Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2024
Волынская Елизавета Андреевна родилась в 2001 году в Туле. Окончила ТГПУ им. Л.Н.Толстого (факультет русской филологии и документоведения, кафедра русского языка и литературы). Печаталась в журнале «Новый мир». Участвовала в Форуме молодых писателей России (Липки) и литературных семинарах АСПИР. Живёт в Туле.
Линейное время начинается со звонка будильника. Маша вздрагивает, смотрит на цифры, повествующие о том, что лучше встать сразу, и погружается в сладкое бессознательное ещё на пять минуточек. Честно встаёт через полчаса. Выключает ночник и включает свет во всех комнатах сразу, чтобы не было ни одного тёмного уголка. Ставит вариться яйца.
По стенам кухни ещё гуляют тени снов. Они рассказывают Маше сказки об обществе потребления, о дешёвых москитных сетках на лето, о том, нужно ли класть смородиновый лист в банку, когда солишь огурцы, поможет ли пятак, если положить его под левую пятку и с этой же ноги зайти на экзамен. И, конечно же, о том, что все яйцеварки невообразимо смешные.
Маша теней не слушает или делает вид, что не слушает. Она сосредоточена на яйцеварке, пытается понять, почему она такая смешная. В поисках наименее смешного варианта заходит на авито, потом на алиэкспресс и находит ту, одну-единственную… Немка в стильном корпусе из нержавеющей стали с прозрачным куполом только на одно яицо. Стоит почти пять с половиной кусков.
«Пожалуй, покупать яйцеварку за пять ка, чтобы варить в ней яйца за сорок рэ, это ещё более смешно», — шепчут Маше тени.
Маша кивает и оформляет заказ. Тени делают фейспалм. Пытаются прокричать ей проклятия из зеркала в коридоре, выстукивают что-то азбукой Морзе из шкафа и из-под кровати. Маша старается не обращать внимания, только повторяет про себя: «Здесь никого нет, Маша, тебе кажется, кажется».
И тени, кажется, унимаются.
Разделавшись с яйцами, Маша чистит зубы пастой, которую рекомендуют девять и девять из десяти стоматологов, старательно проходится по лимфе скребком гуаша, прикладывает к утренним синякам патчи и читает молитву, чтобы они сработали. Фоном включает эпл мьюзик, наносит на волосы трёхступенчатый уход и идёт в душ. Она знает, тени подглядывают за ней и в ванной, поэтому никогда не поворачивается спиной к шторке.
Мало кто знает, но Маша — та самая девушка из рекламы геля для душа «Даф». Это по её загорелым бёдрам струятся шёлковые капельки, это на её груди лоснится перламутровая пена и по-русалочьи блестит кожа в свете софитов. Маша извивается, растирает пену по телу, имитирует наслаждение и даже немного постанывает. Режиссёр так доволен её работой, что незаметно приспускает штаны и начинает массировать там. Но Маша не обращает внимания, она ведь профессионал, а не случайная девочка с улицы. Знает, как всё работает здесь.
Тени хихикают над Машиными мыслями, пока она сдёргивает с батареи кружевные стринги, стиранные вчера русским мылом «Хозяюшка». (Стиральной машинки на съёмной квартире нет, а так Маша снялась бы и в её рекламе.) Наносит мейкап по туториалам, одевается, заваривает в кружке с мишутками «три в одном» и переливает кофейную жижу в стаканчик старбакс, который предусмотрительно не выкинула после короткого свидания с краснолицым девственником из тиндера.
Теперь готова.
Маша опаздывает в колледж почти на час, но всё равно фоткается в зеркале. Выбегает из квартиры. Тени гонятся за ней по тёмному подъезду, пытаются схватить за ноги и почти настигают жертву у самой двери. Но Маша одним прыжком успевает от них ускользнуть.
«Опять не догнали, — гудят тени вслед, — ну ничего, ты только попробуй спустить ночью ногу с кровати…»
* * *
Через десять минут в метро воняет кошками и кислой старостью. Источник запаха — крохотная лоскутная бабулечка с бесцветными глазами и бумажной кожей. Она держится за поручень из последних сил сразу двумя ручками. И кажется, стоит только потому, что кто-то невидимый натягивает ниточки, привязанные к её рукам и ногам, не то от глупости, не то от скуки.
