Рассказы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2024
Николай Железняк — прозаик, драматург. Родился в 1964 году в Новочеркасске Ростовской области. Окончил Радиотехнический институт в Таганроге. Кандидат социологических наук. Печатался в журналах «Дружба народов», «Знамя», «Урал». Автор романов «Большой куш», «Чемоданы», «Гонки на лафетах», «Одинокие следы на заснеженном поле». Лауреат международного литературного Тургеневского конкурса «Бежин луг», премии Министерства культуры РФ по поддержке современной драматургии и других. Живёт в Москве.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2022, № 6.
Объявление о смерти
Услышав о своей смерти, Нино Коррадо очнулся и приподнял голову. Хотя и не до конца протрезвел. В черепе шумело после вчерашнего.
Невнятное бормотание телевизора едва доходило до сознания, но вдруг оказалось — прозвучало отчётливо, — что он погиб в ночном пожаре в собственной квартире в Генуе. Такое кого угодно заставит приподнять чугунную башку и ошалело вслушаться в новость. Он тупо смотрел на экран, где мелькнули несколько его фотографий, затем несколько его картин, с акцентом на их популярность и высокую стоимость.
Полуденное солнце стремилось растворить оранжевую ткань негостеприимно-плотно задёрнутых штор, стараясь проникнуть в гостиничный номер.
Женщина проснулась задолго до него и сейчас лежала, кусая губы и обдумывая дальнейшее. Она пыталась выбраться из-под грузного и потного мужского тела. Нино лежал, закинув на неё ногу и навалившись животом, погрузив лысую голову между грудей, всхрапывая от недостатка воздуха. Каждый раз, когда ей удавалось немного вывернуться, он судорожно за неё цеплялся, так что, в конце концов, оба оказались на самом краю огромной кровати, рискуя сверзиться на пол.
Осознав бесплодность своих попыток, женщина принялась пультом перебирать каналы и остановилась на французском новостном. Тут и подоспело сообщение о трагической смерти храпящего любовника.
«Умер бы раньше — и всё, не поживиться», — усмехнулась она.
К утру, устав от невнятных ночных любовных утех, Нино валялся на постели пьяным полутрупом, делай с ним что хочешь, бери что желаешь. И вот теперь оказалось: он и правда — труп. Сказать, что эта интрига была интересной, — ничего не сказать.
Нино откинулся на спину, не в силах терпеть напряжения шейных мышц. В висках бил набат, он вытер пот со лба и прохрипел:
— Воды дай. Пожалуйста.
Женщина поднялась, не одеваясь подошла к мини-бару, присела на корточки. Тут же подумала, смотрит ли он на изгиб спины.
— Может, виски? — предложила она и помахала маленькой бутылочкой.
— Воды, — потребовал Нино и поелозил мёртвым распухшим языком во рту.
Он в оцепенении пялился на экран, где молодящаяся вдова в прекрасном костюме и с макияжем, укрыв голову чёрным прозрачным платком, замерла в горе, мерно роняя слова о безвременной кончине мужа, известного мастера современной живописи Нино Коррадо. Оказывается, он сгорел в городской квартире, ночуя там после вернисажа в Ницце. Жена утром приехала на пепелище из семейного поместья в предгорьях Альп. Краткая справка о стоимости недвижимости. Свою фамилию синьора Нина Маттео, вступая в брак два года назад, не стала менять. Трогательное совпадение имён располагало друг к другу, хотя муж и был гораздо старше. Прощание с покойным назначено на завтра.
— Что за спешка с похоронами? — фыркнула женщина, присев на кровать.
Нино замахал рукой.
— Ты что, Стефания, не понимаешь, что это — я? — длинная фраза далась с трудом.
— Понимаю как раз.
Новости переключились на конфликты в нестабильных регионах, анонсировав вечерний показ фильма о безвременно оставившем своих почитателей мастере полутонов и светотени Нино Коррадо.
От странных вестей Стефания несколько растерялась, даже торопиться перестала, хотя Андре наверняка уже проявлял нетерпение. Он, должно быть, уже снял деньги с карточек сгоревшего живописца. Перед этим удачно обворованного ею.
Стефания припомнила вчерашний вечер в ресторане. Как они разминулись.
Она ждала на диване в зале возвращения Нино из туалета. А тот, не заметив её в полутьме, прошёл к их столику. Дальше всё происходило как в немом кино. Не успев окликнуть Нино, она видит, как тот спотыкается, падает, летит вперёд, выставив руки, а позади него валится ничком, хватаясь за грудь, метрдотель. Нино расшибается о дверь на террасу и тоже растягивается на полу. Так они и лежали, как два трупа. Перепуганный Нино через мгновение вскакивает, пятится вглубь зала, тычет рукой в темноту кустарника за парапетом террасы и голосит:
— Меня хотели убить! Там, там, убежал…
Правда, он несколько успокаивается, увидев настоящую жертву.
Метрдотель, без сомнения, мёртв, из-под белого смокинга растекается по мраморному полу густо-красное кровавое пятно. Суматоха, крики, визг.
«Неужели именно в Нино вчера стреляли? Вдруг он был прав?»
Полиция придерживалась другого мнения. Метрдотель работал в этом ресторане недавно, он был хорошо известен правоохранителям. Проходил по делу о развратных действиях с малолетками. Привлекался и по другому случаю: пропаже шестилетней девочки из гостиницы, в которой работал ранее. Если по первому эпизоду он был осуждён, но вскоре вышел, то по второму улик оказалось недостаточно, хотя слухи ходили упорные.
Захватив одежду, Стефания пошла в душ. Тонкое платье, походящее на большую пёструю косынку, комкала, сжимая в кулаке. И покачивала бёдрами, привычная к постоянному вниманию.
Вначале в столпотворении посетителей на выставке Нино Коррадо как-то не обратил внимания на красивую рыжеволосую женщину, она продефилировала между ним и пожилой парой коллекционеров в чёрном.
«Извините», — сказала.
Полуобернувшись, завлекающе выставила плечо, прижав его к подбородку, слегка приподняла бокал с шампанским в приветствии. Она улыбнулась, но Нино был слишком занят. Он с воодушевлением пояснял замысел картины, заинтересовавшей богатых старичков.
Стефания переменила тактику. Она находилась неподалёку, в виду объекта, вступив в беседу с неизвестным бородатым ценителем прекрасного. Рассчитывала таким образом привлечь внимание, выказывая явное увлечение полотнами маститого художника, родившегося во Франции, а ныне проживающего в соседней Лигурии, красоты которой тот воспевает в непередаваемом авангардном стиле. Но Нино был занят общением с нужными людьми от аукционного бизнеса.
