Фрагмент романа. С калмыцкого. Перевод Геннадия Калашникова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2024
Перевод Геннадий Калашников
Нуров Владимир Дорджиевич — народный поэт Республики Калмыкия, заслуженный работник культуры Калмыкии и Российской Федерации. Почётный гражданин Республики Калмыкия. Родился в 1938 году. Автор свыше тридцати книг стихов и прозы. Его произведения переведены на многие языки мира и опубликованы в разных странах.
Калашников Геннадий Николаевич — поэт, прозаик, переводчик. Автор семи книг стихов и прозы. Лауреат ряда литературных премий. Живёт в Москве.
«Белобородый старец» — так называется роман старейшего писателя Калмыкии Владимира Нурова. Роман о трудной судьбе нескольких семей калмыков, оказавшихся высланными в Сибирь ещё до тотальной депортации 1943 года. Широкий панорамный охват нелёгкой жизни в суровой тайге, поиски взаимопонимания с коренными сибиряками, неизбывная тоска по родным степям, любовь, сострадание, надежда, — всё это передано в романе с подлинным художественным мастерством, увидено глазами очевидца, выстрадано долгим осмыслением этого трагического периода в жизни степного народа. Несмотря на тяжёлые, а порой и трагические обстоятельства жизни персонажей романа, он весь пронизан верой в человеческую доброту, в уникальность каждой судьбы, верой в силу человеческого духа.
Действие романа разворачивается и в глухой сибирской деревне, и в бескрайней калмыцкой степи.
Предлагаем читателям несколько глав из романа «Белобородый старец».
От переводчика
* * *
Бадма провёл ночь возле отары и ранним утром вернулся в саманный дом отдыхать. Амуля, подоив коров, определила телят в загон, а стадо погнала на пастбище.
Теперь настала очередь Намана. Он взял с собой бортхо с кумысом, бутыль с креолином, подхватил палку с крючком и поспешил за отарой на выпаса.
Вернулась Амуля, налила часть молока из утреннего надоя в деревянный сосуд с кумысом и начала взбалтывать шумовкой.
Напиток, вобравший в себя соки и энергию целинной степи, вздыхал и шумел, казалось, он готов был разорвать железные обручи. Аромат кумыса распространялся по дому, ударял в нос, опьянял.
Манджи, спавший на кровати у дальней стены, проснулся:
— Сестра Амуля, давай я буду взбалтывать кумыс. А ты управляйся по дому. У меня есть время до обеда.
— Хорошо. Пока солнце не припекло, я займусь кизяком. А ты, Манджи, как следует взболтай кумыс. Когда собьёшь масло, отложи его в чашку.
Амуля выгнала телят из загона, намотала верёвки-привязи на их шеи и отпустила телят в степь. Из коровьих лепёшек, перемешав их с соломой, она изготовила кизяк, отформовала его в виде кирпичей и оставила сушиться на солнце у стенки.
Помыла руки и стала обрабатывать овчину кислым раствором бозо.
Два выкормыша-ягнёнка блеяли и бегали за ней как щенята, путаясь под ногами. Амуля погладила их, подождите, мол, знаю, пока не получите еду, покоя не дадите. Они как будто поняли её, притихли и лишь следили за ней.
Амуля налила молока в две бутылки с сосками и стала одновременно кормить. Белые ягнята с шёлковой шерстью, задрав хвостики и упираясь копытами в землю, жадно утоляли голод. Амуля накормила, положила кирпичного чаю в кипящую в котле воду, заправила молоком, маслом, солью, как следует перемешала и отнесла котёл в дом.
И тут же, схватив вёдра с коромыслом, поспешила к колодцу за пресной водой.
Два ягнёнка сопровождали её повсюду, будто нашли мать, скакали наперегонки, бодались и щипали траву.
А Манджи, взбалтывавшему кумыс, казалось, что это не кумыс шумел и шипел, а море, и что держал он в руках не шумовку, а руль судна, плывущего по океану жизни, и высокие волны бросали его парус до самого неба, а солёные брызги моря текли по его лицу.
Увлёкшись мечтой, он работал до пота, ничего не замечая вокруг. Но внезапно очнулся. Ему показалось, что дом вздрогнул от громкого топота копыт.
Манджи с удивлением прислушался.
— Кто-нибудь есть в доме? — послышался голос со двора.
По-прежнему удивляясь, Манджи вышел и увидел табунщика Балдыра Кекеева на сивом жеребце. Разогретый в быстрой скачке конь, закусив удила, переступал с ноги на ногу и всхрапывал.
Балдыр, привязав коня к столбу, подошёл поздоровался.
— Кроме тебя есть кто в доме?
— Бадма отдыхает после дежурства. Войдите, дядя, в дом. Утолите жажду, — пригласил Манджи. Он налил в чашу кумыса, разбавил холодной родниковой водой и подал Балдыру.
