Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2024
Книжный клуб в театре
Я пришел в Театр Маяковского субботним днем, для меня практически утром — действие начиналось в час, причем это был даже не спектакль, а читка. Пришел, будучи уверенным в том, что зрителей, кроме меня, будет немного.
Однако в новом арт-пространстве театра (начиная с 90-х здесь располагался знаменитый среди творческой интеллигенции клуб «Маяк») зрителей собралось ровно столько, сколько вмещал маленький зал, и мне показалось, что стульев даже не хватило, и в принципе, это уже было можно считать успехом. Притом в основном это были честные зрители, купившие билеты, а не друзья и знакомые по контрамаркам.
Читкой все происходящее можно было назвать лишь условно, хотя, действительно, три актёра (Анатолий Лобоцкий, Евгений Парамонов и Дмитрий Гарнов) читали, что называется, с листа — главы из нового романа Алексея Варламова «Одсун». В театре происходило открытие Ккнижного клуба. Присутствовал и сам автор, много рассказывал о тексте «Одсуна», охотно отвечал на вопросы, зрители подписывали у него книги. Соединение, смешение двух жанров, двух стихий — театра и литературы.
Эту идею Книжного клуба театр Маяковского разрабатывает вместе с Редакцией Елены Шубиной издательства АСТ, а значит, эти самые два жанра и дальше будут сосуществовать в этих стенах.
Что ж, все это прекрасно.
Ведь долгие годы современная литература была для театральной сцены не очень желанной гостьей.
Почему современный роман так трудно приходит в театр?
Ну, правда, тут нужно уточнить термины: что такое «современный роман», «современная проза»? Или вообще — что такое «современность»?
Я шел по Москве на открытие Книжного клуба — замерзшие дома, застывшие перекрестки, уставшие от морозов и гриппа за долгую зиму люди, какой-то влажный пар висел вместо облаков, и я подумал, что, пожалуй, сама «современность», сама реальность из этого города куда-то ушла, осталось лишь тяжелое будничное проживание и сладкие сны о чем-то бывшем, какие-то идеологические грезы и исторические миражи.
…Понятное дело, прозу ставить на сцене трудно — нужна удачная инсценировка, нужно выделить главную линию, нужно выстроить драматургию, прописать диалоги, и тем не менее попытки такие были.
Был спектакль «Москва-Петушки» в театре «Студия драматического искусства» Сергея Женовача. Были «Рассказы Шукшина» А.Херманиса в Театре Наций. Была проза Даниила Хармса и Юрия Коваля в театре «Эрмитаж» Михаила Левитина, попытки поставить в театре Пелевина, Довлатова и так далее.
Но «современной прозой» назвать все это было бы затруднительно. Большинство книг из этого ряда были написаны полвека назад, а то и больше.
…В последнее время все стало немного веселей (для любителей литературы). Появилось немало спектаклей по произведениям современных, так сказать, актуальных, писателей.
«Душа моя Павел» по роману того же Алексея Варламова на сцене РАМТа. «Сашашишин» по книге «Убить Бобрыкина» Александры Николаенко в «Современнике» (а это книга, ставшая когда-то лауреатом Букеровской премии). Сразу несколько постановок романа «Лавр» Евгения Водолазкина (две последние — в театре Российской армии и в «Новом театре»). «Авиатор» в Театре на Трубной (бывший театр «Школа современной пьесы») по тому же Водолазкину, «Саша, привет!» в Театре Наций по роману Дмитрия Данилова.
…Но ждать жгучей современности от постановок современной прозы — все же вряд ли стоит. У романа свои законы. У прозы свой взгляд на время и эпоху. Я отметил про себя, что из всех линий «Одсуна», о которых рассказал Алексей Варламов, — все три актёра выбрали ностальгическую, подростковую: описание дачной жизни в подмосковной Купавне начала 80-х годов. «Затерянный мир» сосен, озер, домиков, рыбалки, первых дружб и любовей. Никто из троих исполнителей не попробовал сунуться в горячую современность, ну хотя бы в 90-е годы. «Лавр» Водолазкина повествует, как известно, вообще о далеком, теряющемся во мгле веков русском Средневековье. «Душа моя Павел» — об абитуриентах филфака МГУ и студенческой «картошке» в год Олимпиады, в 1980-м. Остается антиутопия Данилова (она происходит в каком-то неясном, но очень страшном будущем) и «Сашашишин» Николаенко (из отзыва на спектакль: «Главный герой — “особенный” человек. Саша Шишин — аутист. Он живёт вместе со своей властной матерью, влюблен в Таню и ненавидит своего одноклассника Бобрыкина».