Наконец, у столика с напитками ей удалось удачно подтолкнуть мастера под локоть. Фужер с шампанским пролился ему на рубашку, и она удачно пошутила: «Одежду уже можно снимать в такую жару». И дотронулась указательным пальцем до груди Нино, метя в сердце. А он рассмеялся: «Благодарю за доставленное удовольствие и подаренную телу прохладу». Она лукаво улыбнулась: «А я летом белья не ношу…»
Отупев от услышанного, Нино выключил звук телевизора. Диктор, как рыба в аквариуме, разевал рот, неся очередную околесицу с новостных фронтов.
Стало отчётливо слышно шуршание воды в душе. Но ещё громче скрипели медленно ворочающиеся мозги, прямо-таки ощущался натужный скрежет цепляющихся друг за дружку извилин.
В поездке по Лазурному берегу Нино задержался, можно считать, в творческой командировке, завершившейся вернисажем. Должен был к полуночи вернуться домой. Но кстати познакомился со Стефанией.
Поначалу он ни на что не рассчитывал, вернее, собирался отбыть в Геную сразу по окончании приёма. Потел в несусветном пекле, вместе с публикой страдая от неработающих кондиционеров. Организаторы что-то блеяли в оправдание, пока он не нашёлся и не пошутил, что это их вклад в борьбу с глобальным потеплением и энтропией Вселенной. Он так тяжело переносил температуру в душном помещении, что даже с тоской обдумывал, к сожалению, невозможное: бегство с собственного вернисажа. Но потом, неловко отходя от фуршетного столика, натолкнулся на сексапильную Стефанию. Они болтали, переходя от одной картины к другой. У каждой она задерживалась, долго рассматривала, задавала вопросы, и такое любопытство к его работам будоражило даже больше стройной фигуры и очаровательной улыбки. Она сама рисовала для души и оттого крайне пытливо выспрашивала, как он выбирает сюжеты и как работает.
Наконец, в шутку предложила: «Могу поработать натурщицей для будущего шедевра. Хочу остаться в истории».
Он развёл руками от избытка испытываемых чувств, и тут позвонила жена.
Извиняясь жестами глухонемых, Нино вышел на балкон. Разговаривая, он мучился на солнцепёке, но в помещение не вернулся, пока беседа не закончилась. Он не понял, зачем жена звонила. Конечно, интересовалась происходящим, но, главное, уточняла, собирается ли он домой. Не доверяла. Похождения свои Нино тщательно скрывал, но Нина, несомненно, подозревала его.
Стефания предложила поехать в кафе в Вильфранш. Под сенью причудливо изогнутых сосен с высокого западного берега, за который зашло светило, можно бесконечно любоваться круглым зеркалом бухты, пляжем, яхтами. Он рассказал, как однажды пришёл к оригинальной манере письма, поняв, что никогда не нужно изображать видимое, а только то, что ощущаешь от столкновения реальности, мыслей и образов, внутренне связанных с зыбким внешним миром. Говорил о Прусте, Модильяни, Малере и пил много прохладного белого вина. Оно приятно горчило и влекло на приключения. Она слушала, и хотелось верить, что он вскружил ей голову. И действительно, после очередного бокала Стефания пожаловалась на лёгкое головокружение.
Они расплатились, отправились поужинать в ресторан, где ему в лицо прозвучит выстрел и произойдёт это неожиданное убийство метрдотеля, где полиция отмахнётся от фантазии о нападении на самого Нино Коррадо. Ему даже показалось, что полицейские почти не скрывали своего предположения о желании известного художника, случайно оказавшегося на месте преступления, быть замешанным в историю с покушением: прекрасное паблисити для повышения стоимости картин. Тёмная личность метрдотеля явно выглядела для служак кандидатурой подостойнее. Тем более убит был именно он.
Но сначала Нино предложил Стефании прогуляться. Чтобы развеялась её голова. Свою он совсем потерял от прекрасной незнакомки, что становилась всё ближе и желаннее.
Заехали на Кап Ферра, оставили машину на стоянке, решив побродить пешком: пляж Палома, набережная. Полюбовались великолепными видами на скалы Больё-сюр-мера и Эза.
«Отсюда в хорошую погоду даже Италию видно, — сказал Нино и прибавил, — но я туда сейчас не тороплюсь».
Его слова были оценены обещающей улыбкой, почти как у госпожи Лизы дель Джокондо.
Не желая закупориваться в машине, поднялись к перешейку, соединяющему мыс с сушей, двинулись направо в сторону Больё и вышли к ресторану через сквер. «Места все заняты», — развёл руками смертник-метрдотель. Вот обиженный им клиент, поди, и пристрелил в отместку за неуступчивость. Открытая терраса действительно полна, ни одного свободного столика. Они переглянулись, собираясь двинуться в обратный путь. И тогда метрдотель, несколько запоздало, определил в них местных богатеев, проживающих на собственной вилле на Кап Ферра, вышедших пройтись, и предложил последний столик в зале. Видно, рассчитывая на жирные чаевые. Места он придерживал для подобных случаев.
Меню было превосходным, как и карта вин, они прекрасно посидели. И под конец вечера ещё больше развеселились. Потому хохотали в голос, когда в зал из кухни выехала огромная блестящая металлическая этажерка-холодильник, которую натужно катила перед собой маленькая женщина — то ли помощник повара, то ли официантка — в белой униформе и высоком колпаке на голове. Аттракцион рассчитывался на жалость. Сытые и довольные гости обязаны были завершить ужин по заведённому гурманскому ритуалу приёма пищи. Сыры отлёживались на стеллажах в охлаждённом виде. Снизойдя до понимания нелёгкого труда маленькой официантки, они взяли тарелку разнообразной сырной нарезки с орехами и заказали ещё вина.
Перед уходом Стефании понадобилось в дамскую комнату. Он вышел на террасу освежиться, но не в силах более бороться с аналогичным позывом, тоже отправился в туалет, но прошёл в зал через другую дверь. Тогда они и разминулись, так как Стефания уже ждала его в зале у выхода из заведения, не увидев за столиком. А он, в свою очередь, возвратясь, пошёл к месту, где они ужинали.
Не доходя нескольких метров, Нино споткнулся. Причина была не в алкоголе, он банально зацепился за край ковра. И вот он, инстинктивно выставив руки, летит в дверной проём. Собственно, в дверь, но почему-то без стекла. За мгновение до того, увидев на пустеющей террасе тёмную мужскую фигуру с вытянутой вперёд рукой, что целит из пистолета с неестественно длинным стволом. Он падал нырком навстречу снопу огня. А когда поднимался, неизвестный уже перепрыгнул через парапет и растворился в темноте парка.