Балдыр, мучимый жаждой, одним махом выпил холодный напиток.
— О-о, как хорошо! Будто ожил, — выдохнул он. — Будь всегда таким щедрым и приветливым. Многие лета тебе.
Вытер губы, вернул чашу Манджи.
Из комнаты вышел Бадма.
— Привет, Балдыр! Какие новости?
— Да все живы-здоровы. Бадма, Манджи, слушайте, я приехал по срочному делу. В отаре Басана Кондышева волк задрал десять валухов. И он на этом не остановится, раз уж ему удалось так поживиться. Председатель колхоза надеется на мужчин вашей кошары. Хотел приехать сам, но его неотложно вызвали в улуском. Он просил сообщить вам эту весть. Говорит, если не уничтожим волка, он не остановится, пока не вырежет всю отару. Думайте, мужики. Надо искать выход.
— Удивительно! В это трудно поверить. Неслыханно, чтобы в разгар лета так взбесился волк… Знаю, возле хотона Укряхин есть логово. Но поблизости от своего места никогда не разбойничают. Откуда они пришли? — раздумывал Бадма.
— Брат Басана, Бамба, выкрал волчонка из ближнего логова. Вот почему волки задрали овец. Они мстят, — объяснил Балдыр.
— Ну, тогда на волков нечего и обижаться. Они вынуждены так поступить! Знаешь, кто хорошо знает повадки волков? Наман. По этой части в хотоне Бугу никто с ним не сравнится. Он постоянно ходит на волков. Пусть председатель колхоза сам поговорит с ним. А я ничего не могу обещать, — заключил Бадма.
Пока мужики обсуждали известие о волках, пришла Амуля с ведром холодной воды.
— Здравствуй, Балдыр! Свата узнала по коню. Заметила, что ты очень спешил. Конь весь в поту, ещё мокрый. Это же тот жеребец, который кусается?
Балдыр посмотрел на Амулю, усмехнулся и кивнул:
— Верно подметила, сестра, эти два председательских жеребца, кроме меня, никого не признают. Я по просьбе председателя прибыл. По неотложному делу.
«Если в такую жару приехал по заданию, да ещё спешил, значит, дело серьёзное», — подумала Амуля, но ничего не спросила. У калмыков таков обычай: пока человек сам не скажет, расспрашивать неприлично.
Амуля поставила на низкий стол калмыцкий чай. Хлеб с румяной коркой, испечённый на сковороде. Сливочное масло. Налила чай в чашки. Мужики сели, скрестив ноги, и начали степенно пить горячий чай.
— Этой ночью волк на кошаре Кондышева задрал несколько овец. Поэтому и приехал Балдыр, председатель колхоза послал, — объяснил Амуле Бадма.
— В наших местах такого случая давно не было. Что тут скажешь? Насчёт волков в нашем хотоне знаток только Наман, всё о них знает, все повадки. Скоро отара пойдёт на водопой. Идите ему навстречу, на колодце и встретитесь, — посоветовала Амуля.
— Это правильно. Если задумали такое ответственное дело, надо встретиться с Наманом. Он и должен решить, как быть. Думаю, он знает, — сказал Бадма и поднялся из-за стола. —Ты, Манджи, иди к отаре, поможешь Наману. На водопой овец надо пускать небольшими партиями. А мы с Балдыром будем черпать воду из колодца и наполнять водопойные колоды.
На этом они разошлись.
Когда вышли из дому, жеребец, ожидавший хозяина, громко заржал и начал пританцовывать, взбивая пыль. Горячий степной ветер шевелил его густую гриву. И хотя конь проскакал немалый путь, он готов был скакать и дальше, состязаясь с ветром.
Едва Балдыр вскочил в седло, как жеребец тут же полетел стрелой.
У колодца Бадма намочил рубаху в холодной воде и, обернув ею голову, начал поднимать из колодца бадью за бадьёй. Отара большая, и воды надо много.
Балдыр успокоил разгорячённого коня, отпустил подпругу и снял седло, вынул удила, дал жеребцу время остыть и лишь потом напоил его.
Вдвоём с Бадмой они набирали из колодца воду и выливали в длинные корыта.
Овцы, почуяв воду, почти бежали. Идущие впереди отары Наман с Манджи стали небольшими группами запускать их на водопой.
Подросшие ягнята с матками, утолив жажду, отходили от колодца. Вскоре овцы сбились в кучу, пряча от жары головы в тени друг друга.
Наман подошёл к колодцу с последней партией овец, поздоровался с гостем и, освежив водой лицо, жадно припал к бортхо с кумысом. Манджи уже рассказал ему, по какому делу прискакал Балдыр.
Жеребец стоял спокойно и умными глазами смотрел вокруг. Наман, наблюдавший за конём, сказал:
— Это один из тех жеребцов, на которых ездит председатель?
— Да, брат Наман, верно говоришь. Ты как бывший табунщик что можешь сказать об этом коне? — спросил Балдыр.
