Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2024
Дмитрий Гасин, поэт, литературный обозреватель, блогер (г. Москва, Россия)
1. Самым ярким событием в литературе для детей и юношества на постсоветском пространстве является творчество дуэта Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак. Эти русскоязычные писатели из республики Беларусь в течение почти двадцати лет совместного творчества завоевали практически все значимые награды, присуждаемые за книги для детей на русском языке («Алиса», «Алые паруса», «Заветная мечта», «Книгуру», имени Владислава Крапивина, имени Сергея Михалкова, «Ясная Поляна», «Размышления о Маленьком Принце» и др.). Очень часто книги Жвалевского и Пастернак выбирают сами читатели при различных читательских голосованиях, например: «Книга года» Московской библиотеки имени Гайдара, «Нравится детям» Ленинградской и Белгородской областей, «Старт Ап», «Книга года: выбирают дети» («Russian Сhildren’s Choices»). Их читают даже самые «нечитающие» дети, и, добавлю, — даже самые «тяжелые на подъем» родители.
2. В самом конце двадцатого и в первых полутора десятилетиях двадцать первого века русская детская литература пережила настоящий ренессанс, сравнимый по значимости, например, с Серебряным веком русской поэзии. Это явление отвечало — по крайней мере, десять лет назад — мировым тенденциям (сейчас сложно об этом судить по внелитературным причинам). Десятки шедевров, сотни талантливых произведений, новые имена, издатели и авторы, на глазах ставшие современными классиками. Для этого есть как внелитературные, так и находящиеся внутри литературного процесса причины. Подросткам 13—15 лет в книгах современных писателей, на мой взгляд, прежде всего интересны: честный взгляд на мир взрослых и «болевые точки» общества, ответы на мучительные вопросы взросления, возможность вырваться из рутины «здесь и сейчас», возможность запустить на полную мощность фантазию без опоры на готовые изображения визуальных видов искусств.
3. Многолетняя терминологическая путаница приводит к тому, что жанрами стали называть тематические и стилистические «наджанровые образования» (вестерн, фэнтези — это не жанры, а повесть, роман — жанры). На наших глазах это превратилось в норму массового сознания. В детской же и подростковой литературе самое интересное, на мой взгляд, происходит на стыках не жанров, а видов искусств: компьютерных игр, комиксов (да, это отдельный вид визуально-текстового искусства), анимации, субкультуры интернет-общения и различных типов контента.
В целом, в текстах, сравнительно с советской детской литературой, наблюдается (от внешнего — к глубинному):
1) появления множества примет и реалий наших дней (технологии, средства связи, быт);
2) расширение географии места действия произведений (в советское время выдуманные локации можно было пересчитать по пальцам — «Гринландия», «Швамбрания», Мир Кристалла. Сейчас — это огромная мультивселенная. В советское время подросток и молодой читатель реалистичнее представлял себе полет на Марс и Венеру, чем поездку в Лондон и Париж. Сейчас акценты сместились);
3) сокращение текста за счет описаний (портретов, пейзажей, интерьеров), возрастание значения иллюстраций в детской книге (совершенствование полиграфических технологий);
4) ускорение темпоритма текста;
5) снижение идеологической и нравоучительной нагрузки текста;
6) появление в сюжетах маргинальных и запретных ранее тем (примеры для детской литературы — финансовая грамотность и карьера, примеры для подростковой — семейное насилие, секс, стрессы взросления);
7) изменения образов взрослых и родителей: от безупречности, надежности, преувеличенной положительности — к психологической достоверности, сложности и тревожности;
8) смещение субъектно-объектных отношений в системе персонажей (ранее, почти всегда, — герой-ребенок — объект педагогического воздействия, взрослый персонаж — активный субъект этих отношений. Когда это нарушалось, отчетливо создавался юмористический эффект (например, «Непослушная мама» Алана Милна в переводе Маршака);
9) размывание стилистических и сюжетно-тематических рамок и границ, появление большего количества произведений универсальной или неопределенной возрастной адресации.
4. У писателей, прежде всего, — стремлением честно и художественно верно отразить сложную, противоречивую и трагическую реальность нашего времени и её героев; без оглядки и опоры — на государственную идеологию, на ощущение надёжности и ясности будущего, на неприкасаемую систему ценностей. Стремлением открыто и успешно говорить с аудиторией «молодых взрослых». У читателей — тех самых «молодых взрослых» — всплеск интереса к литературе Young Adult объясняется извечным поиском ответов на мучительные вопросы бытия и взросления (детские уже не годятся, «взрослая классика» — «не о том»). А также — компенсацией «поражения в правах» этой категории населения (в возрасте от 14—15 лет до 18—21 года ситуация такова: человек быстро созревает, ему уже осознанно многого хочется: личного пространства, запретных удовольствий, секса, семьи, карьеры и уважения, а всё это либо прямо запрещено, либо резко не одобряется старшими, либо не удается завоевать). Литература Young Adult позволяет увидеть, что молодые люди не одиноки в своих проблемах, и ситуации, подобные описанным, разрешаются благополучно.
5. Новые герои в новых обстоятельствах, как мне кажется, ведут себя так же, как и раньше — человечество меняется в лучшую сторону очень медленно. Всё зависит от таланта автора и от того, насколько он хорошо знаком с сокровищницей советской детской литературы — оттуда ещё черпать и черпать материалы для подражания, полемики, отталкивания и роста.