Нино утверждал подъехавшим полицейским, что видел слепящую вспышку. Те сомневались, ибо если бы он действительно видел огонь, то был бы покойником. А так в бозе почил скандально известный в определённых кругах метрдотель.
Уточняющие расспросы и свидетельства утомили и Нино, и Стефанию. Спустя какое-то время, когда они освободились, дало знать нервное потрясение, разболелась голова уже у него.
Вышли на улицу, и тут подвернулось освобождающееся такси. Он был не в состоянии идти на стоянку за припаркованным автомобилем и тем более ехать за рулём.
Не мог забыть случившегося за спиной убийства. Причитал, что это его чуть не убили. В чём был уверен он один. Стефания всю дорогу в гостиницу поглаживала его по голове, играя его пальцами с редкими короткими волосками, целовала и убеждала в ошибке. Хотела, безусловно, успокоить. И ей это удалось.
Всё произошедшее отчётливо стояло перед глазами.
Вновь бессознательно взглянув на экран телевизора, хотя тот переключился на другие ужасы жизни, Нино вдруг отчётливо понял, ещё не связав все узлы, что на прицеле был именно он.
Именно его вчера хотели убить, пришло ясное осознание, это должен был быть он, Нино Коррадо. Перешедший дорогу неведомым силам, может быть, даже аукционной мафии. Теперь он был уверен в этом, хотя ни полиция, ни персонал не вняли его заявлению. Коченеющий труп метрдотеля, который, несомненно, имел уйму врагов, лежал в луже крови на полу ресторана.
В шум воды в ванной вплелись голоса. Нино испугался: слишком близок разговор. Неужели открыта дверь? Стеклянное, в пол, окно было одновременно и стеной, и дверью, выходящей во внутренний двор, вернее, сад. Он осторожно, не забывая, в том числе, что был неглиже, выглянул из-за шторы. Двое молодых людей — юноша и девушка — стояли у края лужайки, за которой ниспадали уступы с курчавыми соснами в далекое море, и любовались стеклянной гладью в утренней дымке. Нино задвинул тяжёлую скользящую дверь, защёлкнулся замок. Скорее всего, постояльцы.
Несмотря на скверное состояние, он не смог отказать себе в том, чтобы взглянуть на Стефанию. Зайдя в ванную, отодвинул клеёнку, закрывающую купальщицу, и, заново открыв трезвыми глазами красоту её тела, пробормотал:
— У нас всю ночь была открыта дверь.
— Запах сигарет, — напомнила Стефания.
Ночью торопились, не захотели ругаться с портье, всучившим провонявший табачным перегаром дальний от ресепшен номер. Наверняка знал, потому что дверь на улицу изначально была открыта.
«У нас все такие», — не поднимая глаз, нагло ответствовал портье.
Судя по роже, он подрабатывал, сдавая парочкам кровати по часам.
Отель располагался вдоль Гранд-корниш, одноэтажный, длинный, как кишка, — искать новый ночлег не было сил. И некогда было, он воспылал ещё в такси. Они обжимались, как молодёжь, в коридоре, смутив пожилого мужчину у лифта. Брюки он начал расстёгивать, ещё не войдя в дверь.
Нино вышел из ванной, нужно всё же одеться. Он взял брюки и сразу понял, что бумажник пропал. И ключи от машины.
Когда он вновь заглянул в ванную, Стефания вытиралась белым махровым полотенцем.
— У меня пропал бумажник. И ключи от машины.
— Украли в ресторане, — предположила Стефания.
— Я там расплатился, — возразил Нино.
— Ты же платил наличными, доставал из кармана.
Вспомнилось, как он оставил чаевые метру-педофилу. Мертвец не смог ими воспользоваться. Не принесли деньги счастья.
— Бумажник, кажется, тогда был. В заднем кармане.
Нино зачем-то залез пятернёй в пустой карман. Брюки он так и держал в руке.
— Выпал, когда ты рухнул, нужно поискать в зале. Официантов расспросить, полицию.
— Они там каждый квадратный метр пола просканировали. Разве что под трупом. И тот уже убрали.
— Камеры посмотреть надо, — не сдавалась Стефания. — Может, на них что видно.
— А если ночью воры вошли через открытую дверь? — предположил Нино, озираясь. — Портье предупреждал, не оставлять двери в сад, опасно.
— А что если они в подряде работают, вместе, в смысле: портье этот ночной даёт гостям — выбирает, наверное, посолиднее — номер прокуренный, те не запирают окно, и постояльцев грабят его сообщники?
— Хорошо, не убивают, — вздохнул Нино. — Мне опять повезло.
— Нам, — поправила Стефания, огладила груди и улыбнулась.
Нино вздохнул и вышел, прикрыв дверь.
Присмотревшись к выражению своего лица в зеркале, Стефания достала из сумочки зеркальце, помаду, тушь, — навести утренний макияж.
Ночью, когда Нино окончательно выдохся, замертво свалился на кровати и уснул, она передала бумажник и ключи Андре. Выскользнула ненадолго в открытое окно. Они отошли подальше и закурили.
— Дальше Кадиса не уедешь, — сказала она сообщнику.
— Мы разве туда собрались? — удивился Андре.
— Поговорка испанская. Про край света. Это я образно. В общем, у него больше нечего брать, — закончила она просвещение партнёра.
— Нахваталась от умников высоколобых словечек. Собирайся, поедем.
— На меня подозрение будет. Давай уж я побуду до утра. Тогда и расстанемся с ним. Ему в Италию нужно, домой. Ну а нам в другую сторону. Не в Кадис, — усмехнулась она.
— Как отдохнули?
— Он практически не в силах был. Одна возня и слюни.
— Сочувствую.
— Я исправлюсь.
— Придётся наказать тебя.
— Как водится, — рассмеялась Стефания.
Договорились, что она останется до утра, чтобы направить подозрения Нино по нужному руслу, отведя от себя. Времени снять деньги и перегнать машину в гараж в криминальном районе Ниццы Л’Ариан у Андре хватало. Ночь только началась.
Под утро любовника опять разобрало, второе дыхание открылось, но вновь не в силах выполнить желаемое, он развалился на ней и захрапел.
Нино торопливо натянул рубашку, взял брюки, примерился и застрял ногой в штанине. Раздался вибрирующий звонок мобильного. Он взял трубку: неизвестный номер.
