Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2024
Об этом пишутся статьи и устраиваются дискуссии.
На последней, весенней, ярмарке Non-fiction даже провели паблик-ток «Как женщины меняют современную литературу». Выяснилось, что меняют.
Моя задача в этой рубрике, как всегда, скромнее. Не вся современная литература — а только некоммерческая (немассовая) и художественная (не нон-фикшн). И не все женщины — а молодые, дебютировавшие совсем недавно. И, наконец, не то, как они — и их романы — «меняют современную литературу», а как отражают современные социальные и прочие реалии. О новом герое, который входит вместе с ними в литературу; точнее, о героине.
О героине нашего времени.
Пять романов, вышедших в последние два года. Все — в крупных издательствах: «АСТ», «Эксмо», «Альпина нон-фикшн». Некоторые успели засветиться в престижных премиальных списках.
Наконец — с этого следовало начинать, — все написаны талантливо. Динамично, упруго, точно по стилю; достоверно по психологическому рисунку. И с той подкупающей энергией молодости, которая пульсирует почти в каждой строке.
Итак.
Анастасия Сопикова — «Тоска по окраинам» (2022). Наташа Гринь — «Апоптоз» (2023). Маргарита Ронжина — «Одиночка» (2023). Даша Благова — «Течения» (2024). Светлана Павлова — «Голод» (2024).
Прежде чем делать обобщения, стоит кратко сказать о каждом романе.
«Тоска по окраинам» Анастасии Сопиковой состоит из пяти новелл, в течении которых Настя, нелюбимый ребенок нелюбимых родителей, успевает вырасти, позаниматься в театральной студии, пережить несколько любовей и полу-любовей, переехать в Питер, не слишком удачно поработать в букинистическом магазине… Снова пережить любови, полу-любови, четверть-любови. В конце заразиться коронавирусом…
Её тёзка, героиня «Течения» Даши Благовой, — родом из поселка рядом с Железноводском. Сложные отношения с сестрой, «тесное детство». Настя поступает на журфак МГУ, переезжает в Москву, вселяется в общежитие. И начинает страдать от одиночества. Какое-то время от него спасает соседка по общаге Вера. Но вскоре дружба дает трещину, депрессия нарастает, учёба заброшена. Пережив несколько кратковременных связей, Настя вроде бы влюбляется в однокурсника Петю. Но и это не слишком надолго. Заканчивается книга всё же на позитиве. Угроза отчисления миновала, Настя начинает работать в крупном издании и мирится с сестрой.
«Апоптоз» Наташи Гринь пересказать вообще сложно. Поток сознания героини, молодой преподавательницы французского. Поток наблюдений и воспоминаний, возникающих по ходу ее движения по Москве. О детстве, о родителях, о смерти, о любовниках, о сестре; всё довольно безрадостно. Что и отражает название, «Апоптоз» (распад клетки).
«Одиночка» Маргариты Ронжиной слегка выбивается из этого ряда. И героиня, Саша, — далеко не успешна, и кроме нее в тексте присутствует еще одно лицо: новорожденный ребенок. ДЦП, частые эпилептические приступы. Помощи Саше ждать неоткуда. Отец ребенка ушел в начале беременности. Мать Саши давно умерла, отец в отъезде, поддерживает только присылкой денег. Что тоже не лишне: Саша не работает, расходы на врачей-лекарства-памперсы, хождение по кругам медицинских и социальных служб… А тут еще проснувшееся либидо, быстрые и короткие связи, стыд перед ребенком. Наконец, появляется прекрасный Он (Дима) и всё вроде начинает налаживаться. Но классического хэппи-энда не происходит: Диме нужно, чтобы они были только вдвоем, без ребенка-инвалида. Саша снова одна. Конец всё же мажорный. Саша научилась быть счастливой, свыклась со своей ролью «одиночки».
И, наконец, «Голод» Светланы Павловой, с подзаголовком «Нетолстый роман». Лена, москвичка, родом из Астрахани, тридцать лет. Карьера, ипотека, вечеринки, друзья. «Нормальная жизнь». Хотя нет, не совсем нормальная. Больше десяти лет сидит на диете (булимия), срывается с нее, снова голодает. Бойфренд-сослуживец Сергей, «весь из себя мускулинный», неглупый, но тоже как-то все не клеится. Где-то в середине романа вроде бы приходит настоящая любовь, Ваня. Подходящий Лене всеми своими изъянами. Прежде всего, клептоманией, которой он страдает. Минус на минус (клептомания на булимию) даёт если не плюс, то взаимопонимание.
Итак, пять героинь, пять историй жизни, во многом похожих друг на друга.
