Про письмо Константина Георгиевича Паустовского, написанное мне и, увы, не полученное мною более полувека назад, и мой ответ на него
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2024
Вначале предыстория.
В моей жизни произошло чудо. И не просто, а чудо из чудес!
Известный киевский писатель и журналист Валерий Иванович Дружбинский сообщил мне о нем в нескольких январских мэйлах 2021 года.
Я расположил мэйлы по хронологии, убрал то, что не касается собственно чуда, и после некоторых сомнений решил, простите, обнародовать…
А теперь слово Валерию Дружбинскому.
«Дорогой Валерий Исакович!
Помню 1967 год — я тогда работал у Константина Паустовского литературным секретарем. Все жители Страны Советов в те годы взахлеб смотрели КВН, а Константин Георгиевич “болел” за команду одесситов. Паустовский собственноручно написал восторженное письмо капитану команды Валерию Хаиту. Но оно, видимо, затерялось на Центральном Телевидении и не дошло до адресата. Константин Георгиевич говорил: “Какой замечательный этот чернявенький мальчик — студент инженерно-строительного института! Он всем доказал, что одесситы умеют изысканно и тонко шутить! Жаль, моё письмо он не получил. Очень жаль!”
Сделаю такое отступление. К декабрю 67-го я уже был как бы членом семьи Пауста. Постоянно жил с ним в одной комнате (Ялта, Москва, Солотча, Таруса) из-за его ночных приступов астмы. Ну, а я в этом деле был парень тёртый — астмой болел ещё с детдома, с пяти лет. Вот мы с ним ночью и забавлялись: я делал ему укол адреналина и атропина, вместе курили астматол, разговаривали и т.д. А днем я перепечатывал написанное им, отвечал на каждое из многочисленных писем, которые приходили ему от читателей, ходил на почту, в редакции… Но всё равно никаких копий не мог делать и не делал. Просто некоторые тексты (рассказы, повести, важные письма) я печатал под копирку — а вдруг где-то утеряется. И когда после траурных дней июля 68-го года я вместе с вдовой Пауста стал разбирать архив, то эти копии помогли через год издать Полное собрание сочинений Пауста (но всё равно не полное, многое не вошло: переписка с Солженицыным, Арагоном, почти законченная повесть о ГУЛАГЕ…).
Так что, увы, дорогой Валерий Исакович, текста письма Пауста к тебе у меня нет и быть не могло. Просто я, готовя письмо и книгу для отправки, прочитал его текст и запись в книге, которую он с такой теплотой тебе дарил. Пауст крайне редко писал в таких нежных выражениях…
Может, потому и запомнилось.
В своем рабочем дневничке (запись декабря 67-го) я увидел только несколько слов: Москва, ЦТ Марату Гюльбекяну для Валерия Хаита… И всё, больше ни слова. Далее запись о лежании Пауста в Кремлёвке, новый инфаркт и т.д.
В подписанной Паустовским книге были слова о том, чтобы ты её обязательно прочел, ибо она подтолкнет тебя к писательству, к веселым рассказам о сегодняшней Одессе… Как-то так это прозвучало. В мою обязанность вошло: пойти на почту и в красивом конверте (их у нас была куча — подарок Калининского издательства) послать Гюльбекяну заказную бандероль. Что я и сделал.
Отложил дела и нашел-таки папочку, где собраны какие-то записи 67-го года (это из большой коробки из-под телевизора с надписью “Дорогой мой Пауст”).
Письмо было адресовано Марату Гюльбекяну на Центральное телевидение и выслано 12 декабря 1967 года.
