Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2024
Игнатьева Мария Юльевна — поэт, эссеист. Родилась в Москве. Окончила факультет журналистики и аспирантуру филфака МГУ. Автор книг стихов «Побег» (1997), «На кириллице» (2004), «Памятник Колумбу» (2010) и др. Живёт в Москве и в Барселоне (Испания).
* * *
Не чуешь тела, вопреки
тому, что чувствуешь, как чётко
движеньем собственной руки
со лба ты смахиваешь чёлку.
Ты, поделённая на две,
как в отрочестве, бестелесна,
слепые мысли в голове
скользят по плоскости отвесно.
Но не гони, повремени,
исследуй, как они ветвятся —
две этих жизни, как они
уже шестой десяток снятся.
Волна, зовущая волну…
Замри без цели и движенья —
там небо с месяцем во лбу,
там море с этим отраженьем.
* * *
Колыбель родимой речи
укатала, завела
в темноту забытой вещи,
в безъязыкий холод зла.
Чей-то голос распевает
то ли баю, то ли мат,
будто время заливает
в приготовленный распад.
Там дуга шестого круга
в шелковистой чешуе
золота и изумруда
вьётся в замкнутой шлее.
У хтонических девчонок
льётся песня изо рта,
тишины развоплощённой
розовая нищета.
Где — оливковое масло —
жизнь из горлышка текла,
там рассеянная масса
пластика и пустяка.
Что сулит мне полдень длинный
сквозь смыкающихся век?
Как сказал поэт любимый:
«Я уже не человек».
Под водою остаётся
в одиночку свирепеть
и ловить на дне колодца
туристическую медь.
* * *
Какой бы медленной походкой
дорога ни передвигалась,
а злость берёт — какой короткой
вдруг оказалась!
Что ж, провожай теперь звериным
укором пажити и горы,
там с пиренейским розмарином
усохли годы.
А звёзды ясные, хоть плачь ты…
А затянувшаяся осень,
а этот порт, а эти мачты —
too much, чтоб бросить?
С людьми-то проще: нет и нету
из убывающей когорты.
Ищи-свищи теперь по свету
живых и мёртвых.
Навряд ли новые палаты
в краю без горечи и грима
вернут касанье суховатой
щеки родимой.
И здесь не навсегда, и там не
наверняка — так, в одиночку
колотишь в запертые ставни:
ещё отсрочку!
А вдруг и впрямь в иной отчизне
земное воротят сторицей:
оно и так уже полжизни
всего лишь снится.
* * *
Мужские ряженые груди
и женских щиколоток вздор —
татуированные люди
меня пугают до сих пор
упорством недоразуменья.
И без того у нас в крови —
взять и исчезнуть незаметно,
как городские воробьи.
Не надо ныть: Адам не умер,
он просто поменял прикид,
над ним луна, как Грета Тунберг,
надменно рожицу кривит,
и серебристые узоры —
последней воли черновик —
свивают веские резоны
в сердцах доверчивых чувих.
В рубашке звёздной паутины
родится резвое дитя,
а старичьё жуёт мякину —
постылый ужас бытия.
Барселонские коплас
В железных зарослях густых
дикорастущей Барселоны
туземцы смотрят в телефоны
и важно слушаются их.
Весь этот город — как ремейк
однажды бывшего шедевра.
Читатель ждёт уж рифму евро,
а получает рифму фейк.
Ликуй, материя, ты дух
неисчерпаемый, как атом.
Смерть — лишь патологоанатом
твоих последних оплеух.
Как было прошлое смешно,
затянуто и глуповато,
а этот век — он мозг крылатый,
быстротекущее кино.
Когда нас мысли усыпят, —
русалки с белыми глазами
тряхнут седыми волосами
в ракушках розовых до пят.
И техник счастья — Гауди —
на керамическом погосте
рассыплет радужные кости
и — в синей пене — бигуди.
* * *
Вязь одинокого балкона —
пустынной улицы клеймо.
Свисает сумка «Декатлона»
с оранжевой своей каймой.
Как настоятельно пугали
нас, ностальгических рабов,
а получите: попугаи
не хуже русских воробьёв.
Их крыльев зелень на асфальте
средь шелухи, слетевшей с пальм,
ещё шуршит в осеннем вальсе.
Кто видел юг — тот смерть проспал.
* * *
Хребет к хребту, за гривой грива
Стремятся к берегу, где я
Фиксирую неторопливо
Изменчивость небытия.
Длиннее вечер, ночь короче,
свивая время в новый жгут.
Бельгийка с другом — пара гончих —
вдвоём вдоль берега бегут.
А я одна как перст, как перстень
На вычурной руке мужской,
Тяну полвека ту же песню:
Пора домой, пора домой.