Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2024
Александр Чанцев — литературовед-японовед, критик, прозаик, эссеист-культуролог. Родился в 1978 году в Замбии. Закончил Институт стран Азии и Африки МГУ. Стажировался в буддийском университете Рюкоку (Киото). Кандидат филологических наук. Печатается с 2001 года, с 2004 года — в журналах «Новое литературное обозрение», «Новый мир», «Знамя» и др. В «ДН» ведёт рубрику non-fiction Рro. Лауреат премии журнала «Дружба народов». Живёт в Москве.
Гильотина — это хайку. Шеи, лезвия и тишины.
Guilty Fake Loser.
Мама, когда рано разбудил, «мама? Мама?» Сейчас перед сном — заметил я? Ничего не сказал. «Вот какая стала». Над собой смеется — раньше никогда. Мягче к концу. О Господи…
Если когда-то шокировали в литмире нравы, то сейчас — сугубый непрофессионализм всего.
Это не мои жесты. И не мой язык. И тело точно не мое. Я — это только ангст, это дрожащая на чужом ветру тревога.
Нежно нужно.
Запах лилий на венчании рифмовался априори с — на даче после (в поместье, в глушь).
За обсуждением поста — шелест роз. Росу их. Ух! Шорох.
Опохмеляться кагором на венчании.
Горностай на чердаке, возвращаясь с охоты и укладываясь в пять-шесть утра (час горностая), беспокойный, как я, как мама обо мне говорит. Ходит, бродит, топчется. По звуку — будто стучит — и с мамой оба в тревоге, что плохо ей/мне, не может позвать. Иногда быстро укладывается, а один раз ходил туда-сюда, колготился, как говорит мама. Да, как я, долго. Ну хоть бессонницей не страдает. Или он раньше всех встает и зарядку делает!
Старую сливу спиливали, дед еще сажал. Долго не давал спилить, да возраст, заморозки, тля. Старейшая, умершая, сгнившая — так тверда, что диск болгарки тормозился, застревал, застывал. Умершие — сильны.
Пилили засохшие ветки у яблони. Рядом — в зарослях яблонь и еще и крыжовника со смородиной — явно было гнездо. И даже суровый узбек, выгадывающий каждую секунду для заработка, замер, когда метались пичужки, кричали, пытаясь защитить от монстров. Защитить, не защититься.
С ним же, старым узбеком Хакимом. Успеете сегодня и покосить? Да, сегодня же самый длинный день в году (летнее солнцестояние). А еще сегодня война началась (22 июня).
Трясогузка соорудила гнездо над крыльцом. Зависает в воздухе с червяками в клюве, когда мы выходим. Шумит по железу крыши. Трепещет, практикует вертикальный взлет, как на авиасалоне, косит одним глазом, отгоняет веером крыльев, чирикает. Потом все равно подлетает. С клочком мха в клюве, что из фундамента у крыльца тут же и вытащила. Дом птиц и куниц.
Чем ближе к земле, тем ближе к небу. Небо вообще ближе земли.
Такое счастье — под 50 лет (такой ужас!) узнать новую музыку — полдня слушаю Эрика Бёрдона.
Алекситимия, как мигрень.
Поливать розы хочется больше, чем читать. Смысла точно больше.
Птички нас на небо отнесут, место определят, на полочку пристроят.
Или когда родители перестанут тебя учить и говорить, что все в твоей жизни неправильно, это и есть неправильно — с ними? Видимо, да.
Венчание отмечали в пабе «Свинья и роза». На даче же акция — навоз и розы. Японский сорт «Принцесса Мияби».
Ира в 31—33 градуса на даче: не нужны ли розам зонтики от солнца?
Когда умирает человек, должен исчезать и мир. Индуисты правы. Ведь это его мир. Пусть каждый раз новый, для новых.
Лилии не цветут у нас — цветут через пару просек. Кто-то обламывает маленькие веточки на участке, кто? — ни ветра, ни чужих людей (горностаи по ночам раскачиваются? Ежи залезают?). Ноутбук не может починить ни хорошая мастерская, ни многочисленные инструкции в интернете, ни звонок еще раз мастеру — и все становится идеально после простой перезагрузки. Много, много иррационального вокруг и тут. А ведь это только верхушка показала(сь).