Письмо писал от руки сам Пауст. Приложена также только что вышедшая отдельным изданием “Золотая роза”. Её привезли Паусту 6 декабря, и Константин Георгиевич считал её своей главной книгой о литературном мастерстве. В письме говорилось буквально следующее: “Незабываемый Валерий! Видеть Вас на экране, Ваше умненькое лицо, и следить за тем, как на наших глазах рождается шутка и острота — ну просто огромное наслаждение. Мое поколение так шутить, увы, не умело и не умеет. А нынче учиться уже поздно. Когда объявляют, что будут на экране одесситы, то ко мне захаживают мои старые знакомцы Валентин Катаев и Виктор Шкловский”.
(Валерий Исакович! Замечу для тебя, что в 1965 году Луи Арагон и Эльза Триоле были в гостях у Пауста и привезли ему телевизор марки “Гамэн” с огромным по тем временам экраном. Так вот, “старые знакомцы” приходили к Паустовским смотреть КВН на чудо-экране.)
Продолжаю, как мне запомнилось, само письмо Пауста тебе: “Валерий! Особенно Вы нравитесь Виктору Борисовичу — он решил, что Вы какой-то, пусть дальний, но родственник Бабеля. «Ну откуда у этого чернявенького, хитроватого и умненького мальчика такой талант!» — всё доказывал мой Витя. А Валюн (Катаев) доказывает обратное: «Просто Ваш чернявенький мальчик впитал всё лучшее, что было в Одессе в наши годы». Не знаю, чью сторону взять… Вот почему хотим с Вами познакомиться лично. Тем более (оказывается!) передача идет не в записи (я узнавал), а вживую, когда ничего поправить и вырезать нельзя. Просто уникальная передача!”
Ну и давался телефон московской квартиры, “а если Москва не будет отвечать”, то московский телефон Шкловского и телефоны в Ялтинском доме творчества писателей и дома в Тарусе…
Где-то в феврале-марте 68-го года Пауст сокрушался о том, что, “видимо, письмо затерялось и не дошло до этого чернявенького мальчика”.
Обнимаю, дружище! Твой Валерий».
Я настолько был поражен этой запоздалой новостью (и тем фактом, что мне удалось до нее дожить!), что по прошествии некоторого времени решил ответить на это, неполученное, письмо.
Я не знаю, услышит ли меня Константин Георгиевич, найдется ли у него время прочесть это? Ибо не сомневаюсь, что такие, как он, находятся там на самых больших высотах, что им поручают самые серьёзные и ответственные дела — скажем, сотворение новых миров или попытки спасения гибнущих…
А вдруг!?..
И вот мой ответ:
Дорогой Константин Георгиевич!
Так случилось, что только в этом (2021-м) году я узнал от Валерия Ивановича Дружбинского поразительную новость. Оказывается, в 1967 году вы смотрели передачи КВН с участием одесской команды, где я был капитаном. И что после одной из них даже написали мне письмо, вместе с которым отправили и только что вышедшую Вашу книгу «Золотая роза». Узнал я также, что письмо было отослано на адрес Молодёжной редакции ЦТ, а конкретно — Марату Гюльбекяну.
Я его не получил. И если бы не В.И.Дружбинский, наверняка бы и не узнал об этом ничего.
Так получилось, дорогой Константин Георгиевич, что мне сегодня уже больше лет, чем вам было тогда, когда небо забрало Вас к себе. Теперь я думаю, какая это была бы неудача моей жизни, если бы я так и не узнал об этом удивительном факте. Какое счастье, что оказавшийся моим ровесником Ваш добрый и надежный помощник Валерий Дружбинский (дай Бог ему и его семье здоровья и радостей!) припомнил этот факт и не только обнаружил у себя в архиве некоторые упоминания об этом, но и вспомнил, что сам относил письмо с Вашим бесценным подарком на почту.
Я не знаю, почему письмо ко мне не пришло. Тем более, насколько я помню, у меня и у нашей команды тогда были вполне дружеские отношения с Молодёжной редакцией ЦТ, в том числе и с Гюльбекяном.
