(И.Кузнецов. «Тонкие вещи»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2024
Игорь Кузнецов. Тонкие вещи. — М.: «Виртуальная галерея», 2024. – 300 с.
В аннотации к новой книге прозаика, критика и эссеиста Игоря Кузнецова «Тонкие вещи» говорится: «Раньше, уже немного давно, одна любимая тогда женщина требовательно и даже с некоторым раздражением попросила:
— Да напиши ты наконец про свои “тонкие вещи”, а то только всё говоришь и говоришь…»
Цитата взята, как указано тут же, из повести «Отставший». Обычно книжные аннотации довольно далеки от собственно содержания книг (особенно если речь идет о художественной, тем более остросюжетной прозе). Но в случае с книгой Кузнецова аннотация не просто попадает в точку — она выдает мотивацию написания книги, и многое говорит о её сути. Так же, как и посвящение после оглавления «Тане Морозовой». «Тонкие вещи» созданы в память Татьяны Морозовой (1956—2011) — жены, соавтора, друга Игоря Кузнецова, талантливой писательницы и незаурядной художницы. О художественном даре Морозовой свидетельствуют иллюстрации (заставки к составляющим книгу текстам) и обложка: это все рисунки Татьяны. Обложка яркая, весёлая, едва ли не торжествующая по сочетанию броских красок, по фантазийно-цирковому сюжету. Зато содержание книги — далеко не полностью бравурное, что и понятно. Оно, вот именно, тонкое. И по форме, и по смыслу, и в эмоциональном плане.
В книгу вошло четыре крупные вещи, условно названные повестями. Однако это не повести в буквальном понимании. Кузнецов пишет не единые тексты по схеме «завязка — развитие сюжета — кульминация — развязка». Для этой книги, безусловно, очень важной для себя, он выбрал манеру «игры в бисер». Три из четырёх повестей собраны, точно ожерелья, из небольших эссе или микрорассказов — то открытых, то полностью завершенных, причем каждое эссе снабжено отдельным заголовком. Таковы «Город без невесты», «Путь» с подзаголовком «Повесть о Тане» и «Отставший» с подзаголовком «Повесть про себя». Только «Человек по имени Милорад», описывающая знакомство и встречи с Милорадом Павичем, — цельное повествование, развивающееся хронологически-линейно. Я бы сказала, что эта повесть, прежде всего — обаятельная история об обаятельном человеке, а не только о литературной величине. Кажущееся «панибратство» заголовка объяснено в тексте: «Мы чокнулись с Павичем, и я поинтересовался: “Господин Павич, а как к вам можно обращаться проще, по-человечески?” “Зови просто Милорадом”, — улыбнувшись в усы, ответил он».
Прочие тексты «Тонких вещей» составлены из небольших, филигранно написанных историй, то продолжающих друг друга, то откликающихся в следующих повестях. Повести написаны в разные годы. «Путь» выходил в «Дружбе народов» в № 8 за 2012 год, а «Отставший» печатался там же в № 6 за 2021-й. В этой книге они расположены в следующем порядке: «Город без невесты», «Человек по имени Милорад», «Путь», «Отставший». Последовательность формально логична: жизнеописание лирического героя, тесно сплетающегося с автором, начинается с нежного возраста, проходит апофеоз литературной карьеры, семейную драму и бытование после утраты жены. Но есть и логика иного, высшего, порядка. В «бисерном плетении» ярче раскрываются те «мелочи» и «детали», на которые автор хочет художественными средствами заострить внимание: природа творчества, не оставляющего пишущего человека даже в самые страшные секунды жизни.
Мне думается, повести составлены из мелких сюжетов как раз потому, что каждый из них представляет собой одну мысль, одну эмоцию или одно воспоминание. Такую форму автор выбрал оттого, что все четыре произведения чрезвычайно личные. Можно даже сказать, исповедальные. А исповедоваться удобнее отдельными эпизодами, нежели длинными «протоколами»…
«Город без невесты» — рассказ о детстве, проведённом в Иванове. Иваново описано так, что даже я, видевшая этот город только в роли туриста, узнавала многие его достопримечательности (включая кладбище Балино, где по преданию были расстрельные рвы известной поры, в одном из которых покоится мой прадед). Дополнения о старших членах семьи превращают автобиографию в своего рода семейную сагу, но сразу видно, что не история семейства интересует автора, а бесценные моменты минувшего: «И ещё, когда меня невозможно было загнать с улицы домой обедать, моя суровая бабушка, покричав мне с балкона, выходила к скамейке перед подъездом и вручала мне бутылку кефира и полбатона. Наверное, не такой уж строгой и непреклонной она была». Не все фрагменты младых лет Кузнецова так симпатичны; но все они для писателя психологически и эстетически значимы. В какой-то момент мы все приходим к потребности оглянуться назад, заново пережить прошлое как самую «тонкую вещь» нашего становления и поделиться её подробностями со слушателями — для литераторов слушателями, как правило, становятся читатели.
