Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2024
Коновалов Иван Ильич — поэт. Родился в 1988 году в г. Ярославле. Окончил математический факультет Ярославского государственного университета. Работает программистом. Автор поэтических сборников «Предвиденный огонь» (Ярославль, 2018) и «Белая мгла» (М., 2022). Стихи печатались в журналах «Звезда», «Знамя», «Москва», Prosodia и др. Лауреат литературной премии им.А.Ахматовой (2015). Живёт в Санкт-Петербурге.
В журнале «Дружба народов» публикуется впервые.
* * *
Ты — мой космос: железобетонный фасад
и щербатой мозаики свет,
ты — советский народ: не вернуться назад,
потому что и там тебя нет.
Ты был выдуман, фильмы советской поры
как и все современные — врут,
ты, когда мир обрушился в тартарары,
прославлял человеческий труд.
Он остался: обветренный старый бетон,
богоборческий конструктивизм.
Кто там плакался, будто бы веке не в том
истекла его скудная жизнь?
Ты был вымечтан, космос, — ступени ракет,
трубы изб смотрят на небеса,
в одиссею, оставив на память макет,
ты отчалил к созвездию Пса.
* * *
Предгорья уральские, ветер несмел,
но дым на меня, на меня —
дым, дым, ты послушай, я сала не ел —
руками лицо заслоня —
я сала не ел! — это в летней ночи
мы с крёстной разводим костёр,
и темень плотна, но прореха торчит,
я докрасна веки натёр.
Я не городской, я домашний насквозь,
а тут ходят гуси гурьбой.
Поймай меня, Господи, снова подбрось,
про лето и детство напой.
Про старых коров с бубенцом на груди,
про: щёлк — тараканы вразбег,
что жизнь не иссякла, что мир впереди
ну разве что малость поблек.
* * *
И не музыкант с пугливой
пробежкою пальцев, нет,
а купишь нетерпеливо
у старика кларнет.
Блошиного рынка гомон
схарчит половину слов,
он скажет, что клапан сломан,
что инструмент не нов.
Возьмёшь, не торгуясь, дома
механики тонкой вязь
ощупаешь — незнакомо.
Дунешь, не убоясь.
И что тебе звук гнусавый,
и что тебе старый лак,
вы оба не ждёте славы,
радуйся просто так.
И в ствол деревянной дудки,
вычурной, но простой,
вдохни на шестые сутки,
выдохни в день шестой.
* * *
Зима пришла. Пора достать с балкона
и обработать парафином лыжи.
Хочу чертить лыжню, катить со склона.
А Новый год и праздники всё ближе.
Красны висят боярышника гроздья
(дай Бог, чтоб только снег не лип к полозьям),
воробышки купаются в снегу,
и держит лес вчерашнюю пургу.
Как здорово бежать, когда под курткой
жара, взопрел, но уж замёрз лицом.
Медовое и пряное в закрутке
стеклянной колбы термоса винцо
дешёвое, какое пить не станешь,
покуда вовсе не устанешь.
И вот уж сумерки, сменив собой закат,
как всадники промеж стволов скользят.
Скорей домой, согреться и оттаять,
устало перекатывать в мозгу
нечаянно пришедшее на память.
Ах память, память! как с тобой могу
сквитаться, и зачем меня ты мучишь!
А фейерверки с каждым годом лучше,
и небо в догорающих цветах,
чернея, сыплет невесомый прах.
* * *
Пальцы замёрзшие грел над жаровней,
вьюга вилась, заметая шатёр,
Цезарь ладони сухие растёр,
мельком подумал, что сделался ровней
тайным родством, достоверней и кровней
связи отцов, матерей и сестёр,
связи солдат, обступивших костёр,
сонму богов. Полотняною кровлей —
слабой защитой углей и навеса —
он от простуды берёгся, носил
смелое сердце и кашель в груди.
Горный лежал перевал позади,
а впереди — объективность процесса,
смерть и предел человеческих сил.
* * *
Живёшь себе, живёшь, налаживаешь дом,
как механизм часов, как шестерёнки,
но не спасут его ни книги за стеклом,
ни в уголке картонные иконки.
Быть может за долги пойдёт он с молотка,
и в ходе переездов-перелётов
все выпущены враз, как рыбки из садка,
страницы ускользнут из переплётов.
Молчу уже о том, что чья-нибудь рука
собьёт со стен не нужный больше кафель.
Ну, хватит, не глупи, в кармане нет платка,
ну, сдавит сердце, сделай вид, что кашель.
Живёшь себе, живёшь, налаживаешь быт,
в симфонии ты — скрипочка оркестра.
А вот война, и быт ракетою убит,
сложились перекрытия подъезда.
И будешь счастлив, что не тронуло родных,
что от судьбы достатком откупиться
сумел на этот раз. Давай на выходных
поедем в парк смотреть,
как строят гнёзда птицы.
* * *
Я умер именно тогда,
шесть лет тому назад,
когда холодная вода
ударила в глаза;
когда, вдохнув её, в груди
почуял ледяной
зародыш смерти — не суди,
поговори со мной.
О том, как, несмотря на то,
я до сих пор живу,
что сеет неба решето
и на мою межу,
что хлеба вдоволь, солнца свет
не гаснет для меня,
хотя уже шесть лет как нет
бессмертного огня.
Смотри, как дерево растёт
настырно и светло,
когда настанет мой черёд,
я лягу под него.
Пока же, Господи, прости,
я думать не хочу.
Настанет день — свети, свети,
задув мою свечу.
* * *
Глубоководной рыбой в темноте
горит фонарь, обмасливая жёлтым
объём двора от мусорки до лиц
идущих мимо двух отроковиц,
в которых что-то чудное нашёл ты,
мой тайный слух. Но по обрывкам слов
ты угадал, что разговор не нов,
а пережит и перепроговорен,
что он из ночи в ночь через века
вскачь по камням журчаньем родника
одно и то же обмывает горе:
мы преданы, непоняты, одни,
мы на вершинах башен, и огни
сигнальные — вот всё, что нам подвластно.
Мне самому, по чести говоря,
скорее дело есть до фонаря,
чем до девиц, взыскующих напрасно
чужой души, своей не возымев.
Свет стлался и ласкал тела двух дев,
фонарь был как пузырь, как рыбье око,
удильщика морского огонёк,
стеклянный шар, непонятый намёк,
как вздох любви, рождённой от намёка.
* * *
Скажи спасибо, злой мальчишка,
каникулярным долгим дням,
тому, что времени с излишком,
тому, что вырастешь в меня.
Тому, что двор, от солнца сонный,
весь в золочёной хохломе,
в твоём владении законном,
как был когда-то отдан мне.
Что, совершенно безнаказан,
сжигаешь лупой муравья,
стеклянным выпученным глазом
в скрещение лучей ловя.
Что линзы выгнутым кошмаром,
палящим муравьиный род,
вооружил тебя задаром
промышленный переворот.
Тому, что та земная сила,
что не забудет ни о чём,
ещё тебя не просветила
испепеляющим лучом.
* * *
Это утро в снегу, это бледный клок сена
прогорает и светит едва,
это севера солнце мертво и нетленно,
белой вышивкой вьётся канва.
Это пики казачьего войска под снегом —
ковылей на походе привал,
это в Финский залив повернула Онега
в сером пухе своих покрывал.
Это рельсы сквозь сон, это воля к движенью,
это утренний говор колёс,
это солнца спокойное самосожженье
и пока не наставший мороз.