«Читаю некоторые современные пьесы, а я много их читаю, и совершенно не хочется в них играть. А вот читаю современный роман, и играть хочется», — так сформулировал актер театра Маяковского Анатолий Лобоцкий, отвечая на вопрос пытливого зрителя. Понятное дело, современная пьеса, особенно «новая драма» в начале нулевых, пыталась и пытается говорить именно о «текущем» моменте, с радостью обходя любые прежние языковые и эстетические барьеры, главное — чтобы на сцене была настоящая жизнь.
Сам Алексей Варламов раскрыл этот парадокс так: «Язык современного романа избегает прямых формулировок, которые разделяют общество на тех и других — тех, кто за, и тех, кто против, — может быть, поэтому театр сегодня тянется к прозе».
«Родина моя — автозавод»
И все же жизнь пробивается сквозь застывшее марево вечной зимы… И театр прорастает порой в самых неожиданных местах. Проект «Наивно? Очень» — существует уже несколько лет, это галерея творчества художников с особенностями развития, проект благотворительный.
Там же с некоторых пор существует театр, в котором, как ни странно, настоящие профессиональные актеры играют не современные пьесы, а современную прозу — например, основой для последних спектаклей стали книги «Женщины Лазаря» Марии Степновой и «Родина моя — Автозавод» Натальи Ким.
…Эту последнюю книжку я очень люблю, честно говоря. Стало интересно, как она зазвучит на сцене.
Герои рассказов Натальи Ким — соседи по лестничной клетке, по дому, по двору, по району у метро Автозаводская, где все это и происходит. Городские чудаки, бомжи, алкоголики, выжившие из ума старушки, клоуны, собачники, замученные жизнью жены и вдовы — каждый со своей почти эпической историей. Неудачники и возвышенные души, жестокие и ослепленные «классовой яростью» — типажи из народной гущи.
Человеческая жизнь — длинная штука. Большинство рассказов (и эпизодов спектакля) начинаются в восьмидесятые годы, а заканчиваются в начале двухтысячных или даже в десятые — порою печально, смертью героя. Соседи есть соседи. Вся их жизнь проходит на наших глазах, так же как и жизнь рассказчика.
Здесь есть и печальная детская ностальгия: новогодние игрушки, бабушка, первое детское преступление, и ужас школьного буллинга, расправы и мести, и пронзительные рассказы о родителях, и почти классические рождественские притчи (например, о бомже, который практически легально жил в зимнее время в подъезде, ему давали продукты, старые вещи, пускали помыться и позволяли ночевать). Это всегда острая, яркая новелла, объединяет их не только документальность, которая ощущается и в интонации, и в каждой детали, но и какая-то ненавязчивая тяга к житийному жанру — в конце почти каждого рассказа герой умирает, оставляя после себя загадку, печаль и любовь.
У Натальи Ким невероятно эмоциональная проза, и совершенно не случайно, что создатели спектакля, как бы прикрывшись жанром легкомысленного квартирника, раскрыли эти эмоции с помощью множества песен в своем исполнении. Это романсы, советская эстрада, песни бардов, и все они вплетаются в повествование как полноценный театральный ход или даже герой. Зрителя, пришедшего на спектакль «Родина моя — автозавод», вовлекают в действие самыми разными способами: заставляют танцевать, кормят пирожками, дают глоток шампанского, сообразно сюжету, ну и, конечно, некоторым песням просто невозможно не подпевать.
Соавторами спектакля стали все актёры, принимающие в нем участие (Александра Аронс, Денис Баландин, Татьяна Весёлкина, Александр Голубков, Александр Гришин, Вера Зотова, Дарья Семёнова, Нелли Уварова). Режиссер не указан принципиально. Но я бы отметил еще одного человека, который помогает организовать музыкальную ткань спектакля, и, соответственно, его эмоциональную составляющую — это Ксения Ким.
