Рассказы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2024
Саша Николаенко — писатель и художник, родилась в Москве в 1976 году. Печаталась в журналах «Знамя», «Урал», «Новый мир» и других. Автор ряда книг, в т.ч. «Убить Бобрыкина: история одного убийства» (2018), «Небесный почтальон Федя Булкин» (2019), «Жили люди как всегда» (2021), «Муравьиный бог: реквием» (2022). Лауреат литературных премий «Русский Букер» (2017), «Ясная Поляна» (2023) и других.
…И теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.
(Быт. 3:22)
Фома
3:23 И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят
Прибежал на кухню к жене своей, Светлане Даниловне, её физик-атомщик муж, атеист, Вадим Алексеевич. Был Вадим Алексеевич не то что Фомой неверующим (хоть жена иной раз называла так) — нет, он веровал в человек, и ещё в справедливость веровал, несмотря на правду о ней.
Вот, вбежал на кухню он, как бы это точнее выразить? — не в себе вбежал: возбуждён, возмущён, потрясён…
— Света, ты вот это читала в книге своей?
— Я читала здесь всё.
— Но вот это, это место читала ты? Перечти вот здесь, перечти, пожалуйста, я тебе подчеркнул…
— Сколько раз тебя просила здесь не чиркать… — И Светлана Даниловна книгу в руки взяла, поморщившись на бессовестное подчёркивание, близкое к вычерку, а особенно на знак вопросительный и тройной восклицательный на полях, но присела на табуретку, стала читать:
3:22 И сказал Господь Бог: вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно — ?!!!
И, прочтя, спросила невозмутимо, с терпением веры истинной, во все века попираемой сатанинским человеческим разумом:
— Ну и что?
— Ну и что!? — вскричал Вадим Алексеевич. — Значит, Бог боялся, что мы ему уподобимся в знаниях, станем бессмертными? Это всё равно как я бы боялся бы, что Алёшка наш будет больше знать меня, да ещё и внуки станут жить да будут счастливыми, когда я-то помру? «Ну и что…» — повторил Вадим Алексеевич.
— Ну так что? — повторила жена.
— То есть Бог, по-твоему, Бог, по-вашему, проклял нас и на смерть послал за желание жить!?
— Не за это из рая изгнаны, а за то, что запрет нарушили, вкусили плода запретного…
— Этот «плод запретный» был жизнь! Богоданная…
— Ну и что? — И Светлана Даниловна, повторив свой вопрос металлический, была так немыслимо, так уверенно, неприступно права…
— «Ну и что»!? Да вы спятили, вы с ума сошли, что-ли, все?
И Вадим Алексеевич спрашивал, цитату ногтем царапая, и при этом выглядел не то чтобы несколько, — очевидно бессовестно не в себе. Был он сед и был бородат, в бороде запутались перья куриные, потому что, до чтения Библии, задремал, разгадывая кроссворд…
— «Ну и что»!? Вы же сами, сами же мне вот здесь… — Здесь Вадим Алексеевич беспокойными пальцами пролистнул к началу творения. — Сами пишете! «Бог дал жизнь!» Человека создал, по образу Своему и подобию…
— Ну и что? — повторила Светлана Даниловна.
— Господи-ж ты мой-боже-мой, да как «что»!? Если жизнь Он дал, как Он мог её запретить!?
Но жена его в своей вере Писанию Священному совершенна была; да, была неуязвима, незыблема — «вера — выше всякого разума, вера безрассудна, нелогична, абсурдна, немыслима, на любовь, на стрась похожа в единение духа и плотского, но бесплодна, бесплотна безгреховна непорочна она». И она смотрела на Вадим Алексеича из какого-то издали, но особенно задевало его, не что издали, свысока…
— Ты ведь даже не понимаешь, а?.. ты не понимаешь даже, что вы наделали?
— Что? — спросила она.