«Кто-то проверяет?» — подумал Нино.
Он не ответил на вызов.
Жена должна убиваться по нему. Не похоже, конечно, по её виду на интервью, но позвонить ей надо. Только как сказать, чтоб не убить от потрясения — всё же живой труп на связи?
Обдумывая предстоящий разговор, проверил входящие. Были звонки вечером, телефон стоял на беззвучном: жена, из галереи в Париже, тесть.
Вдруг до Нино окончательно дошло.
Труп — его труп — должны исследовать и выяснить, что это не он. Но о смерти уже объявлено, значит, этот факт уже удостоверен. Значит, нужно, чтобы он умер. Кому? Нине? Или это отец её избавился от зятя? Решить свои финансовые проблемы из-за неудачных инвестиций и помочь дочери, уставшей от постоянных измен слишком творческого мужа, выросшего в вольной атмосфере Франции?
Опять же наследство. Картины ещё больше в цене поднимутся. Такая реклама. Тесть будет доволен.
И вчера в ресторане его хотели убить, чуть не убили.
В невменяемом, сомнамбулическом состоянии Нино заново обшарил карманы, ощупал рубашку. Облазил на карачках пол у кровати, разбросал подушки и простыни, заменявшие одеяло, заглянул бы даже под матрас, если бы смог приподнять толстенное ложе.
Не мог потеряться бумажник, разве что в такси выпал. А ключи? У него украли всё, включая документы. Так что ему придётся доказывать в полиции, кто он. Свидетели, интересно, потребуются?
Опять опросы, выяснения. Естественно, предположат участие Стефании. Нет, заявлять о пропаже нельзя. Понятно будет, где ночевал и, главное, с кем. Портье расскажет.
Такси вчера они взяли, уже отойдя от ресторана, водитель помогал выходящему пассажиру забрать из багажника вещи. Люди от ресторана разошлись, никто не видел, куда они поехали.
Хотя, если мысль о дражайших членах семьи, заказавших его, верна, то кому какое дело, с кем он спал.
А что если стрелявший вернулся позже к ресторану, стоял в толпе зевак и видел их? Или у него был сообщник.
И не связана ли с убийцами Стефания?
Мысли прошивали затуманенный мозг Нино, он физически чувствовал причиняемую ими боль.
Значит, домой нельзя. Нужно бежать от нависшей опасности. В полицию. В банк, заблокировать карточки. Без денег и документов. Или всё же связаться с женой? Но срочно уходить, пока Стефания в ванной. Бесполезная машина так и осталась стоять на парковке на Кап Ферра.
Нино застегнул брюки, надел летний пиджак. Быстро осмотрелся и открыл входную дверь, ещё окончательно не определив дальнейшие свои действия. Ему просто хотелось скорее покинуть гостиницу.
На пороге, напротив проёма, стояли две одинаковые мужские фигуры в серых рабочих комбинезонах.
Выстрел в лицо прозвучал глухо, словно резко открыли пробку винной бутылки. Нино рухнул навзничь. На это раз он наверняка увидел вспышку искр из длинного дула, приставленного ко лбу.
Тот, что стрелял, посмотрел на второго. Напарник достал из ящика для инструментов чёрный полиэтиленовый мешок, развернул и с хлопком расправил в воздухе.
Из глубины номера донёсся весёлый женский голос:
— Что там упало? Ты заказал шампанское?
Дверь ванной открылась, выглянуло женское лицо. Раздался второй выстрел. Стефания успела издать сдавленный звук, открыв рот для крика.
Ни один из псевдомонтёров, когда они вытирали кровь с кафельного пола, а потом упаковывали труп женщины в такой же чёрный полиэтиленовый мешок, не углядел за корзиной с мусором мобильного телефона Стефании.
В момент выстрела она отняла руку с трубкой от уха, заведя её за спину: Нино следовало видеть только её улыбку, не более.
Но на неё смотрел не обворованный любовник, а ствол. И сотовый телефон упал позади тела, отскочив в сторону, перед тем как она свалилась на пол.
Не знали, что женщина разговаривала с партнёром, что тот отчётливо слышал выстрел. Не знали они, что до Андре доносились и шум воды, и шуршание пакета, и их короткие реплики на итальянском.
Андре пользовался наушниками, а сейчас мчал на мотоцикле, подъезжая к гостинице.
Поначалу он хотел, не снимая шлема с опущенным зеркальным забралом, войти в холл отеля. Проигнорировать недоумение портье, оставив тому предположить, что это торопливость курьера, подойти к нужному номеру по коридору, подождать, когда откроется дверь, заранее достав из кармана куртки наган. Но убийцы могли выйти через сад. Стрелять же во внутреннем дворе, под обзором из множества номеров, — самоубийство.
Или остыть, дождаться ухода киллеров, зайти в номер, забрать телефон и выбраться через сад, не привлекая к себе внимания. Одну из карточек к электронному замку мёртвая уже подруга на всякий случай передала ему ночью вместе с бумажником и ключами. Кто мог знать, какой будет реакция клиента? Люди порой ведут себя весьма неадекватно, причём большей неадекватностью отличаются внешне тихие и безобидные особи. Куда только девается их респектабельность.
Или развернуться и уехать?
Но когда Андре услышал, что Стефанию упаковали в мешок и выносят через внутренний двор, он принял иное решение. Закрыть за собой стеклянную дверь убийцы не могли, им ещё нужно вернуться за вторым трупом.
Они встретились на лужайке со свежескошенной ровной травой. Двое мортёров в серых комбинезонах натужно тащили чёрный продолговатый мешок, он же делал вид, что увлечённо внимает невидимому собеседнику, кивая головой и жестикулируя.
Стефанию пронесли мимо, увидеть красавицу ему больше было не суждено.
Подойдя к приоткрытой двери, он скользнул внутрь, отодвинув занавесь. В изножье огромной кровати лежал второй, более объёмный, чёрный мешок с телом Нино Коррадо.
С чувством, будто связь со Стефанией лишь сейчас обрывается окончательно, Андре прервал давно завершившийся разговор с подругой. И быстро вызвал её имя опять. Телефон откликнулся в ванной. Убийцы аккуратно замыли кровь, полотенца исчезли.
Он подобрал трубку, негромко наигрывающую бессмертную мелодию «Бесаме мучо», и окоротил её, прекратив свои мучения. Возвратился Андре на стоянку к мотоциклу через главный вход, чтобы не сталкиваться повторно с убийцами.