…Так вот, несмотря на ностальгию по юности, на то, что спектакль «Родина моя — автозавод» вроде бы такой «веселый» и песенный, несмотря на то, что действие рассказов происходит порой сорок, порой тридцать лет назад, все же та самая искомая «современность» присутствует в нем абсолютно в полной мере. Она горит, она сияет сквозь речь, сквозь характеры и обстоятельства. И происходит это по той самой причине, что в прозе Натальи Ким — казалось бы, ретроспективной и ностальгической — нет попытки уйти от «прямых формулировок» и прямых ответов. Любовь к этому миру, миру коммуналок и квартир в домах-сталинках, которые тоже, по сути, коммуналки, потому что соседи всё друг о друге знают и часто участвуют в жизни друг друга, любовь и жалость к этим людям — совсем не мешает автору иногда исподволь, а когда и прямо сформулировать главный социальный диагноз. А диагноз этот понятен: из подземных слоев советского мира, из его геологических пластов и потаенных глубин, в перестройку, 90-е и далее вырвалось то, что сидело там, накапливаясь как своего рода загнивающая плоть, как раковая опухоль. Всё, что там, внутри социального тела, общественного организма, жило — не названное, не леченное, не диагностированное, — стало постепенно отравлять все вокруг. Это и социальная зависть, и невежество, и безответственность по отношению к своей и чужой жизни, и жестокость, и злоба, и бессилие что-либо изменить, и слепая ярость по отношению к новым временам, которые всего этого потребовали. Трудно судить обитателей бывших кожуховских бараков и их потомков, жителей подмосковных деревень, внезапно оказавшихся в большом городе, — за эти «внутренние язвы». Но и пропустить этот диагноз никак нельзя.
Его было нужно проговорить. И Наталья Ким это сделала вместе с театром проекта «Наивно? Очень».
«Соколы» в Театре.doc
Я видел этот спектакль по пьесе Валерия Печейкина почти 20 лет назад, еще в первом легендарном «доковском» подвале возле Патриарших прудов. И он вроде бы не совсем на тему моего обзора: во-первых, не проза, а пьеса; во-вторых, не премьера, а восстановленный спектакль.
Но в свое время «Соколы» так меня поразили, и именно глубоким и своеобразным чувством современности, — что я решил проверить то свое восприятие.
Герои спектакля — русская семья, живущая в Казахстане. Безработица, бедность, тяжелый, вечно тяжелый в любые времена быт — это только фон, на котором разворачивается семейная драма, переходящая в фарс и бурлеск.
Наверное, именно это сочетание в свое время и подкупило — бесконечная истерика замученной жизнью матери, глухая оборона детей, оставшийся в советском прошлом папаша, выжившие из ума две бабушки, все они, разговаривающие на удивительной смеси обсценной лексики, народной мудрости и каких-то по детски трагических признаний — невероятный поток смешного и страшного одновременно. Карнавал Бахтина, только происходящий здесь и сейчас.
И опять-таки в этом спектакле — именно в силу смешения смешного начала и страшного — есть, на мой взгляд, «прямые формулировки», ответы на прямые вопросы.
Люди брошенные, люди, застрявшие во времени, люди, которые ненавидят настоящее, — все это, конечно, очень важный диагноз.
И все же за двадцать лет он несколько сдвинулся, поплыл в иную сторону. Спектакль почти все тот же, хотя есть и новые вводы, и новые детали (режиссёр Евгения Рейсс, актёры Екатерина Густякова, Алексей Губкин, Надежда Ширяева, Ирина Ширяева, Владимир Терещенко, Андрей Курносов, Денис Ясик, Ольга Добрина).
…Но все стало как-то серьезнее и печальнее. То, что в начале нулевых казалось фантастическим куском прошлого, чудом сохранившегося осколком всего советского — быта, морали, мифов, языка, отношений («чёрный язык» персонажей лишь подчеркивал эту маргинальность), сегодня обрело статус победительной державности.
Неважно, нашли в себе силы эти люди переехать в новую Россию или нет, сама Россия «переехала» к ним. Вкусы «Соколов», их мораль стали, в общем-то, основой государственной психологии.
«Современность», двадцать лет назад звучавшая острым, жгучим, мрачным, но невероятно живым мотивом, наконец, обрела качество реквиема.