Тени обвивают Машу со всех сторон, так что это можно спутать с приступом удушья.
«Уступи, Машенька, нехорошо. Мама ведь тебя хорошему учила».
«Я хорошая, — мысленно отвечает Маша, — но к каждому хорошо относиться, ноги отвалятся».
«А ты думала, легко добрые дела делаются?»
«Срала я с высокой колокольни на добрые дела», — отвечает Машенька и вдумчиво смотрит на своё отражение. Из тёмного окна напротив на неё глядит красивая молодая студентка, скорее всего, какого-то престижного вуза, МГУ там или даже МГИМО. Она работает на фрилансе дизайнером, зарабатывает восемьдесят ка в месяц. Это так, чтобы опыта набраться. Дальше — больше. Своё дизайнерское агентство. Короче, с целями девочка. Едет на учёбу немного сонная после воскресной тусовки. На завтрак только яйца всмятку и любимый латте на безлактозном.
Машенька заправляет локон за ушко, открывая тонкую золотую серёжку. Мама подарила на окончание одиннадцатого класса. Красивые, как будто даже неподдельные. Вон как блестят.
Маша, довольная собой, пьёт кофе и думает, как же хорошо она всех обманула.
Вот так старбакс и золотые серёжки делают из обезьяны человека. А точнее: из пэтэушницы Машки — студентку МГИМО Марию.
Вагон качнуло, будто бы подкинуло на кочке. Бабулечка повисла на поручне, как вывернутая перчатка.
«Уступиии… Как же карма? — оживлённо вспоминают тени, кажется, найдя крючок, за который можно поймать рыбку-Машу. — Карма, думаешь, чище станет, если жечь Пало санто как сумасшедшая и медитировать по пять минут в день?»
«Блин…»
Глаза Марии в тот же миг наполняются осознанностью. Она небрежно поправляет платок двумя пальцами, как индийские красавицы поправляют узорчатые сари.
— Бабушка, садитесь.
— Нет-нет-нет, мне ужо выходить, — сопротивляется бабушка.
«Давай, бабка, не ломайся! Вытыриваться она тут ещё будет. У самой карма не чище сидушки в общественном туалете, она ещё другим мешает просветляться!» — думает Маша, ласково поглаживая бабулечку за локоть и усаживая на своё место почти насильно.
— Ох, ну я ж теперь не встану. Колени… Ладно уж, спасибо, — рассеянно отвечает бабулечка.
— Во благо, — улыбается Мария.
— В платочке, красавица, мусульманка, да? — улыбается бабулечка, нащупывая полуслепыми глазами незнакомое Машино лицо.
— Чего?
— Ну, мусульманка? За Аллаха, да?
— Русская я, — раздражается Маша и думает: «А чистят ли вообще русские карму, или так свечами отделываются и куличами на Пасху?»
— Оно понятно. У меня дочка тоже русская, а вышла замуж за этого Саидку и тоже вон вся ходит в этих платках, как шахидка, — продолжает рассказывать бабка то ли со злостью, то ли с гордостью.
Маша её уже не слушает. Зато внимательно слушают тени.
Они мчатся по обе стороны вагона, создавая ветер и страшный гул. Человек, привыкший к шуму города, не обратит внимания на этот звук. Но приезжий, особенно из Сибири или с Дальнего Востока, сразу нутром чует подвох.
Маша к метро уже привыкла, поэтому подвоха не замечает. Она смотрит на своё отражение и про себя отмечает, что весь этот восточный мистицизм очень ей к лицу. Из чёрной мути стекла на неё глядит не по годам мудрая девушка со смуглым лицом и тёмными глазами. Она только что вернулась из длительного паломничества в Индию и заново привыкает к московскому темпу жизни. Её взгляд полон спокойствия, сочувствия и понимания. Она знает свою судьбу и судьбу всего вокруг. Она в своём сознании настолько «преисполнена», что деньги не имеют для неё никакой ценности. Суета для неё лишь бренность, а деньги — не ценность.
