испытываю. Удивление, недоумение (это всё я?) — несомненно.
Рада счастлива: она в эту книжку вложила много труда, своего редакторского таланта и любви (книжка вышла при поддержке Союза российских писателей, спасибо Светлане Василенко).
Название книги мне нравится: «Пять минут до рассвета».
Строчки из стихотворения:
Пять минут до разлуки —
эти адские муки…
Впереди тишина,
я осталась одна.
Пять минут до рассвета.
Мне причудилось это.
Дальше — день без просвета,
я осталась одна.
Но проснулась в ночи —
боль ещё впереди.
Не кричи.
Очень оптимистично.
Я, действительно, боюсь остаться одна…
Но пока — не кричи, боль ещё впереди…
25 июня 2019 г.
К сожалению, не каждую субботу читаю Тору. Но, к счастью, не давала обет Господу.
«Если ты дашь обет Господу, твоему Богу, не медли с его исполнением, потому что Господь, твой Бог, непременно взыщет с тебя за него и на тебе будет грех. А если ты воздержишься от обетов, то не будет на тебе греха. Будь осмотрителен, произнося что-либо, и исполняй то, что ты пообещал Господу, твоему Богу, — исполняй всякое добровольное обещание, вышедшее из твоих уст».
Актуально на сегодняшний день. Всегда и вечно. Но трудно. А что не трудно?!
Вера — труд, а безверие — ещё больший.
18 ноября 2019 г., ночь
Жизнь прекрасна ещё и потому, что ночью, бессонной, можно лежать и слушать музыку — «краткий миг счастья в ней растворился безмолвно…». И неизвестно, что лучше: просто спать или наслаждаться музыкой?..
И только музыка одна объятия свои раскрыла
сквозь слёзы сквозь стоны
призывом прекрасным приснилась
напевно протяжно
как ветер пустыни как моря прибой
краткий миг счастья в ней растворился безмолвно
Все же в моих строках есть слово СЧАСТЬЕ.
О Музыке. Она моя и никогда меня не покинет. Я её не отдам…
Публикация Рады Полищук
Р.S.
МЫ С ТОБОЙ ДВА БЕРЕГА…
Читаю Викин дневник. Три общие тетради, исписанные мелким, аккуратным, почти каллиграфическим почерком, без правок, зачеркиваний, сносок, звёздочек — как чистовик школьницы-отличницы, привыкшей получать пятерки.
Почти двадцать лет: июль 2001 — ноябрь 2019.
Печальный всхлип трепетной, мятущейся, несмиренной женской души. Каждое слово, каждый слог, каждая буква — тоска о несбывшемся, о непрожитом. Горькое осознание наедине с собой, не в полный голос — шёпотом, как бы извиняясь за несдержанную откровенность. Почему шёпотом? перед кем извиняясь? за что?
Дневник — сокровенное, в тайнике за семью печатями хранимое от себя самой, от глаза другого, ментально чужого, недоброго. Перед кем исповедаться, повиниться, покаяться? «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..». Нет, это не сон, это признание: «Я жизнь свою пропустила, не узнала, не прожила, разминулась с ней». Горькое признание, трудно читать, невозможно принять и невыносимо сознавать, что уже ничего не поправить.
Я все время была рядом, мы были вместе всегда, а она отчаянно пишет о своем одиночестве. Больно, непоправимо. Как жить?
«Я верю!
Я жду!
Я живу!
Я хочу!» — из Викиных строк последних лет.
Это тоже лейтмотив.
Такая припевка c отчаянной надеждой сквозь неизбывную мелодию печали и невозможности что-либо изменить.
И всё же: «Ангел-хранитель!!! Я тебя обожаю!» — говорит она наперекор всему.
Мы как две ниточки в одном узоре — не расплести, каждая петля держит полотно нашей жизни, пусть не очень красиво, не идеальный рисунок, но плотный, прочный — не разорвать.
Так казалось…
Теперь тоже пытаюсь связать оборванные концы — Викочка ушла…
Не знаю… не вижу… не чувствую… не нахожу…
Пустота окутала, непроницаемая, тяжелая, дышать трудно… Дневник из рук не выпускаю — она там живет, дышит, зовет, любит, изнемогает, прощает, прощается…
Нежная моя, старшая моя, строгая моя, трепетная, неподкупная, ни уговорить, ни подмаслить — идти за тобой, упираясь, споря, плача, не след в след и даже не обязательно рядом, но — за тобой, но — с тобой. Я тоже нужна тебе, знаю, ты всегда была со мной, за меня, для меня…
Что же теперь? Как?
Читаю Викин дневник с начала, на каждой странице — вдох-выдох, остановка дыхания, конец… Но снова слышу: «Я верю! Я жду!..».
И я верю, и я жду…
Будь со мной всегда, сестра моя, жизнь моя… Викуся…
Рада Полищук
[1] Радочка — сестра Виктории, писатель Рада Полищук.
[2] Александр Кирнос — писатель, врач-хирург, муж Рады Полищук.
[3] Российско-израильский литературный альманах (издавался в Москве с 1996 по 2019 годы), издатель и главный редактор Рада Полищук.
[4] Имеются в виду: Нина — Нина Чавчавадзе, вдова Грибоедова; Лавиния и Шахоня — героини романа Б.Окуджавы «Путешествие дилетантов». — Прим. ред.
[5] Отрывки из Книг Пророков, завершающие публичное чтение недельной главы Торы.