— На первый взгляд, он крупный, сильный, норовистый. Но, к сожалению, не вынослив.
— Да, точно… Хотя эти два жеребца и по масти, и по возрасту одинаковые. А вот по выносливости разнятся. Второй может идти рысью хоть целый день и не устаёт. Разогревается, правда, медленно. А этот потеет. Хоть выжимай, — согласился Балдыр.
— Жеребята одних родителей не бывают одинаковыми. Во-первых, этот конь очень горяч, тороплив. Во-вторых, видимо, ему жеребёнком застудили лёгкие. Но он не пугливый. Когда погоним волков, такой смелый конь будет нужен, — кивнул Наман.
— Теперь мне понятно, почему он так потеет. Очень поучительная беседа для меня. Когда-нибудь я специально приеду к тебе, Наман, поговорить о конях.
— Раз ты, Наман, сказал про волков, значит, знаешь, что случилось. Тебе уже известно, по какому делу прибыл Балдыр? — вмешался в разговор Бадма.
— Мне Манджи рассказал. Об этом логове охотники и местные знают давно. И всё было спокойно. Вот уже несколько лет волки не трогали наших животных. Они редко задирают молодых овец. Охотятся на старых, больных и отбившихся от стада. Поэтому мы тех волков и не тревожим. Они как санитары. А тут другое дело. Зачем Бамба убил волчонка? — удивился Наман.
— Якобы его сын страдает почками. Он слышал, что волчья желчь помогает. Вот и застрелил волчонка. А теперь волки мстят. Пока не уничтожим этого волка, он не оставит отару. Председатель очень волнуется. Хотел приехать сам, но его вызвали в улуском, вот он и послал меня, — пояснил Балдыр.
— Правильно, стая теперь и не даст покоя. У них матёрый вожак. Мы зовем его Черноголовый. Мстит. Прежде чем убивать волчонка, надо было сто раз подумать. Трудная задача. Ведь поймать волка — нелёгкое и опасное дело.
— Председатель знает. Он говорит, что, кроме тебя, никто не справится. Надежда только на тебя, Наман. Убытки очень большие. А будут ещё больше.
— Ну, допустим, если мы согласимся на это, то какое будет вознаграждение? — Наман ухмыльнулся. — Потом, нужно минимум две хорошие лошади. Одному человеку из логова их не выгнать!
— Вознаграждение — пять валухов и пять ягнят. На погоню председатель выделяет две лошади.
— Поймать Черноголового исключительно трудно. Он очень хитёр и силён. И местность знает хорошо. Волки, набившие желудок, два-три дня с места не тронутся. Если хотим его поймать, то надо поднимать сейчас, пока он сытый. Иначе нам его не взять, — объяснил Наман.
Он подумал и решил:
— Надо поднимать его завтра, на рассвете. Волчицу убивать нельзя. Волчата маленькие, могут погибнуть. И род их нельзя прерывать. Двух коней, которые будут участвовать в погоне, Балдыр, подготовишь сам. И утром приведёшь ко мне. Будете вместе с Бадмой помогать, — закончил разговор Наман.
— Понятно… Сам подготовлю этого жеребца и яловую кобылу. Она выносливая, сильная. Утром пригоню лошадей на вашу кошару, — сказал Балдыр.
— Когда вы с Бадмой поднимете волков, я погоню их на жеребце. Он смелый. Когда он устанет, вы подгоните мне свежую лошадь. Моя лошадь пойдёт в конце, — завершил Наман и пошёл к кошаре.
Бадма с Манджи напоили оставшихся овец, набрали полные корыта воды и тоже вернулись к кошаре. Теперь до наступления прохлады овцы будут стоять не шевелясь.
За чаем Наман распорядился:
— Двух волкодавов на ночь не кормить. Завтра им будет легче гнать волков. Мою лошадь, Манджи, напоишь и поставишь в стойло. В отаре останется Манджи. Амуля поможет тебе напоить овец. Мы с Бадмой займёмся волками. Не забудьте взять с собой кумыс, разбавленный водой. Утром, перед дорогой, попьём горячего чаю — жажда не будет мучить, — заключил Наман.
Рано утром Балдыр пригнал лошадей. Наман внимательно осмотрел кобылу. Саврасая привлекала внимание широкой грудью, хорошей статью и длинной гривой.
Прославленный на скачках вороной конь Намана резко отличался от этих лошадей своей худобой и большой костлявой головой. Наман велел Балдыру с Бадмой взять с собой свирепых волкодавов. Они — голодные и злые — выгонят волков из логова.
Черноголовый с волчицей звериным нутром чуяли, что их не оставят в покое. Они ожидали преследования. Ведь они нарушили многолетнюю традицию: порезали овец ближайшей кошары. Что поделаешь? Эту традицию нарушили первыми не они, а люди. В ту ночь мать, потерявшая одного из трёх волчат, в страшном отчаянии пошла искать его по следу и запаху. И возле дома чабана Бамбы наткнулась на шкуру убитого волчонка.