В конце концов, они могли просто позвонить в Одессу, узнать адрес и переслать. Либо дождаться моего приезда в Москву (я тогда делал это часто) и вручить мне письмо лично. Загадка!.. Возможно, кто-то, увидев, что письмо от самого Паустовского, и из любопытства открыв конверт, обнаружил написанный Вами от руки текст да еще и автограф на книге, и просто не смог расстаться с таким уникальным подарком, и оставил его себе. (Я понимаю, насколько малоэлегантно такое предположение, ну да ладно, будем считать это моей неудачной шуткой…)
Я перечитал, конечно, дорогой Константин Георгиевич, «Золотую розу». Книгу издания 2008 года мне подарила славная одесская библиотека Вашего имени, куда я, под названием «Константин Паустовский и одесская команда КВН», отправил всё, что сообщил мне Валерий Иванович Дружбинский. (Копия была отправлена и в Одесский литературный музей.)
В этой книге я обнаружил прекрасное эссе Вашей падчерицы Галины Арбузовой «Свободная проза. (Судьба одной рукописи)», где она сообщила, что у Вас практически была готова и вторая часть «Золотой розы». Но наутро после провальной читки, войдя к Вам в комнату, она увидела пустой стол: «“Сегодня ночью я всё сжег”, — просто сказал Константин Георгиевич…»
«Как жаль, как жаль!..» — только и могу сказать я и, уверен, тысячи других Ваших читателей. Тех, кого Вы учили не только любви к литературе, но и хорошему вкусу, благородству, правде и справедливости. Причём не только своими замечательными книгами, но и всей своей прекрасной и достойной жизнью.
Хочу вам сказать, Константин Георгиевич, что меня уже много лет волнует тема «Талант и личность». К нашим странным (это как минимум) временам утвердилось мнение, что личность одно, а талант — другое. И что человек не совсем, так сказать, достойный и совестливый может создать вполне выдающееся литературное произведение. Не знаю, не знаю… Знаю только, что ставшая для многих аксиомой эта сомнительная истина, для них же и очень удобна. То есть человек, которого сочли талантливым, получает как бы индульгенцию на свои поступки: «Какие вы можете иметь ко мне претензии? Я талант, мне все можно!»
Так вот что я хочу сказать, Константин Георгиевич. Вы для меня один из редчайших примеров того, что истинный художник слова — это именно человек, который гармонично сочетает в себе уникальный писательский дар с безупречными моральными качествами. Более того, я уверен, что именно такое сочетание и может дать наивысший творческий результат, определяющий гения…
Вы всю жизнь писали о главном: о любви, о красоте, о счастье. Обо всем том, что и составляет истинную ценность жизни.
И Ваша «Золотая роза» — тоже о любви, о любви к литературе, к слову. И не просто к слову, но и к тому, что оно означает.
И ещё, дорогой Константин Георгиевич, хочу поделиться впечатлением, которое мне тоже кажется важным. В своем эссе Галина Арбузова вспоминает, что Вы в последние годы много размышляли о своих попытках прорыва в «новую прозу», к «внутренней свободе» рассказов, не скованных композицией и сюжетом: не рассказы, не статьи и не стихотворения в прозе — «записи размышлений, просто разговор с друзьями…».
Как же глубоко, Константин Георгиевич, Вы чувствовали, как много предвидели и предвосхищали!