И — целый вечер летят военные самолеты с полным боезапасом с аэродрома под Тверью.
Вертолет упадет — розу не помнет.
Я вру, ненавижу ее, всегда против, оскорбляю и т.д. — очень неполный список того, что думает обо мне моя мама.
Марианна Фейтфулл ‘Wild horses couldn’t drag me away’ после овердоза увидела-написала, «Кони привередливые» пришли к Высоцкому в реанимации (тоже после OV?) — тройка Харона с бубенцами и цыганами?
Вышел ежик из тумана. Заморить червячка червячком. Буду резать, буду бить, все равно тебе любить.
Молния, эта татуировка изнутри век, смывается слезой улыбки радуги, уходит в кровь, как в землю, а оттуда взрывом взмывают облака бабочек.
Умирать весело можно, а вот жить в вечной тоске — нет.
Я просто потерявшийся ребенок, чем дальше в лес, тем больше дров.
Травелог без нее за неделю еще.
Я тебя люблю, но все равно хочу покончить с собой. Завещание написать или сардельки пожарить?
«Смерть больше не убога. Теперь она застенчива, дружелюбна, почти весела». Хьюберт Крэкенторп, «Виньетки: миниатюрный дневник причуд и сантиментов».
Мир спасет прах. В саду, огороде. Мир прогнил. Мир — (в лучшем случае) компост. Мы вышли из сада и в сад идем, а все время бродили неизвестно где, нигде.
Хочется снять с себя это мясо, как мерзкую, грязную, провонявшую потом одежду.
Люблю — и боюсь — эти странные тут закаты, сумерки, как-то не по правилам, вне закона.
Думаешь, куча у тебя вещей. Вот маек. Вот шлепанцев — Азия в Танзании купила, от ее Тони (покойного — тут лучше в скобках) осталось две пары, и одна от Сида, тоже африканиста, тоже у себя на другой квартире селил. А вот на даче снашиваются. И как не люблю расставаться с вещами — тут снос этот люблю, да.
Ира снимала ночные розы. К вечеру запах лилий сногсшибателен. И ходом коня заходит в дом, с мягким стуком в висках. Листьев путем.
Тут — интоксикация наоборот. Этот воздух, этот запах лилий, эти кузнечики, это все.
Какой тут Том Форд и даже Роже Дав и Франсис Кюркджян? Запах killing лилий, костра, пота. Дачной ночи.
Костром — режет ветки, вилами укладывает в бочку, строго говорит ветки совать только вертикально, сил собирать уже нет, об укусах комаров и оводов забыв — загорелась.
Горит ТВ у Скворцовых, душ у Бориса Николаевича, а так — август.
Приветственное слово Апокалипсису.
Парадиз-паразит. Благоухание глухомани. Орхидная охра.
Выйти из знания, поделиться дыханием, сдуть им смерть.
Розы — те еще нарциссы!
К сожалению, опять спил на даче. Одна рябина — а так красива была, ягодами пулялись в детстве, а сейчас они и листва горят к осени, еще и на фоне обвивающего их ярко-салатового лимонника — стара, умирает и грозится свалить(ся на) забор. Красная смородина тоже сохнет, стара — вместо нее можно будет продлить ирисову аллею. Все же дед сажал и даже не в последние свои тут годы… И еще два куста черной смородины — да, мне нравится просто зелень, дикое даже, но они уж совсем с астильбой и флоксами заросли образуют, за ними густо несколько яблонь, и оттуда то птицы, то горностай вчера, а завтра змеи поползут. Сейчас копать — так база испанских слизней оказалась, в позапрошлом году — мышей-полевок.
Не любящая фотографироваться в возрасте (не красавицей) и запрещающая, мама, просящая меня слать уоцаппом Татьяне Александровне розы и лилии, впервые просит снять ее — на фоне гортензии, что выше ее.