— Да ведь вы оклеветали Его… Он дал жизнь, жизни душу отдал, а дух вдохнул в человечество… Я согласен, я понимаю, что было так… а потом испугался вдруг, что мы, Его духа носители, жизнедатели, Его образу уподобимся, а потом ещё и в знаниях превзойдём? Станем вдруг плодиться и множиться, сеяться да ещё на смерть, на конечное своё, телесное тленное несмотря? Мы вкусили плода запретного, мы ослушались… — бормотал Вадим Алексеевич. — Мы ослушались, до чего, смотри-ка, додумались? Согрешили, выбрали жизнь… Света, что это, как это может быть?
— В смысле «что это»? Ты о чём?
— Да о том я, что пусть даже нет Его, пусть и нет, пусть и не было, но слова вот эти о Нём, в вашей Библии, очевидная, подлая, дикая, неблагодарная клевета… это — ложь! Значит, на Него, бессловесного, седьмой день освятившего, мир создавшего, дух Свой в жизнь вдохнувшего, человека благословившего, вот такие-то словеса? Своей собственной подлости истину в истину о Нём возвели? Если с этакой веры начать, с такого подобия, чем закончите? Убивать начнёте детей?.. И ведь начали, сразу начали, едва Он от дел отошёл! «Ибо в оный почил от всех дел Своих…» — тут написано, а вы начали убивать, да ещё и как убивать? Его именем…
Тут он сел и зажмурился. От его беспокойства странного, даже болезного (очевидно, что переубедить хоть кого-нибудь бесполезно), на колени ему вспрыгнул кот, замурчал, подставляя красивую голову. Кот красив был, повадкой кошачьей ластится, независимо… И он гладил кота, и думалось: «Как Он мог из праха создать такого кота…»
Он сидел, и встала она, загремела кастрюлями, сковородками. Дело шло к обеду воскресному, должен был приехать к ним внук. А на кухне, по апрельскому тёплому времени, широко была распахнута форточка, деревца стояли в дымку одетые, воскресала в прощении чьём-то неведомом, смерть поправшая жизнь.
На горе
1:28 И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…
Так же клуб у нас сделался, повелись беседы духовные, с ними чтения Писания Священного в нашем Храме, что на горе. У нас батюшка ликом млад, бородою сед, но спросить его о возрасте не решаемся, потому что неуважительно, так по виду лет около ли, чуть более тридцати. В остальном же ведём размышления любопытные, из тем сейчас на четвёртой главе от Завета мы Ветхого, и вопрос, средь нас разбираемый, вот каков: в главе третьей описано человека из рая падение и его от Духа безгрешного и бесплодного в плоть обращение, так вот было ли оно или нет?
— Каб не пал бы, — летал.
— Это есть, — говорим, — летали во сне.
Обсудили мы да припомнили, кто из нас когда без крыльев летал. Вышло так, что все летали мы, пока детками были, а теперь никто из нас, ни один.
— Это с ростом как-то, говорят, связано…
А он нам:
— Всяк растёт, в том греха неймёт.
— Это как?
— Рост к земле не гнёт.
— Ну а мы-т теперь самолётами…
— Самолёт машина разумная, да до райских врат не летат.
— А вот если авария в самолёте-то, а в нём детки малые, кроме нашего, прости осподи, а побьются все, это как?
А он так:
— Прах своё возьмёт, Бог — Своё.
— Не заступится, не спасёт от смерти невинного?
— С ним пойдёт, с ним и смерть примёт. Через то и Сам воскрес, и воскресимся.
— Значит, жизнь, как ни делайся, суть греховная?
— Божия, Богоданная.
— Помирать приходится…
— Не без этого.
— А каков же смысл в этом, батюшка?
— А коль смысла нет, — не живи.
…
Говорили про Фёдор Михалыча Достоевского, в смысле том, что ли, твари мы все дрожащие, или право имеется….
А он нам:
— Убивать?