Почти у всех — травматичное детство, тяжелые и сложные отношения с родителями; у героинь «Апоптоза» и «Течений» — ещё и с сестрой. Эти конфликты, обиды, травмы непрерывно вспоминаются и рефлексируются[1] . Особенно «достается» матерям. Матери героинь, как правило, несчастны, причем как в разводе, так и в браке. И превращают в тихий ад детство своих дочерей. Опять же, неважно, — плохо скрытым безразличием к ним, или же своей любовью.
«Я страшно её любила. И она, пожалуй, страшно любила меня. Только вот главное слово в этих строчках — не “любила”, а “страшно”» («Голод»).
Насыщенность современной «молодой» прозы детскими травмами объяснима. С одной стороны, 90-е, на которые пришлось детство почти всех героинь. Распад привычных социальных связей, маргинализация целых слоев общества, неуверенность в завтра — всё это, естественно, отражалось и на детях. С другой стороны, популярность «литературы травмы», бум которой начался на Западе в начале 2000-х, а в России — где-то в середине 2010-х, и пока еще не завершился. Вполне легитимный повод для разглядывания собственных детских обид.
Впрочем, хватает и других. Почти все героини — родились и выросли в провинции и затем уезжают в Большой Город. Вживание в эту новую для них, чуждую и довольно агрессивную, среду тоже происходит тяжело.
«…Раньше она казалась мне веселым, сказочным городом, в розовых облаках и чуть приподнятым над остальной Россией. Теперь, вырвавшись оттуда, я поняла, насколько же душной камерой была Москва. Со своего холма мне было видно, как облака осели, и оказалось, что всё это время они закрывали чудовищный фундамент из трупов таких же девочек, как я» («Течения»).
Ни одна из героинь, однако, не стремится вернуться из этой «душной камеры» к родным пенатам. Если только по необходимости, на короткое время.
Но, пожалуй, самой сложной и травматичной сферой являются отношения с противоположным полом. Нет, внешне они просты. Даже, наверное, слишком. Короткие, ни к чему не обязывающие связи. Один партнер, второй, третий… Отношения, длящиеся хотя бы полгода, выглядят в романах неправдоподобно долгими, почти старомодными.
Эта модель, опять же, идет из семьи.
«…Отец явно оставил в матери огромную дыру, которую требовалось — идиотский каламбур — заполнять новыми и новыми мужчинами. <…> С годами пассии становились один хуже другого, но все как на подбор — с огромной ряхой, — и скорость их ротации только росла» («Голод»).
«В какой-то момент я поняла, что сестра устала. Устала от сита под сердцем, куда проваливались все ею встреченные. <…> Мужчин она стала брать как бы в кредит… Ничего не требовала, на семью не покушалась и истерик не закатывала — просто жила где-то перед собой и принимала все, что предложат, а там — что бог пошлет. И он посылал их в нашу московскую однушку не часто, а так — время от времени. Все были разные, но в чем-то похожие, безучастные, с какой-то одной застывшей эмоцией на лице. С белесой кромкой засохшей слюны на толстых губах» («Апоптоз»).
Так и героини — не ждут своего «единственного», а активно принимают «что бог пошлет» (именно такой, с маленькой буквы).
«Среднее арифметическое мужских образов — мерзкий мудак», пишет Яна Сафронова, разбирая «Тоску по окраинам» («Урал», 2023, № 11).
Почти то же можно сказать о мужчинах и в остальных романах[2]. Инфантильные, эгоистичные, ненадежные; пригодные только для удовлетворения понятно какой потребности.
Но и само ее удовлетворение героинь тоже не особо радует. Здесь их саморефлексия доходит до предельной обнаженности и жестокости.
«Секс — да, это хорошо, но после него следовала смертная тоска, скука и даже тошнота, если любовник был случайным и надолго задерживался в квартире» («Тоска по окраинам»).
«…Секс как любовь, а не как функция механического движения тел давно в ее жизни не существовал» («Одиночка»).
«Я не хочу специально радовать кого-то сексом, я и сама не рада — просто секс и секс, то, что я делаю, потому что делаю» («Течения»).
Можно цитировать ещё. Нужно ли?
Ни одна из героинь не стремится к созданию семьи. Сам мир семьи, дома — он где-то далеко, на другой планете. «В окна лупятся теплые огни других домов — жилых, населенных нормальными семьями. Там есть холодильники, и горячая еда, и кому сходить за продуктами, и кому напомнить про стирку последних чистых носков… Домашние аптечки, домашние котлетки. Ха-ха» («Тоска по окраинам»).