Черноголовый страдал вместе с самкой, но всё же старался избежать этой мести. Но волчица — была на грани сумасшествия, безумия, и не подчинилась ему. Опьянённая горем, она выла и плакала, глядя на луну. Когтями разрывала землю, где пролилась кровь, и этим давала понять, что её не остановит даже собственная смерть. От злости и бессилия она набрасывалась на Черноголового, вырывая клоками его шерсть. И, совсем обезумев, увлекла его за собой и напала на отару.
Сначала волки были осторожны, но, почуяв запах крови, разъярились и резали овец, не помня ничего. Они пьянели от переполнявшего их чувства яростной мести. Но как бы ни было сильно это отчаяние, Черноголовый помнил об оставшихся в логове волчатах. И, взвалив зарезанную овцу на хребет, потащил её в логово.
Обуянная горем волчица пошла за Черноголовым. Обессиленная, она пролежала целый день в логове, не поднимая головы. Ночью Черноголовый, будто чувствуя, что это их последняя ночь, лизал её и, рыдая по-волчьи, приносил ей нежные куски баранины.
Но волчица отворачивалась от еды, пряча глаза, полные тоски и горечи. Черноголовый, накормив волчат, неусыпно стерёг их всю ночь. Смотрел во тьму и вспоминал, с каким упорством он впитывал в себя с молоком матери традиции жёлтой степи.
Он вспомнил, как несколько лет назад, не думая о смерти, бился за право быть покровителем и хозяином этой волчицы. И тогда в честном поединке он вышел победителем.
И этой бессмертной силой природы, вырастившей его степи, он залечивал раны от схваток. Увлекая за собой подругу, в скольких охотах-набегах они участвовали! Подчиняясь зову природы, острым чутьём улавливал вместе со степным воздухом запах любимой волчицы и, забывая чувство страха, рисковал собой.
Черноголовый знал, что неумолимо наступает время последней схватки. Утром он услышал эхо выстрела, топот копыт и лай собак. Вот уже и волчица услышала это. Она насторожилась, шерсть на загривке встала дыбом, заволновалась, чуя беду.
Не дожидаясь приближения собак, Черноголовый с волчицей и волчатами стали уходить по дну оврага. Они знали, что по открытой местности идти опасно. Они бежали лёгкой рысью, не оглядываясь и не сбавляя побежки. Через некоторое время Черноголовый поднялся на пригорок и увидел, что их преследуют две собаки и верховой.
Эх, если бы он был один! Он легко ушёл бы от них. Опытный Черноголовый заметил, что наездник был без винтовки.
Наман скакал на сивом жеребце, не торопя коня. Он знал, что Черноголовый бежит не в полную силу. Волчата малы. Быстро устают.
Главная цель Черноголового — отвлечь внимание от волчицы с волчатами. И всё взять на себя. А там как получится.
Перед расставанием он подбежал к волчатам. Обнюхал их и повернулся к волчице. Её потный запах, сливаясь с ароматом разнотравья, ударил ему в нос и голову и остался в памяти.
Когда волчата стали отставать, Черноголовый, в последний раз лизнув морду волчицы, легко взлетел на холм.
Самка догадывалась, что он уводит от них преследователя. Таков вековечный закон природы. Она повернула в сторону и повела за собой волчат.
Когда Наман преодолел подъём на холм, конь начал обильно потеть. Наман понял, что теперь начинается схватка только с Черноголовым.
На ровном месте Черноголовый пошёл во весь мах. И шёл красиво, будто был рождён для бега. Он стелился над землёй и, казалось, что он течёт среди трав. Волкодав Басыр погнался за волчицей. Ничего, волчица знала, как надо его укротить, когда он приблизится. Басыр тоже помнил, каковы у волчицы зубы, но азарт погони кружил ему голову, пересиливал страх.
У волчицы ещё был запас силы и сноровки. А другой волкодав по кличке Хасыр, уверившись, что с Черноголовым ему не тягаться, начал отставать и вскоре совсем оставил погоню. Волчица, чтобы дать волчатам передышку, замедлила свой бег. Поджидая приближения Басыра, она накапливала силы.
Басыр, не поняв этой хитрости, начал догонять их. И едва изготовился вцепиться в загривок волчицы, как она, резко и неожиданно развернувшись, схватила его за глотку. Перекатываясь вместе с волкодавом по траве, она изо всех сил сжала свои стальные челюсти.
Шея собаки хрустнула, горячая кровь наполнила глотку зверя. Волчица с трудом разжала челюсти. Качаясь, она поплелась за волчатами. Теперь они были в безопасности.
Басыр лежал на земле и истекал кровью. Ему уже никто и ничто не могло помочь.