Оставлять сотовый не стоило. Стефания умерла, и тут ничего не изменить, но вот где и когда умерла или пропала и где и когда её начнут искать, зависело от него. Так что телефон нужно было забрать из номера. Хотя полицию отель мог и не вызвать: ну пропали постояльцы, не заплатив, случается, а лишний шум ни к чему.
Андре надел шлем, надвинул забрало и ждал.
Отель был в коротком тупике съезда с трассы, каковой можно считать широкий Гранд-Корниш, деться белому автофургону некуда. Он из-за кустов наблюдал, как двое монтёров погрузили второй мешок через задние двери, захлопнули их и сели в кабину.
Андре решил проследить. Это не была погоня, он просто следовал поодаль за приметной машиной.
А убил их чуть позже.
За городом на окраине индустриальной зоны фургон остановился на пустынной парковке у белого приземистого здания, похожего на склад. Монтёры отнесли мешки поочерёдно.
Когда они затащили внутрь крематория для животных второй труп, Андре забрался в фургон. Открыть его для угонщика было несложно: двери остались незапертыми.
Ждать пришлось недолго, видимо, операция была хорошо спланирована.
Андре сидел позади в грузовом отсеке, открытое окно соединяло его с кабиной. Убийцы отправили голосовое сообщение, мол, дело сделано, и он обрадовался, что дал им возможность отчитаться.
Потом перекинул трупы через окно назад, те со стуком попадали на металлический пол, вытер наспех кровь, расправил на спинке водительского сиденья чью-то куртку и сел за руль.
Но потом передумал. С телефона, по которому звонил монтёр, вышел в интернет, пробил последний контакт и выяснил, что это был номер госпожи Нины Маттео.
Он сел на мотоцикл и поехал в гараж в Л’Ариан за оставленной там машиной художника. Такая неожиданная мысль пришла ему в голову.
Соединилось у него всё, когда на новостной ленте поискового портала он прочитал о смерти Нино Коррадо: оказывается, он вчера ночью сгорел в собственном доме в Генуе. Ещё до своей смерти в отеле на Лазурном берегу.
Андре понял — художника заказали. Жена. И, будучи упорным, он решил довести дело до конца, отомстить за смерть Стефании.
К замку семьи Маттео по извилистой дороге, забирающейся выше и выше в горы вдоль реки, что с каждым поворотом становилась всё уже, Андре приехал на лимузине Нино Коррадо.
Синьора Маттео увидела знакомую машину перед домом и позвонила отцу, не исключая возможный шантаж исполнителей. Мог ведь отец по скупости не расплатиться с ними. И не мог муж вернуться домой.
Из машины вышел незнакомец. Исполнителей Нина не знала, договаривался отец. Телефон, с которого ей докладывали о завершении дела, был выключен.
Желая окончательно удостовериться, Андре сообщил вдове, что Нино мёртв.
Растерявшаяся Нина, пролепетала: «Почему вы машину не утопили, как договаривались?»
Андре достал наган. Он сделал ошибку, не нажав сразу на спусковой крючок.
Потому что у Нины началась истерика, она в слезах кричала, что не виновна в смерти мужа, а всё это — отец. И инсценировал пожар, и убийц на Сицилии нанял, заставив её выполнять заранее обдуманный им, ещё до свадьбы с Нино, план. Страховка по смерти, завещание, написанное супругами друг на друга, — всё одно к одному. Наследство доставалось тому, кто переживёт супруга. Это всё — алчный отец! Он должен сейчас приехать.
На звук мотора Андре отвлёкся, посмотрев в широкое распахнутое окно на каменную брусчатку двора, по которой подкатывал автомобиль.
Тут-то и получил удар ножом в бок, хрипя, завалился на дубовый письменный стол, несколько раз выстрелил в судороге из пистолета в паркетный пол и затих. Нина перестала плакать, отбросила нож, села на стул и опустила отяжелевшую голову на столешницу.
Труп спустили в реку, завалив камнями. Кто будет искать проходимца? Машину подручные синьора Маттео отогнали на разборку, корпус смяли и утилизировали.
Через год, относив положенный траур, Нина Маттео официально вышла замуж. Обществу импонировало, что новый муж — дальний родственник семьи — усыновил мальчика, родившегося у Нины за шесть месяцев до пышного бракосочетания.
Это был его сын.
Под Скалой
Выловили его тело на восточной, средиземноморской, стороне мыса. Неподалёку от испанской границы. В месте, где уже около полугода засыпали грунтом бухту, и праздно гуляющие никак не могли там оказаться. Сначала посчитали, что утопленника прибило к берегу. Выпал за борт с проходящего Гибралтаром судна.
Экскаваторщик разравнивал ковшом щебень, сбрасываемый самосвалами в Средиземное море ради увеличения площади британской заморской территории, заметил торчащий из воды ботинок. Оказалось, труп цеплялся на дне за камень проволокой, обмотанной вокруг шеи. Так и торчал поплавком, ногами вверх.
Четыре месяца они втроём прожили на Гибралтаре. Сам Борис, жена и дочь. На Квинсвэй роуд. Когда-то, посещая заморскую территорию своей короны, королева Англии ступила здесь на причал. Историческое место. Дома изломами жёлтых блоков стояли вдоль широкой каменной набережной, от которой в воду вонзались зубы пирсов. На набережной приятно было сидеть за столиком ресторана под невысоким осенним солнышком, щуриться на бликующую воду, рассматривать яхты и Атлантический океан позади мола, ограждающего обширную гавань.
Королевской дорогой дочь ходила в школу, почти до Марина Бэй. Пешком. Всех, кто жил далеко, родители привозили, Борис же машину арендовал по надобности, когда семьёй ездили в Испанию развлечься. Что того Гибралтара? — за час можно неспешным шагом покрыть. Борис часто уезжал, улетал в Лондон по делам, а жена машину не водила. Так что дочери приходилось добираться своим ходом. Автобусы ходили редко и нерегулярно.
Однажды у него защемило сердце, когда увидел её пришедшей после очередного зимнего ливня домой. С дождями на Гибралтаре было хорошо. Даже очень.
Проезжающие неширокой дорогой машины волей-неволей обдавали редких прохожих, зачастую с головой. Потоки неслись по мостовой поверх бордюра. Иногда и самого тротуара почти не было видно в мутной реке.
В такие дни дочь первый урок, нахохлившись, сидела на батарее в форменной клетчатой юбке, сушилась.
Показывала с высоты кулак задирам-одноклассникам. Те дразнили её, стайками гоняясь за ней на переменах. Она ничего не понимала по-английски. Родителей вызывали из-за агрессии и асоциального поведения девочки. Угрожает детям расправой. В общем, диковатые румыны. Практически цыгане. Хотя приехали они по молдавским паспортам.