Такого же рода мысли о браке и у героини «Течений», Насти. Случайные и чисто теоретические. Она представляет, как, выйдя замуж, будет «выписывать себе в блокнот рецепты, попроще и посложнее: когда гости на пороге, если свекровь стучится в дверь, для больших праздников и на скорую руку». «Ха-ха» в конце отсутствует, но, скорее всего, подразумевается.
Даже если появляется тот, с кем действительно становится хорошо, тепло и надежно, тема брака не возникает. Ни у Насти в отношении Пети («Течения»), ни у Саши с Димой («Одиночка»), ни у Лены с Ваней («Голод»), хотя в финале романа есть намёк на то, что они останутся вместе. Возможно, даже поженятся. А возможно, и нет.
Можно было бы, конечно, всё списать на феминизм и «тлетворное влияние Запада». Но в романах ничего феминистского нет; кроме разве что носков с надписью Feminist, которые носит Лена («Голод»). Ни протеста против мужского насилия ни утверждения прав и свобод женщин[3].
Героини и так — свободны. И, похоже, не слишком от этого счастливы.
Они почти целиком зациклены на своих ощущениях, переживаниях, желаниях. Остальное — не в резкости. Их почти не интересует социум. Только Настя («Течения») начинает в финале активно интересоваться социальной и политической жизнью; но этот неожиданно проснувшийся интерес и выглядит в романе не совсем мотивированным.
Социальное безразличие героинь, замкнутость на себе, соседствует с безразличием религиозным. Религиозность родителей (отца в «Апоптозе», матери в «Голоде») вызывает у них отторжение. В церковь заглядывает только мать-одиночка Саша. «…Она знала, что многие родители детей с ограниченными возможностями ходили в церковь. <…> Они были другими. Они объясняли все события, даже самые маленькие, присутствием Бога. Его любовью или Его карой. А ей это было странно, незнакомо. И всё же. Может, станет легче?» Легче не становится. Малоприятное общение с не в меру ретивыми церковными старушками, и Саша быстро уходит из церкви. Обратно в себя и свои проблемы.
И осуждать ее не тянет. Как и других героинь. Но и сильно им сопереживать — тоже (за исключением всё той же «одиночки» Саши). Возможно, потому что в них самих этого мало — любви (любви-жертвы, а не просто «механического движения тел») и сопереживания.
Нет, дело не в отдельно взятой психологии отдельно взятых героинь отдельно взятых романов. Дело в тех процессах, которые эти тексты честно и убедительно отражают. Речь о семье и других институтах социальной общности.
Но о семье — в первую очередь.
Именно с ней, с ее трансформацией связаны основные проблемные узлы этих текстов. С травматичными воспоминаниями о семье, в которой героини выросли. И с устойчивым нежеланием создавать свою собственную.
«Отношения внутри семьи стали быстро и необратимо меняться, потому что все традиционные модели оказались сметены. <…> Люди в семье могут быть партнерами, семьей человека могут быть его друзья, могут быть родители — кровные или нет. В конце концов, человек сам может быть себе семьей. И остановить этот процесс эмансипации <…> невозможно, несмотря на усилия власти по восстановлению и навязыванию традиционных семейных отношений (которые, вообще говоря, в исторической перспективе не так уж и традиционны)»[4].
Это высказывание Евгении Некрасовой, к сожалению, вполне справедливо.
Впрочем, это было сказано еще в 2021-м. И действие в романах, о которых шла речь, тоже завершалось где-то до наступления новой реальности.
Всё то, что прежде еще могло находиться в зоне слепого пятна — политику, религию, национальность… — стало невозможно игнорировать. А тот травматический опыт, который представлялся важным прежде, изрядно поблек перед опытом последних двух с половиной лет. Который литературе еще предстоит осмыслить и отразить. Надеюсь, она сможет это сделать.
[1] За исключением разве что «Одиночки»: ее героине не до реминисценций, ей приходится думать о ребенке-инвалиде, о том, как его лечить и на что жить…
[2] Иногда почти теми же словами. Как сообщает о своем бой-фрэнде Лена («Голод»): «Интересный мужчина. Жаль, что по совместительству такой мудак».
[3] Что до условного Запада, то его в романах фактически нет. Ни поездок туда, ни персонажей оттуда, ни работы в западных компаниях. Всё — местное, «тутошное».
[4] Александр Соловьёв. Семья. Травма. Женщины. Круглый стол с участием Веры Богдановой, Оксаны Васякиной и Евгении Некрасовой вышел далеко за рамки презентации их книг //
Сайт «Год литературы». 19 июля 2021 г. (URL: https://godliteratury.ru/articles/2021/06/19/
semia-travma-zhenshchiny).