Черноголовый знал, что опытная волчица доведёт волчат до камышовых зарослей озера Кермен, укроется вместе с ними там. И он уже был готов к последней своей схватке.
Он теперь точно знал, что у его преследователя не было винтовки. Но Черноголовому не дано было знать, какое грозное оружие спрятал Наман в тороке своего седла.
Наман не первый раз ловил волков и тоже понимал, какой это хитрый и сильный зверь. Поэтому он знал, что надо делать и как себя обезопасить.
У него не было корысти нажиться на смерти волка. Просто его попросил председатель колхоза, один их уважаемых мужчин Манычского улуса. Такую просьбу следует уважить. Да он и сам знал, какой урон нанесут землякам разъярённые волки.
Только поэтому он согласился на эту опасную охоту.
Он нащупал в тороке своё оружие. По-калмыцки оно называется — маля, а русские называют его нагайкой. Это грозное оружие охотников.
Её плетут из бычьей кожи, которую вымачивают в солёной молочной сыворотке. После этого кожу высушивают в тени. Для сердцевины нагайки берут гибкую сыромятную кожу. Вырезают двенадцать ремней различной толщины. И вокруг круглой сыромятной сердцевины плетут нагайку. Маля из плетёной кожи получается упругой, гибкой и жёсткой. Чуть толще большого пальца руки. На конец нагайки под кожу вшивают кусок свинца. Мастер плетёт маля несколько дней, вкладывая в её изготовление всё своё мастерство. И это оружие, вобравшее силу духа и мудрость предков, таит в себе огромную силу. Рукоятку делают из сандалового дерева или самшита.
На конце рукоятки просверливают отверстие, куда вдевают прочную ремённую петлю, чтоб цеплять маля на руку. И когда охотник на скаку, используя силу скорости лошади, наносит удар, маля пробивает череп зверя.
Сивый жеребец начал уставать. Черноголовый почувствовал это и замедлил бег. Собрав силы, вильнул в сторону, повернулся и прыгнул на коня. Испуганный конь шарахнулся в сторону. Наман, не ожидавший прыжка волка, чуть не вылетел из седла.
Напуганный конь сразу сник, потерял скорость и стал потеть ещё обильнее. Наман подал знак табунщику. Балдыр тут же подал ему свежую лошадь, которую вёл за собой в поводу.
Заменив коня, охотник продолжил преследовать волка. Кобыла постепенно, но уверенно начала сокращать расстояние между ними. После неожиданного прыжка волка Наману стало понятно, что Черноголовый так просто не распростится с жизнью. Он ещё померяется силами, он готов нанести удар.
Черноголовый устал, но силы у него ещё оставались, ещё трудно было предугадать, чем может завершиться эта схватка.
Черноголовый знал, что волчица с волчатами теперь далеко. Камышовые заросли их укроют. Он был в этом уверен, и он был спокоен. На нём волчий род не прекратится.
Волчата вырастут, переняв выносливость, живучесть и повадки предков. И под этим солнцем, в этой жёлтой степи найдут своё логово. Они будут жить в согласии с природой, будут хозяевами этого заветного уголка.
Выносливая кобыла впервые участвовала в погоне за волком. Едкий волчий запах был ей непривычен и сильно раздражал. Но она чувствовала твёрдую руку наездника, она подчинялась охотнику и следовала за волком как тень.
Они уже преодолели вёрст двадцать. Черноголовый постепенно терял силы. Лапы кровоточили, начинали гореть… Его мучила жажда. Волк держался из последних сил.
Наман, не сводивший с него глаз, исходил потом, вытирал его на скаку рукавом. Он уже почти настиг зверя. Наступала минута, когда надо пустить в ход нагайку. Наман подал знак Бадме, скакавшему за ним.
Ожидавший сигнала Бадма стегнул своего коня и догнал Намана. Подал ему бортхо с холодным кумысом с водой — чиидмегом. Наман утолил жажду, сменил перед решающей схваткой кобылу на своего большеголового вороного и почувствовал прилив сил.
Проскакать двадцать вёрст на неосёдланном коне — нелёгкое дело даже для опытного наездника. Чувствуешь себя разбитым, тело теряет чувствительность и немеет. На осёдланном скакать гораздо легче. Когда опираешься на стремя, отдыхает тело.
Наман был уверен в себе и в своём коне, привычном к охоте. Вороной шёл спокойно и уверенно. Хорошо понимал действия хозяина. Теперь они уже наверняка не упустят волка.
Черноголовый свернул к балке, где можно было скрыться в зарослях на берегах речушки Хара-Зуха. Только там он мог найти спасение.
Наман знал, если он допустит это, волк уйдёт. Наступали решающие минуты.
Наман взял нагайку в правую руку и, когда конь поравнялся с волком, наклонился всем корпусом и нанёс сокрушительный удар.
Нагайка щёлкнула, как выстрелила. По инерции волк пролетел несколько метров, но тут лапы его подкосились, и он закувыркался по земле.