Кстати, у прекрасного писателя, Вашего ученика Юрия Трифонова (он посещал Ваш семинар в Литературном институте) я обнаружил сходные размышления. Вот что о Юрии Валентиновиче писал известный лингвист В.П.Литвинов:
«Юрий Трифонов говорит: в начале творческих дел ему, как и многим другим молодым, казалось: всё дело в сюжетах… Потребовались годы (и горы исписанной бумаги), прежде чем талантливый прозаик смог излечиться от этой наивной веры в “сюжеты” как в абсолютную гарантию художественного успеха. И тогда, рассказывает Юрий Трифонов, для него настал долгий культ слова. Он стал жить убеждением, что находить лучшие слова и расставлять их в наилучшем порядке — вот дело, единственно достойное писателя! Так, чтобы каждое слово — непременно со значением, с подтекстом, с двойным и даже тройным смыслом… Поиск слова постепенно перерос в стремление воссоздавать ощущения: всякий раз находить такие выразительные средства, которые захватывают читателя без остатка, заставляют непроизвольно жить чувствами героя, воочию обонять и осязать каждую травинку в росе, дыхание мороза и горечь печного дыма… («Пахло мокрыми заборами», — не без иронии назовет это своё увлечение Юрий Трифонов позже.) А потом, уже в зрелые годы, приходит к писателю убеждение: мысль — главное и решающее… Только мысль способна сообщить истинную ценность всему другому: и счастливо найденному сюжету, и меткому слову, и тончайшему ощущению. Можно поверить в искренность умозаключения Юрия Трифонова, которое он вывел из всего выше рассказанного: «…Если нет мысли, а есть лишь описание, пусть даже художественное, филигранное, с красками, звуками, запахами, со всеми приметами жизненной плоти — всё равно скучно. Без мысли тоска».
Согласитесь, до чего же умным и внимательным Вашим учеником был Юрий Валентинович Трифонов! Не зря он стал одним из выдающихся русских писателей.
А от себя добавлю, что давно уже думая о литературе (обо всех её жанрах), я пришел к выводу, что литературы есть две. Одна, как игра, и другая, как способ постижения жизни.
Я — за вторую…
Хотя в эпоху, когда рынок накрыл собою всё, в том числе искусство и литературу, к стихам и прозе стали относиться тоже как к товару. Отсюда и стремление некоторых вполне одаренных писателей к игре, к экспериментам, к моде. Но, к счастью, не всё так безнадежно. Выяснилось, что мощь русской классики такова, что сквозь этот морок замкнутого на себе пост- и прочего модерна нет-нет да и пробивается что-то здоровое, адекватное, тяготеющее к норме и гармонии. Мощнейшим подспорьем в этой борьбе являются и Ваши, Константин Георгиевич, прекрасные книги, которые, уверен, даже в наши чудовищные, теряющие остатки духовности, меркантильные времена продолжают читать многие. Хватаясь за них, как за спасательный круг, который поможет сохранить душу живу. В надежде, что время больших ожиданий опять придет, и они, эти ожидания, наконец, сбудутся…
И ещё об одном впечатлении от «Золотой розы».
В конце издания 2008 года опубликована восстановленная по сохранившемуся черновику глава из сожженной Вами второй части книги. Называется она: «Непокой. Гостиница “Севастополь”».
Начинается она буквально гимном — гимном счастью. Где Вы, как мне кажется, вообще определили главную миссию литературы — писать о счастье и, тем самым, учить людей быть счастливыми.
И опять я поражаюсь Вашей, Константин Георгиевич, прозорливости и мудрости в понимании смысла жизни и сути литературы. Счастье — вот главный смысл человеческого существования, как бы говорите Вы. И призываете никогда не забывать об этом. Писать о счастье, думать о нем, стремиться к нему и верить, что, несмотря ни что, оно однажды окажется возможным…
Ну и в завершение две удивительные строчки из электронного письма Валерия Дружбинского мне:
«В подписанной тебе Паустовским книге были слова о том, чтобы ты её обязательно прочел, ибо она подтолкнет тебя к писательству…»
Получается, дорогой Константин Георгиевич, что Вы, по сути, предсказали мне судьбу литератора. И благословили меня. И хоть я письмо Ваше не получил, кто-то, отвечающий за мою судьбу, услышал Вас и помог мне исполнить Ваше пожелание…
Спасибо Вам ещё раз за письмо и подарок, дорогой Константин Георгиевич, за любовь к Одессе, за то, что Вы были и остаетесь с нами навечно.
В.Х., Ваш далеко уже не чернявенький мальчик