Впрочем, с волшебными воспоминаниями детства и юности Кузнецов «расправляется» двумя фразами, замыкающими последнее эссе повести «Город без невесты» — «О любви»: «Может быть, в этом и есть главный смысл изначальной мудрости: всё помнить и не обо всём говорить. А в городе пусть всё будет хорошо, хотя я и никогда туда не вернусь». Детские пейзажи, компашки, ивановские городские мифы и студенческие хлопоты теперь имеют для писателя только вспомогательное значение. Чего не скажешь о событиях, легших в основу повестей о более старшем возрасте: о браке с Татьяной Морозовой и о писательском бытии Игоря Кузнецова.
По дефиниции «Тонкие вещи» — чистый, классический автофикшн в определении, данном еще основателем жанра Сержем Дубровским в аннотации к его роману «Сын»: «Автобиография — привилегия, оставляемая важным деятелям этого мира, сумеркам их жизни и красивому стилю. Перед вами — вымысел абсолютно достоверных событий и фактов; если угодно, автофикшн, доверивший язык авантюры авантюре языка…» Характеристика, которую дает Википедия: «Произведение в жанре автофикшн в большей или меньшей степени соответствует биографии автора, однако, в отличие от автобиографии и мемуаров, перед ним или ней не стоит задачи точно и детально пересказать события своей жизни. В угоду авторскому замыслу и художественной ценности допускается вымысел фактов, а сюжет как таковой может отсутствовать — основной упор делается на чувства и переживания рассказчика…»
О чудесных возможностях автофикшна прямо сказано в эссе «Второй том, или Куда отставший?» повести «Отставший»:
Когда я сочинил трудную повесть про остров прокажённых, где роль одного из персонажей сыграл мой армейский друг Володя, я ему её отправил — почитать.
Володя позвонил через пару дней:
— Здорово ты написал про наш остров! Особенно как мы на медведя ходили.
Я выдержал ошеломлённую паузу.
— Вова, я же всё это придумал!
<…>
Володя строго, но снисходительно хмыкнул.
— Да будешь ты мне говорить!»
Кузнецов отказывается от последовательного и логичного сюжета, обращается к наиболее впечатляющим страницам, насыщает текст чувствами и переживаниями и формирует новую реальность. Особенно это касается повести «Путь»: семейного счастья с лирическими, туристическими и литературными отступлениями, завершающегося невыразимо пронзительной картиной смерти Татьяны Морозовой в Пасхальную ночь, что без комка в горле читать невозможно:
«Я сходил в ванную и принёс маленькое и круглое Танино зеркало, перед которым она обычно прихорашивалась. Зеркало не запотело.
— Это — всё, — сказал я. И, подержав ладонь на её спокойном прохладном лбу, закрыл Тане глаза.
Наташа заплакала. …Я остановил часы.
Через час пятнадцать Христос воскрес».
Равно как и другие эпизоды — предвестники исхода: «В этом пустом доме я впервые по‑ настоящему ПОНЯЛ, что Тани скоро НЕ БУДЕТ. И это было по‑настоящему страшно»… «Я держал её руку в своей — осторожно и ласково. Иногда она слабенько сжимала мою руку, и я чувствовал, до спазма в горле, как ей больно».
Есть ли художественный вымысел, приукрашивание жизненной правды или отступление от фактографии, в этих сценах, со стороны сказать нельзя. Но это абсолютно не нужно. В данном случае значение имеет лишь эмоциональный накал, вложенный автором в повествование, и заряд эмпатии, которую он надеется вызвать у читателя. На этот эффект работает и вышеупомянутая «авантюра языка». Кузнецов прибегает то к инверсиям, то к длинным развернутым фразам с множеством причастных и деепричастных оборотов, эпитетов, метафор. То есть выражается так, как в повседневной речи люди не говорят. Этим автофикшн отличается от автобиографии, дневника и протокола.
Но у жанра есть и недостатки — и один из них тот, что только воистину уникальная судьба порождает уникальный автофикшн, а схожий жизненный опыт диктует «повторяющиеся» тексты. Кузнецов тоже не избежал повторов — не самоповторов, вроде Амстердама, явно намеренно вплетенного в повествование несколько раз, а переклички его историй с другими авторами. Так, в «Тонких вещах» не слишком оригинальны литераторские байки, в том числе зарисовки из Литинститута и написание коммерческой прозы в тандеме с женой под насмешливыми псевдонимами Генералов и Безобразов (да и другая «творческая кухня» соавторов). Воспоминания о работе пиарщиками на выборах дышат сатирой, что тоже не ново. И даже рассказы Кузнецова из поездок по свету отличаются от соцсетей трэвел-блогеров разве что лучшим литературным уровнем. Подытожу: книга Кузнецова, как яркий образец автофикшна, высвечивает все его преимущества и слабости.
К слову, вспоминая своего литинститутского наставника Лобанова, автор пишет: «Надо отдать должное Михаилу Петровичу… он, несмотря на своё почвенничество и “канонические” литературные пристрастия, обладал отменным вкусом и немалой широтой восприятия иной, даже чуждой ему литературы. Главное — КАК это написано». То же самое можно сказать и о книге самого Кузнецова. Главное в хрониках его жизни — как это написано. Он заботится о слоге неустанно, но тонко, почти неуловимо, и текст, порой искусственно усложненный, воспринимается легко, естественно и «чувствительно».