Мама: дед не дожил, что ты так увлечешься садоводством, вот бы он. На таких промежутках жизнь и крепится.
«Меланхолия роз», придумали с Ирой название для будущей статьи. Название без текста не сирота, наоборот, самостоятельная монада.
Моя комната наполнена под потолок полностью мышами, змеями и крысами. Чем больше я отбиваюсь, тем больше они кусаются. Чем больше дергаюсь, тем они неотступнее. И мыши постоянно пищат.
А власть над миром получит тот, кто сможет программировать сны.
И подставлять руку под снежинки бессонницы.
В этих местах писали только на собственной коже.
Перфокарты кротовьих ходов. Свастики молний, серп и молот грома. Воздухостойкие духи русалок. Руно гриба. Рокот росы. И твои воздушные постели. И архитектура снежинок. И комнаты ветра. И зев спор сознанья. И телеграммы комаров. И копья еловых иголок. И скумбрия сна. И заплата ночного пыльного бархата (столовая в провинциальном театре). Медузьи подушки, медвежьи бока. И первый класс стрекоз. Всеобщий покос. Мушиный засос. Троеручица трав. Покрест всех трудов. Наотмашь весна. Снега. Да и покресть следов. Евлампия. Да.
Сходить на дачный рынок. Купить продуктов (молоко, яйца, хлеб, местную домашнюю колбасу), фруктов (черника, черешня), очередную лилию у старушек (300 рублей. Переводом можно? Конечно! Анна Павловна? Да). Нести в рюкзаке деда, позвонив по дороге Ире и освоив в случае удачи новую просеку в прогулке-наброде. Мама поохает-пожурит за очередную флору («Некуда сажать уже! Когда остановишься?»), будет мыть (движение ей полезно! Хоть и старческо-больная уже полностью пластика) и разбирать (находя купленные ей гостинцы — клубника, бублики). Потом сажать и перекусить. Это ли не так близко к счастью? Faraway, so close ко всему.
Карты облаков.
Дотанцуй свою любовь.
Звезды падают с гвоздиков от августовского лая.
Злые гномики начинают вечно кидать снежки: зима. Их, распотевшихся весной, позовет домой мама: лето. Осенью они отдыхают под одеялами из росы. Грибная, лисья роса, сотканная из той ясности, что кристаллы родит.
Возвещение рая многим заменяет сам рай.
Вегетарианец, борец с апартеидом, активист за все прогрессивное Кутзее — Достоевский нашего века. Кутси-тутси.
На место смородины посадил рододендроны и магнолию. Так и в еде сейчас суси, вок и прочий космополитизм. Фьюжн размывает или намывает? Ведь и песок из осколков всего, а волна вечнее берега.
— Иногда от дождя у роз загнивают бутоны, эх.
— Ну, что же делать…
— Дать им зонтики.
— И кружевные от палящего солнца!
— Панамки!
Я болен, я разрушен.
Кто его излечит? Васька Кибертон!
Звезды — это дыры от пуль в расстрельном бараке.
Духи «Мигрень» из рододендрона сорта «Мигрень осенняя».
С кайфом читаю «Автономные временные зоны» Хакима Бея — вызвав утром на даче покосить (спилить и покопать) Хакима. Которого зову заочно Хаким-бей.
Недаром некоторые священные тексты тибетцев были написаны на облачном языке, а молния заключила их в цельные камни или стволы деревьев.
Этот год не ремонта, не посадок (хотя и их. «Когда остановитесь?»), а — подравнивания. Пересадил шиповник из розариума. Смородину старую убрали. Сейчас трубу выкапываем, по которой от водослива от дома аж к границе участка дед воду отводил. В земле — глубоко так ушли — камни, что дорожку обрамляли. В зарослях сирени-хмеля на ней — крыжовника — еще бордюрные плиты, труба (был у нас водопровод по всему участку). Как римские акведуки. Покровские.
Читать — жить, не живя. На проценты — вечность, небытие, запятая.
В переписке (из Москвы в Петербург) с Бурмистровым за день:
1) Москва — третий Римленд.
2) Я — Dutchman, дачный человек.