Конь тоже проскакал вперёд, Наман, натянув поводья, остановил его, успокоил и, повернув назад, подъехал к Черноголовому.
Оглушённый ударом, волк лежал на боку. Живой, он тяжело дышал и смотрел на Намана жёлтыми пронзительными глазами. Охотник увидел в глазах волка не злобу, а боль. И ему стало жалко этого гордого зверя.
Черноголовый не ползал и не скулил, прося пощады. Его взгляд говорил: «Ну, человек, на этом и завершим нашу схватку». Наман спрыгнул с коня, зайдя сзади, стиснул волка коленями, рукоятью нагайки разжал его челюсти. Концом волосяного аркана связал челюсти и сделал петлю на шее волка. И почувствовал огромную усталость. Тяжело сел рядом с Черноголовым.
«Что я делаю? И кому всё это нужно? Кто и кому из нас мешал? — Мысли раздирали его сердце. — Чем мы отличаемся от четвероногих? Кто сильнее, тот и задирает слабого. Тех, кто лучше, ненавидят бездарные, завидуют чёрной завистью и мстят. На небесах вон сколько ярких звёзд. И всем им хватает места. Если вдруг ты завтра споткнёшься, тот, кто завидует тебе, не будет ли гнать тебя, как волка, и напускать на тебя собак? И когда только мы изгоним тех зверей, которые сидят в нас? Тот волк, который сидит в нас, наверняка самый страшный из всех».
Тут подъехали Балдыр с Бадмой и начали разглядывать матёрого зверя. Они хотели сойти с коней, но те от испуга шарахались в сторону.
Наман не спеша утолил жажду, сел на коня и тронулся, зажав конец аркана в стремя.
Волк вначале сопротивлялся, упирался. Когда петля на горле начала затягиваться, невольно пошёл за лошадью. Бадма, поглядывая на волка, сказал, что волкодав Хасыр убежал на кошару.
— А Басыра загрызла волчица, — хмуро сказал Балдыр, — вцепилась ему в глотку и всю располосовала.
— Надо его похоронить рядом, на пригорке, — распорядился Наман и вздохнул. — Хороший был пёс. Вот что удивительно — смелые, бескорыстные и честные, будь то зверь или человек, погибают в первую очередь.
Жители хотона Бугу уже знали, что Наман поднял волков с логова и погнался за ними. Это событие шумно обсуждалось, все волновались, спорили и ждали, чем закончится.
Особенно переживали старики. Они знали, какая это рискованная охота и какой коварный и жестокий зверь волк. Любопытные мальчишки забрались на крыши домов, на заготовленные на зиму штабели кизяка. Люди разговаривали, спорили, поглядывали на ровную степь и ждали.
Мальчишки закричали с крыши:
— Едут! Возвращаются охотники! Заарканили волка. — Они попрыгали на землю и побежали встречать ловцов.
Из домов стали выходить старики, женщины с малышами на руках. Всем было и любопытно, и страшно глядеть на заарканенного волка. Матери прикрывали глаза малышам, чтобы те не испугались.
Дворовые собаки, с лаем сопровождавшие мальчишек, при виде волка заскулили и с визгом попрятались по домам. Правда, иные дворняжки, сообразив, что волк беспомощен, осмелели и даже пытались наброситься на него.
Наман, не ожидавший такого внимания и шума, засмущался и сказал Балдыру:
— Я тебя умоляю, избавь меня от этой суматохи. Оставляю волка на твоё усмотрение. Куда хочешь, туда и девай его. Управься только быстрее, — попросил он.
— Понятно. Сейчас заведу волка в хлев. И освежую. Шкуру заберу с собой, — кивнул Балдыр.
— Только не на виду у людей. Вот тебе деньги. Дай детям на сладости. Я буду дома. — Наман повернул вороного к своему дому.
Жена его — Булгун, увидев, что приехал муж, разогревала еду, варила калмыцкий чай и ожидала гостей.
Живущий поблизости Матьхир, старейшина хотона Бугу, услышав об удачной охоте, пришёл к дому своего племянника. Он был в бязевой рубашке и шароварах. Редкие белые волосы трепал ветер. Спина прямая, взгляд острый. Разговорчивый, бодрый старик. Прикрыв глаза от солнечных лучей ладонью, он осмотрел коня охотника.
— Вот он — вороной конь Намана, который может бежать целый день, не зная усталости. Голова костлявая, поджарый, ноздри как у сайгака. От волков не шарахается. Слышал, разогревается долго. О! Здравствуй Наман! Поздравляю, вернулся с красными тороками.
— Уважаемый дядя Матьхир, ваши слова справедливы. Я за этим конём ухаживал, когда он был ещё жеребёнком. Специально готовил его к скачкам. Много возился с ним. Зато теперь он мне верный друг. В погоне за волками участвует вот уже третий раз. Я его жалею и берегу. Всегда боюсь, как бы во время скачки по нетронутой степи он не повредил ногу.