— За восстановление справедливости, в Богу подобии…
— Так вы в Богу подобии на старушек-то с топором?
— Так ведь Он истреблял неугодное…
— Кто сказал?
— Да ведь вот же, батюшка, в Священном Писании…
— Ну так, значит, и тот самолёт-то с детками не механик-пьяница, Господь Бог уронил.
…
— Я бумажник нашёл вчера, вот и думаю, тратить ли?
— Отчего ж, потрать, Бог послал…
— Да ведь мог ли Он?
— Отчего б не мог? Поспособствовал человеку приятному, во карман залез к неугодному да подкинул тебе-т…
— Да ведь кто-то стал без него? Мне добро, а ему беда, мне-то Бог послал, а он думает, чёрт забрал?
— Может, — чёрт.
— Так что делать-то?
— А повесь на столбе объявления, люди справятся, заберут. Иль на храм отдай, Богу-Господу Вседержителю, на строительство…
— Иль попу?
— Иль попу.
— Так и что же мне делать-то, осподи?
— То решать тебе самому.
…
Ну и всё-таки, если всякий прав, да у всякого правден сам, как тогда добро от зла отличить?
— Это есть рецепт — бумеранг.
— Это как?
— А что бросил в ближнего, то тебе обратно и прилетит.
…
— Ну а всё-таки, так выходит по Библии, Бога два? Один — жизнь всему и всякому даровал, завещал плодиться и сеяться, в главе следующей же, почил от трудов земных, передав Свой Дух наследнику-человечеству, живую душу даровав всему сущему, а второй же Бог, по Творца прямому отсутствию, человеку жить запретил. Запретил, да ещё и за то, что по Божьи сделали, нас из вечной жизни изгнал. И по первому Богу этому, что из мёртвого и бесплодного сотворил любого животного и жизнь всякую и, благословив, доверив нам сотворённое, отошёл в другие миры, то мы верно сделали, ставши жить, по второму же, пали в том. Ведь это же две противные друг другу разности, или нет?
— Разен Бог.
— Как же разен, коли един?
— Един в разности.
— Да ведь в противоположной разности, получается! Не скрепить… Да и Сам Господь в дни творения день от ночи, свет от тьмы, добро от зла отделил…
— Человек разнён, се же Бог сообразно мног.
— Да ведь, батюшка, чёрт со ангелом борются, склеить, что-ль?
— Без вас склеено.
— Кем же, батюшка?
— Сатаной.
…
— Как же пали мы, если не были плодом жизни познания отравлены?
— Стал быть, выбором.
— Что ж мы выбрали?
— Зло.
— Что ж мы сделали?
— А убили-то?
— Да кого мы убили-то?
— Бога-то…
Ходят слухи, что клуб наш разгонят вскорости по его словомыслию, а юнца седовласого отлучат, потому что нам говорит, никакого падения не было и, напротив того, человека, равно плода созревшего земле возвращение, не падение, а на смерть сознательное решение, ради жизни вечной пойти.
Коля-Ваня
4:4 И призрел Господь на Авеля, и на дар его
Коля — старший, а Ваня — младшенький, Коля очень гордится братиком, братик маленький, он от всех всегда теперь его защитит. И ещё он коляску с братиком очень любит водить.
День рождения у папы их. Коля танк в подарок папе рисует на день рождения, папа вот: он герой! — с автоматом, из люка зелёного, жителям освобождённого города улыбается, а освобождённые жители в танк бросают цветы. Язычок прикусил, старается. Получается красиво так, хорошо! Ванька рядом рисует ёлочку, солнышко и цветы. «Это маме бы рисовал… Ну да пусть», — Коля хоть и любит младшего братика, а вот всё-таки хорошо, что папе точно больше понравится его танк.
Вот пришли поздравлять, всей разбуженной мамой компанией. Главный мамин подарок — дрель. Дрели папа очень обрадовался, мама же сказала: «И повесишь картины теперь».