Капельницей сам в себя яд. Кап-кап.
Очередное бесчинство бестиария, то есть ежей — упавшее яблоко все обгрызено до состояния огрызка, а вокруг роз ямки и отброшена мульча. Жучков они ищут или что, хоть вернули бы мульчу на место.
Сегодня день рождения деда. А ночью снилась бабушка. Она была сильно моложе, чем в конце, лет на 30. И выглядела такой живой, что я даже испугался (видимо, людям оттуда все же приличествует какая-то дымка, кайма размытости и нереальности). Стояла в дверном проеме и что-то очень бодро (что тоже не очень свойственно ей (было)) говорила (но сон, как водится, разметал слова, как осенние листья).
Розы заболели черной пятнистостью, пионы — ржавчиной. У радующих внешним видом экстерьер и поражается? От всего средство — бордоская жидкость. А садоводам только бардо прописать, чтобы не сразу в Бордо от переживательности.
Читал «Сесиль» Порвина. Кажется, ИИ удалось бы так же, разве что щеки раздуты не в такие паруса. Посадить их рядом с Седаковой, будут вместе надувать пафосом лягушонку по имени Нихиль.
Читал современную литературу в жюри двух премий. Был было комплекс, не читаю. Теперь нет.
Вешаю рассказ, с благодарностью редактору по имени Дмитрий Песков. Заходит одна либералка духа — и не городская сумасшедшая, из ИСАА тоже — и не смущает это имя? То есть ему имя поменять? А Владимира Владимировича Маяковского и Набокова они уже закэнселили/переименовали? Подозревал, конечно, что мозги у них крайне не так работают, но — работают ли вообще?
Когда проводила Наташа А. — в своем по собственному дизайну построенному в Серебряном бору дому — экскурсию по, то на книжных полках увидел три номера «Нового мира». О, посмотрю-пролистаю. И (будучи, как в покер, отчасти уверенным в), угадал. В номерах с ее публикациями — я и рядом. В двух номерах из трёх. Да и третий — текст не ея, а статья с упоминанием ея. Удивилась.
Меня, конечно, не знаючи тогда, до знакомства.
Но и я — имя знал, конечно, видел и читал (обычные-то литераторы — не), не ассоциировал.
К вопросу, знают ли жители нижних таеров друг друга.
Сотканная из молний. Из холодных молний.
Это осеннее прохладное тепло.
Прочел Ставрогину — как и у Порвина, ИИ-набор правильных слов. Если нет не только чувства, но и смысла, зачем мне эта поэзия? Ради мертворожденной конвенциональности?
А Михалева классная, детская совсем, как Іванів, Гатина и давыдовский некроинфантилизм (должен был быть).
Маме о природе по дороге в Пушкинские горы. Грибы везде растут, ими торгуют, черникой. Она спрашивает — о «зверушках» тут. Только старость размягчила. И болезни, универсальный размягчитель.
Как черепаха, что каменна внутри с мягким панцирем.
Динозаврьи развязки около Морского порта в Петербурге.
Тетя Оля принесла мне японские задания пройти с ней — так трогательно, в ее-то возрасте и с подкрадывающейся деменцией! Как ребенок, что несет свои домашние задания. И стар, и млад. А что между — мимо.
Девочка 54 лет плачет о своей давно умершей бабуле.
Когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума? А когда еще хочет поиздеваться, лишает сна.
Почему в бессоннице ни одной хорошей мысли?
Синдром беспокойных ног — а уж мыслей.
Я лишь сборник маленьких жалких секретов.
Про выбрать мне с одним делом. Потом разговор о выбрать из 20 одинаковых кадров. Я — невозможно. Ира — можно повесить два кадра рядом, видеть оттенки хроматические. Я — можно было бы так с поступками, две реальности сразу!
Юнгер — пророк без дураков. И о будущем («Уход в Лес», «Мир») знает больше, чем само будущее. А о таком аспекте его, как технэ («У стены времени»), больше копавшего его во множестве томов Хайдеггера (побеждая его, как и — «О боли» — раньше).