Два месяца дочь в классе молчала. А потом вдруг, возвратясь из школы, начала рассказывать, что там происходит, передавая целыми кусками разговоры в лицах. И всё на чистейшем английском. С британским акцентом. Здесь она вновь пошла в пятый класс, и теперь, заговорив, быстро обгоняла однокашников по математике. Точные науки ей давались легко.
Болеть вот только начала постоянно: кашель, насморк, даже дышать иногда по утрам трудно ей было. Собственно, подобные симптомы перманентной простуды, всяких синуситов, бронхитов и т.д. и т.п. наблюдаются у многих жителей Гибралтара. С платками для выделений из носа не расстаются.
Серое облако грибом-поганкой неизменно висит над горой, скрывая гребень.
Повели дочь в больницу. Эскулап, прокашлявшись, сказал, что не видит проблем. И опять заперхал. И действительно, какие проблемы, если по коридорам ходят сквозняки. Распахнутые настежь окна построенной под откосом скалы больницы упираются в стену мокрой зелени. Иногда проёмы закрывают деревянными жалюзи. Но не от солнца, от обезьян. Те совершают набеги не только на клинику, но и на соседние жилые дома.
Сопливый врач прописал антибиотики, не удосужившись назначить сопутствующие антигистаминные средства.
Лечение не помогло. Пошли к специалисту нетрадиционной медицины. Тот, разглядывая радужку глаза, узрел у дочери аллергию на молочные продукты. Прописал полный отказ от коровьего молока. Пришлось искать в Испании козье. В супермаркетах Гибралтара такие изыски отсутствовали.
На выходных ездили за границу, в Испанию. Посидеть в кафе «Эстепоны», попить кофе, пока дочка играла в детском городке с испанскими детьми. Те её, правда, не очень принимали, норовя стукнуть исподтишка. Везде они чужие.
Жена поездки особенно не любила, типичная домоседка. Неведомое пугало. Однажды Борис уговорил сплавать паромом в испанскую Сеуту из материкового порта Алгесирас. Взяли напрокат машину. Планировался заезд на рекогносцировку в пределы марокканской территории. Но на границе с Марокко жена потребовала остановиться. Так что они ступили лишь на землю испанской территории в Африке, посмотрели со стороны, с другого ракурса, с противоположного берега на постылую Скалу — и всё.
Как сюда-то согласилась, непонятно, за ним поехать. Причём сразу, когда он сказал, что нужно уезжать, намекая на грозящую ему опасность.
Иногда она неожиданно становилась отчаянно смелой.
Взяла и выхватила у ражей рыжей обезьяны паспорт, украденный у португальского туриста. Тот только что не молился потом на жену — ноги у него подкашивались, — восхищаясь отвагой маленькой женщины. Предупреждали же, что обезьяны опасны и связываться с ними не стоит. Дикие люди, в общем. Туристы на лесистой вершине Скалы, в вотчине обезьян, оккупировавших остатки каменных фортов, выглядели как добыча этих многоруких животных. Обезьяны в поисках еды и просто из праздного любопытства, смешанного с озорством, бесцеремонно потрошили пакеты, рюкзаки, залезали в салоны машин через открытые двери и окна. Выметали, выбрасывали всё подряд. А этот крупный самец стырил у португальца из заднего кармана паспорт. Пока подруга его лишала беззащитного португальца фотоаппарата.
И тут жена. Выхватила. Служитель, приданный обезьянам, долго талдычил потом, что от них надо держаться подальше, не провоцировать. Те, похоже, увещевания его понимали и вели себя как избалованные подростки, бросаясь в людей объедками и шкурками бананов. Хорошо, не камнями.
Семьёй иногда ездили на экскурсии по Скале, прошитой насквозь подземными ходами — от Атлантики до Средиземного моря.
Безраздельная панорама открывалась с верхних фортов, с круглых пятаков, оставшихся от станин поворотных пушек. Весь город, пролив, сухопутные и водные подступы просматривались в прицеле. Недаром англичане цепко держатся за стратегический клочок земли, наплевав на претензии Испании.
Первый раз Борис прилетал один, на разведку. Авиакомпанией «Монарх». Название понравилось, показалось символичным. Отменный сервис на борту. Давали неограниченно вино, а столовые приборы были металлическими, завёрнутыми в белоснежные тканевые салфетки. Террористов авиакомпания, похоже, не опасалась.
Рейсы на Гибралтар были только из Лондона. Так что добирался на перекладных. Испания боролась с оккупацией, как они считали. Полуостров называли колонией Великобритании даже в официальных документах ЕС. Борис готовился к поездке, изучая будущее место пребывания семьи. Прельщала возможность устройства личной налоговой гавани. Законодательство заморской территории позволяло и способствовало тому.
Самолёт, швыряемый шквалистым ветром, заходил на посадку боком. Серая взлётная полоса перерезала узкий песчаный перешеек меж Атлантикой и Средиземным морем. Бросало из стороны в сторону так, что не только Борис с тоской и надеждой глядел на недостижимую ленту бетона в бурном море. Ветры, зажатые в низине между Скалой и испанским берегом, жгутами струились по фюзеляжу, как в аэродинамической трубе. Знатоки объяснили, что на восток дует вендавале, а леванте — на запад. И в октябре они сходятся. Хотя и без этой встречной сшибки в Гибралтарском проливе всегда хватает болтанки. Но в этот прилёт и местные бывалые пассажиры отметили посадку как экстраординарную. А он тогда подумал, что это добрый знак. В последний момент, когда борт уже завис над полосой, самолёт порывом сбросило в волны, но лётчики вырвались из цепкого вихря. Земли коснулись одним шасси, чуть не зачерпнув крылом бетон.
Спустились по трапу на липкий асфальт. Он был рад припасть к этой тёплой влажной земле. Облако стекало со Скалы жадным языком, желая слизать маленькие фигурки людей, что извилистой колонной брели к невысокому зданию аэропорта.
Гибралтар так мал, что прилетающих приходят встречать даже семьи с маленькими детьми. Развлечений и событий на мысе в недостатке. Встречающие ждут на смотровой площадке, на плоской крыше аэровокзала, издалека машут самолёту, поднимают на руки детей. Надеясь, что их увидят родные и близкие. Так же, собственно, проходят и проводы. Всегда один и тот же сценарий.
Религиозные евреи надевали чёрные шапочки. Они снимают их в самолёте на подлёте к Лондону, мегаполису, где никому нет ни до кого дела. Перед посадкой на Гибралтаре шапочки вновь покрывали головы. Здесь все друг друга знают. По крайней мере, в своей среде.