Они вошли в дом и сели за стол. Наман никак не мог отделаться от мыслей, что посетили его возле связанного волка. Ему хотелось поделиться ими.
— Я сейчас жалею, дядя Матьхир, что уступил просьбе председателя и поймал этого волка. У меня не было желания убивать зверя. Он жил по своим законам. Как-то мне не по себе, — смущённо сказал Наман.
Старик подумал, прищурил глаза и внимательно, с сочувствием посмотрел на племянника.
— Напрасно ты так переживаешь, Наман. Нет большого греха в том, что ты уничтожил этого зверя. Редко кто решится на ловлю волка. Не застрелить его, а поймать. В этом и отражается, передаётся сила духа наших предков. Вот молодые пусть знают, что в нашем хотоне есть настоящий мужчина. Пусть подражают старшим. А род зверя не оборвался на нём, — подбодрил ловца старик.
Добрые слова Матьхира успокоили Намана, его терзания отступили.
Вошёл Балдыр, почтительно поздоровался со старейшиной и сообщил Наману, что освежевал волка.
Булгун налила всем чай, подала мясо с лапшой, сушёный творог, сметану. За чаепитием Матьхир сказал:
— Я пришёл, чтобы попросить волчью желчь. Очень нужна. — Он вытер платком вспотевший лоб.
— Знаю, — кивнул Наман, — волчья желчь нужна для вашего внука.
— Да, для него. Я не для себя прошу, для внука.
— Если нужно, не жалко, Балдыр, отдай желчь дяде. Вот только зря Бамба украл у волков волчонка. И детёныша убил, и желчи не добыл. Из-за этого они и начали мстить.
— Сегодня волчица загрызла моего волкодава, — вздохнул Балдыр. — Всё думаю о нём. Вот уж был смелый и верный пёс. Трудно найти такую сторожевую. Как же я не уберёг его…
— Не казни себя. Что ты мог сделать? Это охота. И опасная охота. Волчица могла и тебя загрызть. Волк, чувствующий смерть, никого не щадит. А ты, Наман, правильно поступил, что отпустил волчицу. Она поднимет волчат, — заключил Матьхир.
— Да, волчицу мы не трогали. И Черноголового я бы не тронул… Но если бы я оставил его в живых, то они с волчицей извели бы всю отару. Без Черноголового волчица не осмелится нападать на стадо. Хорошо, что она теперь ушла в камышовые заросли Кермена. Там устроит себе логово, вырастит волчат, — удовлетворённо сказал Наман.
— Ну, теперь мы поедем на кошару. Колхоз должен премировать меня овцами. Завтра, дядя, возьмите себе овцу, — обрадовал старика племянник.
— Пусть твои уста вещают благо! Будь всегда таким щедрым. Твоё благородство дороже золота. Настоящий мужчина должен быть таким! О таких, как ты, говорят: «В его душе поместится осёдланный Аранзал». Ты же знаешь, что Аранзал — это рыжий конь богатыря Джангара. Ты — как этот богатырь, один из надёжнейших мужчин нашего хотона. Я всегда молюсь за тебя, за твоё здоровье, чтобы ты был примером и опорой для младших братьев, — благословил племянника старейшина.
Травма
Из Знаменского в Гремячий прискакал на взмыленном коне к Рубцову посыльный со срочным сообщением.
Сын Протасова поехал верхом на прогулку. Внезапно из-под ног лошади выскочил заяц. Конь в испуге шарахнулся, мальчик упал, нога зацепилась за стремя. Испуганный конь проволок его по неровной местности несколько вёрст. Когда мальчика нашли, он был без сознания. Протасов просил Рубцова срочно прислать Джава Дорджиева.
Фёдор Иванович прибежал на конный двор к Джаву.
— Случилось несчастье с сыном Протасова. Мальчик в тяжёлом состоянии. В больнице разводят руками и не знают, как помочь. Джав, возьми Чёмпела и срочно отправляйтесь в Знаменское. Кроме вас, помочь некому. Надо ехать!
Из дома срочно вызвали Чёмпела, отдыхавшего после смены. Фёдор Иванович рассказал ему о трагедии.
Внимательно выслушав председателя, Чёмпел покачал головой:
— Каждое мгновение равно жизни. Мы постараемся помочь, приложим все силы. Но… если итог будет печальным… Не станем ли мы, калмыки, козлами отпущения?
— Друг степей, мне твоя осторожность понятна. Если голову теряешь, то нечего плакать о волосах. Нет дороже друга, сдержавшего слово. Покажите всё, на что вы способны.
— Мы, Фёдор Иванович, уедем на несколько дней. Кто поможет Надвиду? — спросил Джав.
— Загадывать не будем. Всё будет зависеть от обстоятельств. Помощника Надвиду найдём. Не теряйте времени. Всё, что нужно, Протасов вам предоставит.