Ещё две станции — и ноги просветлённой Марии начинает ломить, а кукольная бабка выходить не собирается. Тени потешаются у Маши над ухом: «Довыпендривалась, просветлённая».
Ещё одна станция. Бабка задремала. Маше от злости хочется стукнуть её чем-нибудь тяжёлым, хотя бы яйцеваркой. На вид она очень тяжёлая. Всё дорогое обычно довольно увесистое. И его приятно держать в руках. Маша открывает телефон и проверяет статус заказа, хотя знает, что с алиэкспресса заказ придёт только когда рак на горе свистнет. В мессенджере набирает сообщение подруге. Дежурные «как дела», «да ладно тебе», «понятно» заканчиваются вполне уже закономерным: «Дорогая, займи денег. Опять всё спустила хрен пойми на что». В ответ игнор. Подруга была в сети пять минут назад.
«Вот коза», — думает Маша.
«И правда», — повторяют тени, заглядывая в её телефон через плечо.
На следующей заходит парень с проколотым ухом и похотливым взглядом. Маша демонстративно равнодушно пьёт кофе. Какое дело ей, просветлённой, до этого мальчишки, скорее всего, разработчика! Из сумки игриво торчит краешек макбука. Джинсы «Зара», дорогие кроссы, а на шее нежный, почти женский шарф. А может, он дизайнер? Сейчас их взгляды встретятся, и он пригласит её прогуляться вдвоём. Они поедут на ВДНХ, будут крутиться на чёртовом колесе, красиво держаться за руки, есть сливочный пломбир и потом снова держаться за руки. Совсем как в советских фильмах, которые смотрела Машина бабушка, и эта бабка тоже наверняка смотрела. Поцелуй в конце вечера, если проводит до дома. Секс только на втором свидании. Маша ведь приличная девушка.
Парень смотрит на Машу пристально, оценочно. Видимо, прикидывает, как начать разговор, но так и не начинает.
«Тормоз!» — злобно думает Маша и подвигается к выходу. Следом за ней ловко вскакивает бабка.
«Ага, выходить ей скоро, овца старая», — думает Маша.
Двери открываются. Вагон, как кит, со стоном извергает пассажиров вместе с непереваренными кусочками криля и прочими отходами жизнедеятельности.
У Маши кружится голова. Она чувствует, что немного перебрала вчера на тусовке. А потом вспоминает, что вообще-то не пила, да и тусовки никакой не было. Она всё придумала. Тени гудят в голове звуками приближающегося состава. Маша не замечает, как оказывается за жёлтой линией.
«Я что-то делаю не так?» — обращается она к себе, но так, чтобы слышали тени.
«Всё так», — отвечают тени и толкают Машу на рельсы.
* * *
Вокруг чёрное, красное и резко пахнущее. Маша никому не признается, что очень любит запах метро. Так вот что так пахнет — рельсы. А я думала — люди, или стены, или всё вместе. Метро — какая-то особенная экосистема. Новое, пятое, царство: растения, животные, грибы, бактерии и метро.
«Девушка, девушка, вы живая?» — Кто-то в серой униформе орёт с платформы, которая оказывается достаточно низкой, такой, что можно без труда вылезти.
— Да нормально всё, — бормочет Маша и пытается встать. Тени ей не препятствуют и даже как будто услужливо помогают.
«Что ж ты, Маша, так неаккуратно! Ладно уж, вон жёлтенький же рельс, «контактный» называется. Значит, на контакт идёт. За него берись и вылезай.
— Девушка, не ходите сюда! На рельсы ложитесь, в ложбину! Не трогай! Убьёт! Ой…
.
.
.
.
.
Линейное время заканчивается короткой бесцветной вспышкой, пронизывающей болью и внезапной лёгкостью. Как будто одеяло вырвали из пододеяльника. Вокруг Маши кишит и хохочет темнота. Кружится чёрными всплесками криков на непонятном языке, который Маша вдруг начинает не то что понимать, но ощущать всем телом. Как будто вся она стала органом-приёмником. Одновременно обонятельным, осязательным и зрительным. Сквозь этот гомон, как через бутылочное горлышко, льётся человеческая речь.