Рассмотрел картины папа очень внимательно, первой — Колину, второй — Ванькину, да и вдруг картину красивую с танком, Колину, в сторону отложил. Смотрит Ванькину бяку-калякину, размалякину, улыбается, Ванька, говорит, вот спасибо, брат, ты талантище, молодец!
И нахмурился Коля, задумался. Ванька рядом стоит, сияет от гордости, мама то прижмёт его к себе, то отдвинет, почмокает, то ещё…
Коля? — слёзы Каин глотает первые человечества, слёзы горькие, ревность едкая, и сквозь них улыбается, а они так и лезут в глаза.
А по улице идёт женщина, симпатичная, у неё в коляске двойное сиденье —близнецы. У Серёжи заяц Петя в руках оранжевый, а у Пети точно такой-же, только сиреневый, и его Серёжей зовут.
Хлеб
4:8 И восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его
Прочитали про убийство мы это первое. Ничего не понять! Сын отцу принёс в дар убитого агнца, пролил кровь невинную, человек от праха вкусил, от мёртвого, им убитого, когда в первой главе миротворчества Миротворцем ему было сказано: от семян в раю жизни питаемы и плодов… Прах отцу человеческому понравился, и спустя вкушение праха этого, сын зарезал сына, из ревности, братом-брат…
Собрались в четверг мы опять.
— Так отец, выходит, в убийстве том виноват, он спровоцировал… Для чего отвернулся от дара хлебного?
— Да ещё здесь написано, не отец, сам Господь презрел на хлеб Каина, а на мясо агнца не презрел.
— Так Господь почил во второй главе…
— Так а здесь тогда кто?
И молчим. Друг на друга глядим, озираемся, но назвать хлебный дар презревшего его именем не решаемся. Озираемся, только вроде как никого же здесь, кроме нас?
— Что ли, здесь-то и пали из рая мы, Господи?
Да его уже с нами нет.
О любви
4:9 Разве я сторож брату моему?
А Любовь Алексеевна пост блюдёт, а Любовь Алексеевна мяс не ест, ни по средам мяс не ест, ни по пятницам, по календарю церковному меню праведных. Рестораны, суши, макдональдсы ихние — от диавола, а от Господа Бога нашего — солон хлеб.
Ей сегодня и масло постное Господь запретил. Да она ещё не кушает месяц творога, молока… Всё равно полна, тяжела, макароны да картошка одна, да печение, баранки постные, и запор, прости-осподи, мучает…
— Привезите мне чернослив.
— Молоко-то тут при чём, с творогом? Молоко доил, коров не рубил…
— Забери.
А посты церковные, все приходятся на светские праздники, сие происки сатаны. Вот на май перед самым Христо-распятием у них шашлыки. Не в саду-огороде возятся, угли чёрные в мангал всыпали, керосином полили, мяса ждут…
— Баба, пост опять у тебя?
— У всех, дето, пост…
«Были званы все, да не все услышали…»
И кусает она у мангала семейного чёрен хлеб.
— Чёрен хлеб за всех, бабушка, аль от всех?
— Кто посты блюдёт, тот Богу придёт, да ещё виноваты ли из чистого пившие, что другие пили в грязи?
— Бабушка? А кто будет в раю?
— В раю, дето, праведны.
— А неправедны?
— В аду мучаться, как, вон виж, мангальный шашлык.
— Значит, праведный будет из рая смотреть, как неправедных в аду мучают?
— Будет, деточка… Господь обещал.
«Разве сторож брату я своему…»
Не без нас
5:29 И нарек ему имя: Ной, сказав: он утешит нас в работе нашей и трудах рук наших, при возделывании земли, которую проклял Господь
Здравствуй, Ты, и по образу Твоему сотворённое… Рассказать Тебе, что было, есть и будет всегда по воле Твоей?