Бориса никто не встречал. Собственно, и потом он с женой и дочкой всегда прощался дома. Стесняясь этих деревенских провожаний и встреч с маханием платочками.
Пассажиры перед пограничным контролем проходили ещё и под заинтересованными взглядами людей, нервно ожидающих открытия единственного шоссе, связывающего анклав Великобритании с Испанией.
На время взлёта и посадки шлагбаумы закрывались, и стремящиеся в обе стороны машины и пешие транзитники пристрастно озирали вновь прибывших из-за барьеров. Надеясь скорее въехать или ступить на дорогу и пешеходную зону в переделах габаритов, нарисованных краской по асфальту.
Большинство перемещающихся через границу были испанцами. Вообще испанская речь на Гибралтаре звучала чаще английской, — колорит придавали арабы, — несмотря на принадлежность английской короне.
Испания была совсем рядом. Сразу за белыми крышами пограничного пункта начинался испанский город Ла-Линеа-де-ла-Консепсьон с мавританскими мотивами в приземистых постройках и отделке керамическими плитками с голубыми рисунками по фасадам. На Атлантической стороне за сетчатым забором с колючей проволокой в Испании тянулся песчаный пляж. Туда как-то на учениях по ошибке высадился английский спецназ. Толпа загорающих с любопытством смотрела на бронетранспортёры и падающих в песок солдат с автоматами, потом на ретировку на бронекатера. Международный скандал из-за нападения на соседей не случился, но континентальные газеты долго насмехались над бравыми англичанами.
За Скалу Испания вела тихую ползучую борьбу. На их стороне таможня свирепствовала. То есть досматривала транспортные средства с тщанием. Через границу поток лился постоянно в обоих направлениях. Многие испанцы работали на Гибралтаре. Да и местные не брезговали бизнесом. Состоял он в легальном провозе пары блоков сигарет, плюс пара бутылок алкоголя. Плюс дешёвый бензин в бензобаке. Ретивый народ ездил несколько раз в день: до работы, в перерыв, после работы. Мопеды, треща и воняя, роились, создавали мельтешение в очереди.
А вредные испанские таможенники, подчиняясь негласным указаниям сверху, тянули, сколько хотели, с проверками, добиваясь огромных хвостов на досмотр из легальных контрабандистов и простых путешественников.
На Гибралтаре, в отличие от Испании, не существовало налога на добавленную стоимость и акцизов. Что приводило к существенному снижению стоимости покупок. Туристы с круизных лайнеров массово скупали аппаратуру и гаджеты в лавках, принадлежащих оборотистым индусам. И также, естественно, алкоголь и табак.
Комбинация, на которой можно было заработать, пришла Борису в голову в первый же приезд. Пока он ехал на маленьком автобусе среди буйной зелени, втиснутой между жёлтыми домами, обвитыми рододендронами. В салон проникали запахи неведомых цветов, врывались остролистые ощетинившиеся кусты и глянцеволистая магнолия. Водители-арабы круглый год ездили не закрывая дверей. Их лени потворствовал климат. Или формировал её.
Не заметить окно возможностей было невозможно. И присматриваться не нужно, куда вложить деньги. Блок сигарет стоил в Лондоне пятьдесят фунтов, в дьюти-фри аэропорта Хитроу — сорок пять, в небесном магазине на борту самолёта — восемнадцать, в дьюти-фри по прилёте в аэропорт Гибралтара — пятнадцать. А в самом городе на Главной улице в лавке можно было купить блок за двенадцать фунтов. Подъём сумасшедший. Привычные так называемые два конца. Меньше ста процентов — это не заработок.
При первом же возвращении в Лондон он по просьбе друзей — сам Борис не курил — купил два блока сигарет, а ещё два, из любви к риску и искусству, рассыпал на пачки и провёз в объёмистой сумке. Рыться в ней таможенники не стали. Ему и самому был интересен процесс. Вспомнилась бурная молодость с провозом в Польшу золота, а обратно парфюмерии и часов.
Окончательно довела идею до кристальной чистоты жена. Невольно подсказала.
В тот день решили посидеть в ресторане на набережной под домом. Когда Борис подошёл, жена уже сделала заказ. Пожаловалась на привычную неторопливость разморённых солнцем официантов. Хотя в отличие от докучливых клиентов за столиками, они периодически заходили в полумрак помещения, снисходя иногда до выноса блюд.
На редкой волне бирюзовой марины изредка колыхались яхты у дощатых пирсов. На одну торопливо грузили ящики, опуская по-быстрому в люк.
Жена рассказала, как они только что смутили до невозможности мужчину с этой яхты. Дочка обратила внимание на висящий на борту парусной посудины овальный предмет в виде огромной подковы из розового пенопласта, так похожий на унитазный круг. Они дружно начали хохотать, временно, с большим трудом прекратив, когда мужчина с яхты посмотрел на них. Он шёл от яхты к набережной за очередной партией груза. Но смех вновь прорвался, — сдержаться было невозможно. Так как мужчина начал думать, что смеются над ним, принялся озираться, заглядывая за спину. Тут они просто покатились. В общем, неловко вышло. Мужчина до сих пор, отрываясь от погрузки, оборачивался, недоумевая. По его мнению, причин для подобного веселья не существовало. Для застёгнутых англичан, понятное дело, таких причин вообще не могло быть никогда. Борис сказал, что они приняли за унитазное сиденье спасательный круг. Вызвав новый приступ хохота и досаду яхтсмена.
Жена невольно и подала простую до крайности мысль. Вернее, обратила его внимание, связав воедино блуждающие в голове мысли.
Борис ковырялся вилкой в белом теле дорады, вынимая косточки, вполуха слушал фоновое щебетание жены и всё думал о погрузке на яхту ящиков. Размышляя, сколько мест багажа составляла необходимая в путешествии еда, напитки и прочее, а сколько контрабанда. Он не мог и предположить, что люди не захватили бы её с собой, если отправлялись не на кратковременную прогулку вдоль берега полуострова.
Дочка пристроилась к мальчишке, ловившему рыбку на удочку. Свесив ноги с набережной, они вдвоём рассматривали пойманную на хлеб серебристую рыбёшку и отпускали обратно. Чтобы снова покормить.
В тот день случилось ещё одно событие. По возвращении домой выяснилось, что Борис захлопнул дверь, забыв ключ внутри.