— Убиииилииии! — кричит кукольная бабка.
«Жаль, не тебя», — злобно думает Маша.
«Да эта бабка мамонтов пережила, ей ещё жить да жить. Душа молодая, чистенькая, не то что у некоторых», — не то визжат, не то танцуют тени над Машей.
«Вы, твари, зачем это сделали?! — танцует им в ответ Маша. — Это мне ещё жить и жить. Посмотрите, какая линия жизни длинная. Мне цыганка нагадала, что у меня три мужа будет. Наврала?»
Тени обвили Машу, и внезапно она поняла, что у неё нет руки, и тела нет, и вообще её нет. Она умерла. Тело её погрузили на каталку, накрыли белой простынёй, увезли с платформы. Маша напрягла слух. Больше по привычке, чем это было необходимо.
— Ну вот, из-за суицидницы малолетней всю станцию перекрыли, — сказал кому-то мальчик в женском шарфе.
— Убилииииииии… — всё ещё орала бабка.
В общем-то совершенно никого скоропостижная смерть молодой и красивой не то студентки МГИМО, не то просветлённой паломницы не тронула. Красавчик убежал ловить автобус, бабка скоро успокоилась и покостыляла домой, тихо радуясь тому, что в её жизни произошло хоть что-то из ряда вон выходящее. Маша взглянула на себя под медицинской простынёй.
Она была самым обычным трупом, даже хуже, чем рисуют трупы в фильмах НТВ. Маленьким и жалким. Внезапно Маша увидела, что она не студентка МГИМО, не модель из рекламы «Даф», не мудрая просветлённая дева и не осознанная дама, которая окружает себя прекрасным и может купить яйцеварку за пять ка.
Теперь она просто мёртвая Маша, про которую напишут в РИА-новости: «Студентка мед. колледжа покончила с собой на станции “Парк Культуры”».
Маша хотела заплакать, но у неё не получалось. Она поняла, что по-настоящему плакать не хотела и собиралась сделать это исключительно потому, что не знала, как вести себя в такой ситуации. Для тела ведь поплакать — это как покурить, просто стресс сбросить. Чисто людская забава, просвещённые существа так давно не делают. Всё это Маша осознала в единую секунду. Так, будто кто-то подумал за неё и просто вложил готовые мысли в голову.
«И куда мне теперь? В ад?»
Тени внутри Маши расхохотались. Маша обиделась.
«Вы нормально можете сказать? Я же буквально только что умерла!» — подумала Маша и сразу же поняла, что совсем не умерла, а умирает прямо сейчас. А может, даже умерла вчера, а может, это всё происходит одновременно. Так Маша узнала, что времени не бывает.
Тогда она взлетела и вытянулась в тоненькую струйку, тоньше и легче конского волоса, и скрылась из виду. Теней вокруг неё больше нет, и никогда не было. И вообще, она сама всё это время была тенью. Сама сидела под кроватью, скреблась в шкафу, подглядывала за собой в душе и гналась по тёмному подъезду.
Через полгода в съёмную квартиру Маши заселились жильцы. По ночам они плохо и тревожно спали. Им казалось, что под кроватью кто-то скребётся, а в душе кто-то за ними подсматривает. А когда они включали модную немецкую яйцеварку, единственную новую вещь в квартире, им казалось, что кто-то хохочет прямо у них в ушах. И ещё в эти дни всегда всё шло наперекосяк, как будто на яйцеварке лежит проклятие.
Ещё через полгода в квартиру приехала битва экстрасенсов. Чернокнижники раскидывали на кухне таро, стучали в расписные бубны и рисовали рунические символы углем прямо на полу кухни. Призывали дух Маши.
Маша не пришла. Зачем? За новыми жильцами в ванной она не подглядывала, это неприлично. Не появлялась в зеркалах. Не гремела посудой по ночам. Только залетала иногда на кухню и смотрела на свою красивую дорогую яйцеварку, которой так и не успела воспользоваться, а потом улетала обратно в метро. Там, на станции «Парк культуры», она работала воем вагона. Приходите послушать её песни и ничего не бойтесь, она не столкнёт вас на рельсы, даже если вы сами об этом попросите.