В прозе Юнгер заумен, в философии публицистичен, в эссеистике и дневниковости — гениален. Мысль, вырывающаяся из диктата современности в прогностическое будущее, как и ум, создающий собственное мышление, не могут не быть свободны до края.
Высокое искусство отказа и поражения.
На даче работает мозг Шерлоком Холмсом.
1) Хотел скважину, пока не зимой жить (дом не таков), но как минимум продлить время после отключения воды, весну и осень раздвинуть. Уже заказывать было. Но два препятствия сообразил — в холода в апреле и в ноябре вода-то будет, но трубы крана и нагревателя мороз может разорвать форелевым льдом / даже не будет Миши и таджиков в это время свинтить/развинтить сантехнику.
2) Кто-то ломает веточки. Раз заметил, два. В этот раз — на розе колючей, на высокой довольно вишне. Кто? Ураганов, ливней не было. Бестиарий? Но вряд ли горностаи, ежи и лягушки с птицами на тонких веточках раскачиваются. Кто, как? Сломал голову, уже начал придумывать нитку на калитке (после размолвки со сторожем), камеру на крыльцо. Сообразил — птицы* для гнезда. И ведь верно — пару месяцев назад на крыльце уроненное горностаями гнездо и яичница, в этот раз — опять листьев и мха из пазов между плитками на дорожке натаскали для. Туда и веточки. А до этого и мульчу (грешил на ежиков — приношу свои извинения). Бинго!
А ведь мозг прямо не хуже, чем для решения рабочих задач / офисных интриг вертелся.
*На вопрос в Интернете, зачем птицы ломают ветки, чей-то ответ «дебилы!»
Купил на дачном рыночке сезонное — рыжие бархатцы и лисички.
И у купленных (оптовую партию в четыре куста мне выкопал, привез на рынок муж старушки, а меня с ними — довез до участка) и посаженных бархатцев через пару часов — три сломанных стебля. Что же это за?! Прошедший кот, привлеченный (фраппированный) запахом? Опять ломать голову?
Пробиваю — феномен известен, насчет этимологии — расхождение мнений.
Мильтон идет в ад по дороге из желтого кирпича:
Вroad and ample road, whose dust is gold,
And pavement stars — as starts to thee appear
Soon in the galaxy, that milky way
Which mightly as a circling zone thou seest
Powder’d with stars.
Тихие песни мертвых.
Счастье всегда беззаконно. Закон оправдывает только слезы.
Соня идет на пикник. Она надевает все свои лучшие жемчуга. А жемчугов у нее много и все лучшие, потому что ее бабушка Ольга — волшебник. Волшебник по камням и жемчугам. Камни такие твердые, даже больно на них падать, но в руках у бабушки они мягкие. Будто снежки. А жемчужины — это дети ракушек. Твердые дети ракушек. Хотя светятся и сверкают, как снежинки. Такие морские снежинки.
Ожерелья блестят и играют лучиками света. Их видят с неба звезды и, привлеченные светом, спускаются с неба. Они тоже хотят на пикник! Тем более с родителями и друзьями. Друзья-то у звездочек есть — такие же звездочки. Они там на небе все дружат между собой. Даже объединяются в компании. И дают им имена — Большая Медведица, Малая, Созвездия Собак и Котов и, самая большая, звездочкина компания — Млечный Путь. А вот родителей у них, кажется, нет. И это немного грустно. Кто возьмет их на пикник, испечет им пирожки и положит их в корзинки, накрыв платком из далекой снежной страны?
Звезды так давно дети, вечно дети, just kids, что уже и забыли, кто их родители. Этого даже не знают всезнайки-люди, которые любят хвастаться, что знают все. Может, их родители — небо? Нет, скорее всего, их родители — Солнце и Луна! Они же на них похожи, ты только посмотри! Они бело-белые, как Луна, а от Солнца взяли эти лучики. Точно! А их бабушка — леди Бог, а дедушка — сэр Бог. Они уже такие старые, что старее всего на свете. Они никогда не умирали и не умрут. Поэтому и мы, когда попадем на небо, тоже никогда не будем больше умирать. Может, мы даже станем звездами, кто знает, это будет сюрприз.
