Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2024
Бруштейн Ян Борисович — поэт, журналист. Родился в Ленинграде в 1947 году в семье блокадников. Кандидат искусствоведения. В 1970-х активно печатался, в том числе в «Юности» и «Знамени», пока его поэма, опубликованная в журнале «Волга», не была разгромлена в газете «Правда» за «формальные изыски». Автор 12 книг и многих публикаций стихов и прозы в периодике. Лауреат многих литературных конкурсов и премий. Живёт в г. Иванове.
Домовой и Поездной
В деревне, где воздух морозен и густ,
Наш дом охраняет Шишок-домовой.
Он печь кочегарит, под окнами куст
Снежком укрывает и над головой
Рисует круги синеватым дымком.
Сосед угощает Шишка молоком,
А мы приезжаем — привозим конфет,
Охоч он до этого баловства…
А там, где его да и нас вовсе нет,
Неведомой тайной грохочет Москва.
Туда по железке весь день напролёт
Коробки бегут, в них и холод, и зной,
И там по вагонам неслышно бредёт
Братан домового — живой Поездной.
Он вашу подушку сомнёт невзначай,
Сопрёт пирожок, отхлебнёт чей-то чай.
И жизнь его там весела, хороша…
Но рвётся в деревню шальная душа.
* * *
Страница тронется как поезд,
В неё я странником войду,
В плацкартном сяду, беспокоясь,
Как будто еду на войну.
А за окном, давно не мытым,
Ещё мелькают кое-где
Деревни с их нехитрым бытом,
Где старики живут в беде.
Здесь под ногами прах и глина,
Здесь печи дымны, зимы длинны,
Но здесь — России сердцевина,
И, чтобы всё соединить,
Я карандашиком старинным
Тяну прерывистую нить.
И эти буквицы кривые,
Как новобранцы боевые
(Визжит гармошка, словно плеть),
Стараются, пока живые,
Не помереть, так песню спеть.
Радистка Шура
У моей соседки тёти Шуры
На мешок похожая фигура,
Две козы и зуба вроде три,
Пять сынов раскиданы по свету,
Но от них вестей давненько нету,
Как ты на дорогу ни смотри.
А на праздник Шура надевает
Две медали и бредёт по краю
Старого безлюдного села.
Солнышко гуляет ярким диском…
На войне она была радисткой,
Но уже не помнит, кем была.
Пусть на Шуре кофта наизнанку,
Но зато она поёт «Смуглянку»,
В ноты попадая через раз.
Говорит мне: «Выпьем самогонки!»
Старый голос — необычно звонкий,
И в слезах морщины возле глаз.
Крошки в ладони
Я до сих пор съедаю крошки со стола.
Как бабушка-блокадница учила.
Так мама делала, пока со мной была,
Потом война её настигла и добила.
Но от неё во мне остался тихий свет —
От них, родных, обглоданных блокадой,
Все, все они ушли, но след поныне свят,
Пусть и живём во времена разлада.
Всё чаще по ночам я вижу их глаза —
И снова боль мне тихо сердце тронет.
Пусть нам грозят бедой слепые небеса —
Но крошки собираю я в ладони.
Трамвайное
Какие смешные катили трамваи
По улице полупустой,
И злые ветра до утра подвывали,
Просились ко мне на постой.
Так вышло, что самую малую меру
Пришлось мне спасать из огня…
И если я крикнул бы граду и миру —
Кто нынче услышит меня?
Мой дом, словно детский бумажный кораблик,
Летит без руля и ветрил,
Не знаю, кому приготовлены грабли —
Я снова на них наступил.
Так будет: о самом плохом забывая,
К стеклу прислоняюсь я щекой,
И снова поеду на старом трамвае,
Махнув на прощанье рукой.