Приехала пожарная машина, оттуда вышел отряд похожих на скаутов пожарных в рубашках с коротким рукавом, шортах и белых гетрах. Наверное, и на пожар они так экипировались. Жарко, конечно. Борис в январе обгорел, плюс восемнадцать градусов.
Пожарные сняли раздвижную лестницу с машины, та еле достала до балкона третьего этажа. В доме было пять этажей, а в Марина-Бэй стояли и высотки, как там, на верхних этажах, тушились очаги возгорания, непонятно.
Неожиданного на новом месте хватало. Однажды утром проснулись, а напротив дома у дальнего волнолома стоит огромный тёмно-серый ракетный крейсер. И это ещё оказалось не всё. К обеду с крейсера конвейером полетели вертолёты, зависали посередине марины и спускали на тросах прямо в воду пуки торпед. Не иначе принимали их на подводной лодке. А то вдруг несколько дней подряд прилетали из зенита и улетали туда же истребители. А может, и бомбардировщики. Расчерчивали небо дугами инверсных белых следов. Дозаправлялись на базе и стремились на Ближний Восток.
Борис задержался на несколько дней, готовясь к поездке в Лондон.
В свободное время сплавали на лодке с подводными иллюминаторами в открытое море к дельфинам. Пока жена с дочерью наблюдали за игривыми млекопитающими, Борис пошёл в рубку, где мысли его сразу укрупнились. Рация работала, и в эфире слышались непрерывные переговоры судов, проходящих в обе стороны пролив. По-русски с вкраплением ядрёного матерка. Вот кого нужно задействовать при более крупных поставках. Может же судно ночью задержаться неподалёку от берега и принять дополнительный груз.
Назавтра он назначил отплытие. В этот раз лететь в Лондон не придётся. Пробная поездка морем, проторить маршрут. Яхту Борис арендовал прямо на родном пирсе. Дороговато, но первый раз торговаться трудно. Завтра гружённая товаром, она отвалит из бухты прямо от дома на Квинсвэй. Атлантическая сторона, по прямой, как говорится, на Туманный Альбион.
В Лондоне предстояло ещё налаживать сбыт по пабам и мелким магазинам — в крупные соваться не следовало, — но это не смущало. Для начала можно разгрузиться на склад. Потом эти издержки уйдут, когда цепочка заработает. Борис специально ходил по так называемым магазинам на углу, отмечая явно контрабандный товар, где на этикетках был только испанский текст. Пиво, безалкогольные напитки, крепкий алкоголь. И, видимо, не только. Поток нелегального товара ручейками лился на остров со всех сторон. Всякий турист пёр с собой. Уж больно высоки цены в Великобритании.
Пришлось привлечь друзей из Одессы, Борис не умел управлять яхтой и не имел на то документов. Это упущение в будущем он предполагал ликвидировать. Чтобы не делиться барышами, нанимая простых матросов.
Друзья, зная его оборотистость, быстро откликнулись. Переговоры следовало провести в очном формате. Переписке и телефону никто не доверял.
Втроём до полуночи делили доходы, сидя в глубоких кожаных креслах в фойе Рок-отеля. Звучало название гостиницы как «рок», но по-английски это — скала. Борис добился, как организатор, шестидесяти процентов в деле. Отдав друзьям по двадцать. Тем более что деньги в основном вкладывал он. И идея была его.
Он уже и схему налоговую разработал, для укрытия от алчных налоговых служб заработанного. Старый седовласый еврей-адвокат в офисе со старинной мебелью чёрного дерева предложил, видимо, стандартную. Три компании: основная, для оседания денег, операционная и компания с расчётным счетом. Плюс траст. Не докопаешься. Старик унаследованное дело знал хорошо. Показал портреты предков в тёмных рамах. Евреи здесь давно поселились. В налоговом убежище. В случае же Бориса и не только налоговом. Последнее время было неспокойно. На бизнес в Москве наезжали. Желая откусить кусок, если не отобрать. Пришлось эвакуироваться, спасая голову и средства.
Прибыл Борис из Москвы, но чтоб никто не пугался неявного криминала — как он понял, залётных коммерсантов из России остерегались, — напирал на свои молдавские корни. Мол, и бизнес там. Еврей в порыве откровенности даже сообщил, что адвокатов собирали, предупреждая об опасности московских гостей.
Морозить деньги Борис не умел. Уже в Лондоне, связавшись с рекомендованными людьми, собирался вложить деньги в реконструкцию и ремонт старых домов. Люди обещали не меньше двадцати процентов годовых. По тамошним меркам хороший подъём. А если русским недвижимость после продавать, и того больше.
Начинал Борис по молодости в Кишинёве с проституток. Их у него было до десяти в лучшие периоды. Потом через цыган торговал золотом, позже переехал в Москву и переключился на цветные металлы, отправляя за бугор через совместные предприятия с западниками. Ввозил сигареты под крышей крошечной нефтяной компании, за которой стояли большие люди: она имела право ввозить курево беспошлинно. Бизнесы были сплошь опасные, потому приходилось содержать и охрану, и службу безопасности. И боевиков, что выезжали на стрелки и разборки.
Из рейса Борис не вернулся. Он пропал. Исчезла и яхта. Искали его долго. Деньги кончились, и жена решила уезжать в Москву. За апартаменты и школу стало нечем платить. А активы Бориса не нашли. Карина отыскала визитку адвоката, но тот ничем не помог. Он знал только схему, что сам предложил Борису, но денег в неё ещё не поступило. А с кем Борис сотрудничал в Лондоне, она не знала.
Карина была рада возвращению домой. И действительно, Леночка сразу вылечилась. Никакой аллергии, похоже, у неё не было. Всё моментально прошло, все признаки болезни. И насморк, и кашель.
Во всём виновато закрывающее небо облако, намертво прилипшее к Скале, бесконечно растягивая пасмурное покрывало над городом, наползая со стороны Средиземного моря. Атлантика дышала сырыми испарениями.
Самолёт взлетел, и Скала, что нависала роком над ними, наконец, осталась внизу, а затем и позади.
Там, под Скалой, его тело и нашли через полгода. Как он оказался в Средиземном море, хотя яхта уходила с Атлантической стороны, так следствие и не прояснило. Как и куда делась сама яхта. И двое спутников Бориса.
Карина решила, что Борис вторгся на чужую территорию, всё, наверное, было поделено уже. Или друзья с ним расправились, присвоив деньги. Она очень смутно представляла себе сферы интересов мужа.
После соблюдения формальностей ей пришло извещение о дате похорон, но она на Гибралтар не полетела. Дочку не с кем было оставить. И с новым мужем объясняться не хотелось.