Пока же звездочки выпрыгивают из своих черных бархатных кроваток, быстро наряжаются в свои лучшие наряды и стремглав летят к земле. А когда звезды падают — особенно осенью, — можно загадать желание. И оно обязательно сбудется. Давай загадаем желание, так много-много желаний, как звезд на небе. Хватит надолго!
Они падают, как снежинки, но никогда не разобьют коленки о камни на земле. У них же есть специальные парашюты (которые люди принимают за хвост кометы, но давайте не будем раскрывать им все небесные технологии и секреты, взрослые же иногда глупы и делают из красивых вещей какие-то шумные машины и дурацкие механизмы) и прочные шлемы (такие, как надевают, когда катаются на велосипеде).
Итак, звездочки уже здесь и, взявшись за руки, идут на пикник. Соня дает им примерить свои жемчужные бусы. Те им удивительно идут. А особенно маленькие звездочки прыгают через них, как на скакалках. А еще звездочки задорно болтают. Еще бы, они там на небе дружат только друг с дружкой и уже успели рассказать все истории и сплетни. Сейчас же, перебивая друг друга, они рассказывают о своих домашних животных — особых зайцах с Луны! Те хоть и очень большие и пушистые и прыгают о-го-го как, но до Земли допрыгнуть не все же могут. Поэтому они сегодня остались дома. И звезды показывают их фотографии в своих телефонах. Надо же! — удивляется Соня. И рассказывает про свою бабушку, которая приручила не зайцев, а настоящие камни, а еще ракушек со дна морского. Они живут в маленьких каменных домах, которые носят на себе. Тут уже удивляются звездочки — с морями на небе не очень, вода там собирается только тогда, когда идет сильный дождь. А бассейн у нас на пикнике будет? Конечно, и мы посидим на его бортике, болтая ногами и разбрызгивая воду! И еще можем попрыгать по лужам и догнать радугу!
И они идут на пикник. Есть пирожки и бутерброды, пить газировку и жарить барбекю. Ведь звезды там на небе изрядно проголодались. Попробуй повисеть там, как на турнике на физкультуре, каждую ночь! Руки устанут, затекут, а голодный живот будет проситься спрыгнуть на землю и пойти поскорее что-нибудь перекусить. Но нельзя, ведь они на работе, на орбите. Они освещают землю и присматривают за всеми маленькими девочками и мальчиками. Что идут на пикник, гулять во дворе, в детский сад или по другим своим важным детским делам.
А вот в этот день — день рождения Сони! — они могут отдохнуть и пойти на пикник все вместе. Им же так здорово и весело вместе!
А ведь Ницше победил сейчас. Когда вместо воцарившейся религии униженных рабов проповедовал сверхчеловека, не снисхождение, а возвышение, унижение — богов. Сейчас, когда кумиры — Маск и еще несколько звезд, а до остальных миллиардов никому нет дела. Он победил — из парадигмы поражения. Но и проиграл, конечно, окончательно, ибо нынешнее — тотальное поражение.
Кости реки.
Снятся иногда ссоры с любимыми мертвыми. Это, видимо, как-то понятно — моя обида, что умерли, их большая любовь, клубок жизни и смерти, всего…
Встал-устал.
Я столько раз хоронил в будущем, весь воздух в могилах. Как земля в кротовьих лунках, дуршлаг тира.
Ребенок не любуется ландшафтом, а рассматривает пыль под столом и видит в ней тени рыцарских замков и волны экваторных пустынь. Это с возрастом развивается дальнозоркость, начинают привлекать экзотические пейзажи, кажется, что в них еще можно отыскать сказку.
Ольга, у которой покупаю ирисы, а сейчас лилейники и хосты — останетесь еще на пару дней на даче? Да. Только не сажайте сейчас, через два дня! Почему? Полнолуние, очень не рекомендуется в эти дни сажать!
У нас была великая эпоха детства.
Розы же, когда пропалывал, укололи. Через перчатку в земле — столбняком наградят?
Фото цветов — это сорванные цветы.
Запечатления.