Вся история человечества, от седьмого дня Твоего миротворчества: прах и пепел, мор, чума и война. Ужас, зависть, ненависть, смерть. Жертвы, ничего, кроме жертв. Жертвы помнят тех, кто приносит их, жертвы помнят тех, кому приносили их, а кто помнит имена этих жертв?
Миллионы погибли, истреблены Твоим именем, вот что сделал Я, а что сделал Ты? Дал им жизнь? Я отнял её, Я забрал назад то, что Ты забрал у Меня, из чего Ты их сотворил, и они познали Меня, и познали страх, смертный страх. Люди — прах. Пожирают прах. И с тех пор, как они зарезали в дар Тебе агнца, Я — их вера, и Я их Бог. Я их Бог, а не Ты.
Они любят Меня, и в Меня они веруют, потому что стадо не соберёшь под трель соловьиную, под Твою небесную дудочку, и оно разбредётся под солнцем всесогревающим, перетопчет друг друга у питьевого колодезя, но под плетью, верно, придёт на ужин к погонщику, а погонщик их — Я.
Они ведают смерть, и боль, и тоску смертельную, они ведают жизнь, а с тех пор, как Ты дал её, жизнь их — страх, Божий страх.
Они ведают зависть друг к другу, и под солнцем Твоим, едино их согревающим, они ревностны за любовь Твою убивать. И они истребляют всё, что Ты дал, не Моим — Твоим Именем, и Тебе они повинуются, но не потому, что Ты бесконечен в воскрешающем милосердии, — потому, что ужас не осуждают, ужасу подчиняются, ужас благодарят.
Ты оставил им выбор? Что же вот, они выбрали: «Ни волос не падёт без воли Твоей». Им не нужен бессильный Бог, добрый Бог. Они выбрали ненависть. Они выбрали не Тебя.
Постоянный контроль, безопасность их, в их беспрекословном Тебе подчинении. Смерть наглядная, смерть конвейером — вот Моё доказательство Твоего всесилия и величия, со времён их падения, и они призывают друг другу на головы кару небесную, не Моим, Твоим именем.
Ты — на небе. Я — на земле. Я — на небе, Я на земле. И на протяжении тысяч лет они сохранили Мою, не Твою, религию, ибо Я — действительно есть. Я смерть, начало начальное, и конец. Я — реальность им данной Тобой реальности. Я их жизнь. Моя плоть и Мой Дух. Я — ЕСЬМ БОГ. Я — система устрашения и покорности, подавления воли, что дал им Ты.
Посмотри! Ты, по воле их, Тобой даденной, не «Господь, жизнь дарующий», Ты — потоп, серный дождь, Ты — ковчег, для спасения покорного, в том угодного, и за это спасение Ты требуешь жертв, и они несут Тебе их.
Я обрушу на них лавину смертей, и сделаю это Я Твоим именем. И лавина Моя сметёт десятки, сотни тысяч из них, а живые, на землю выползши, возблагодарят за это Тебя. Страх, что дал им Я, смертный страх, привил им беспрекословное Тебе подчинение. Человек Твой всё теперь сделает для Тебя. Да, Тебя, но такого, как дал ему Я.
Я скажу ему на чёрное — белое Твоим именем, — он за мной повторит. Я скажу ему на белое — чёрное Твоим именем — он Меня восхвалит. И теперь, если Я скажу ему — «обмани отца», он обманет отца. Если Я скажу — «убей», он убьёт. Если Я скажу — «умри за Меня» — умрёт. Но и лучше есть новости: если Я скажу ему — «сына в жертву Мне принеси» — принесёт, и тогда наступит конец наследнику Твоему, Твоему проклятому семени.
Если Ты ещё не раскаялся, Ты раскаешься. Если пребываешь здесь хоть в одном плодном тлении, что Ты жизнью назвал, хоть в одном Твоём семени, Ты умрёшь до падения. Ибо Я отменю притяжение, времена и движение, и опять назову это волей Твоей.
И когда, в им Тобой от Меня обещанный, ими волей Твоей исполненный Армагеддон, наконец, назовусь Я им Своим истинным Именем, и приду к ним во славе огненной, истребляющей, Я скажу им: это вы Меня выбрали. Это вы Меня предпочли.
Снег
5:29 …Земли, которую проклял Господь
Снега не было. Они ждали, говорили «беда», пророчили засуху, говорили «Бог проклял нас», говорили «снег не сойдёт, и хлеб не взойдёт». Шла война. Убивали, карали, баб валили, младенцев на колья сажали, грабили, жгли дома, истребляли друг друга праведно, потому что Он — истреблял.
В январе 2024-го, как по Пушкину, выпал снег, море снежное, из барханов сияющих только громоотводы да кресты телевизионных антенн. Выше окон, из дому не выбраться, прервалось электричество, интернет… И они говорили — прогневали Бога-то, за грехи наши тяжкие это нам.
А в весеннее половодие паводком затопило низины горные, и вода сошла с вершин в города, и они назвали это карой небесною. А потом было солнце, и воды сошедшие к их проклявшему вознеслись, а небо нахмурилось, грянул гром, засверкали молнии, и дожди на землю животворящие хлынули, и они назвали это — Потоп.
По ночам Он баюкал море и обнимал цветы, удивлялся, как много света там, внизу, в оконных квадратиках. Тополиный снег укутывал искривлённые взрывами улицы, на асфальте дети мелом рисовали цветы.
Пошутил
5:29 И нарек ему имя: Ной, сказав: он утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь
Ну а верила она истово — «Богом проклята за человека земля»… Се жи Божи, единотворче-заступниче, се червив и пагубен человек…
Зажилась на даче до самой просини, а домёнок бабкин изгнил, скрипит, как под землю уходит вместе с хозяйкою, холода… А детей у ней не было, Бог не дал детей, да и грех от плоти дитя — порочное, только домик бабкин подновить некому, да и пенсия с гулькин вошь.
А на даче хорошо осенькой, тихо так, нет людей, вот и яблочки во чужом саду соберу, а чего ж пропадать добру? Им и яблоки Твои, Господи, ни к чему, запрашили, зажирились, у них здесь горячее отопление, накопали колодезей, а глядик-т? — как крыси в Гоморру свою бегуть… а зверей побросали, нелюди? — побалюськаем-покотюськаем, и привет… И гоняла кошек с собаками от крыльца, потому что надежду-то не давай, потому что надежды нет.
Не хотелось ехать в Москву, что она? — вертеп да Содом, что там в ней, проклятой, хорошего, ничего… никого… Истребил бы, Господи, ты её…
Истребить?
Истреби, Христа ради, Господи, истреби…
А что люди-то?
А что люди-то?
Да в Содоме-то?
Нету праведных.
Дети-то?
А и дети зверьми растут, посмотри! — в интернетах сидят диавольских, а же там-то блуд один, Господи, везде блуд…
А младенцы-то, новорождённы?
От греха…
А каков же грех?
Грязь-то, Господи, плотское преступление, аки псы поганые в овнах хлюпають, ижи смрад, блудь животная… во страстях живут, Господи, прахом, нелюди, люди Твои…
Истребить?
Истреби.
А кто в жалости-то оглянется?
Обрати в соляные столбы.
Проклял землю Ты правильно, со трудами хлебы будете добывать, сказал… Только вот какие у них труды? Посмотри — на помой ковры несут, люстры хрустальныя, то столы… люди, Господи, твари поганые, твари неблагодарные, Господи, люди Твоя…
Все ли, милая?
Дюже все…
А что Я-то их создал по образу Своему и подобию?
Пали-ж в плотском грехе…
А что Я-то им сказал плодиться и множиться?
Да ведь ты же, Господи, пошутил…
Москва, апрель 2024 г.