Джав с Чёмпелом на директорской двуколке отправились в Знаменское. По прибитой дождём дороге пара саврасых шла очень ходко. На мягких рессорах путники не замечали ухабов. Чёмпел, перебирая чётки, углублённо читал мантры. Он понимал, какая ответственность легла на их плечи.
Джав молча курил трубку и погонял лошадей. Саврасые покрылись испариной. Разогрелись, закусив удила, убыстрили бег.
Убаюканным бегом коней потомственным табунщикам казалось, что они скачут по полынной степи и дышат воздухом родного края.
Все мысли Джава были о мальчике, попавшем в беду. Как помочь ребёнку, который ещё не пришёл в сознание? Каковы раны, насколько повреждены важные внутренние органы? Конь протащил его по пням и кочкам.
— Руки-ноги, если они сломаны, придётся обмотать тонкими бараньими кишками. А что если у него повреждено что-то внутри? — спросил он у Чёмпела.
— Дядя Джав, не будем гадать заранее. Приедем — увидим, будем разбираться на месте. В силу своих возможностей я вам помогу. Больше ничего не могу обещать, — сказал Чёмпел.
— А что если кровотечение?
— Если мальчик потерял много крови, врачи помогут.
— Ты сможешь остановить внутреннее кровотечение?
— Остановить можно. И сбить температуру тоже.
«И то хлеб…» — подумал Джав. Он знал, что Чёмпел умеет гипнотизировать. Но поможет ли это?
Неутомимый бег саврасых незаметно съедал расстояние. И вот они уже прибыли в Знаменское.
Протасов, на котором не было лица, встретил их во дворе дома. Вымыв руки, Чёмпел с Джавом вошли в комнату мальчика. Он так и не пришёл в сознание. Стонал. Температурил. Весь пылал.
Джав осторожно ощупал его. Увечья были очень серьёзные. Кости рук и ног раздроблены. Страшно было даже прикасаться.
Нервы Джава напряглись, ему стало трудно дышать. Чёмпел весь отдался сосредоточенному чтению мантр. Протасов хоть и не понимал слов, но чувствовал мощную энергию, исходившую от Чёмпела, по его телу прошла волна, и показалось, что подул лёгкий ветерок.
Осмотрев мальчика, Джав спросил:
— Пётр Николаевич, что сказали врачи, какое назначили лечение? И почему не положили мальчика в больницу?
— Врачи поддерживают Диму уколами. Влили кровь. Но везти в больницу не решились, побоялись, что не довезут.
— Пётр Николаевич, состояние Димы тяжёлое. Переломаны руки и ноги. Не знаю, в каком состоянии внутренние органы. Но дышит он хорошо, сердце, хоть и бьётся часто, но в таком состоянии это бывает. Сделаем всё возможное, что в наших силах. Но… мы — не боги. Если не хватит наших сил, не обвиняйте нас.
— Всё понятно. Врачи тоже так сказали. Какое тут может быть обвинение? Без боязни делайте то, что считаете необходимым.
— Будут нужны бараньи кишки, — коротко сказал Джав.
Протасов вышел и минут через сорок принёс таз, наполненный кишками.
— Налейте мне стопку водки, — попросил Джав.
Вздохнув, он выпил, засучил рукава и вошёл в комнату мальчика.
Джав брал тонкие кишки, очищал их от слизи. И, собравшись с духом, приступил к работе. Мальчик слабо стонал. Теперь пальцы рук стали глазами Джава. Они действовали словно сами по себе, осторожно ощупывали, сжимали, ставили кости на место, стягивали их влажными кишками. Руки двигались точно и уверенно. Джав работал, не прерываясь ни на секунду, рубашка на спине стала влажной, потом ему заливало глаза.
Чёмпел то и дело вытирал полотенцем пот со лба Джава.
Джав боролся за жизнь ребёнка, забыв о времени и усталости.
Ныла спина, онемело тело, сердце колотилось в висках. Во рту пересохло. Наконец, отдавший все силы, изнурённый Джав закончил бинтовать. С трудом разогнулся и, покачиваясь, вышел из комнаты. Вымыл руки, освежил разгорячённое лицо холодной водой. Во дворе закурил трубку и жадно затянулся.
В холодном осеннем небе мерцали звёзды, вдалеке лаяли дворовые собаки. Джав словно впервые осознал: пусть жизнь порой мучительна и тяжела, но как она прекрасна!
Протасов понимал, что Джаву надо отдышаться, прийти в себя. Выждав время, он позвал его в дом.
Жадно выпив несколько чашек чаю, Джав сказал:
— Мне надо вздремнуть. Мальчик должен температурить. Его организм борется. Что делать дальше, знает Чёмпел. Почаще давайте ребёнку пить.
Чёмпел не отходил от метавшегося в бреду Димы. И беспрерывно читал мантры. Клал ладонь на его лоб, и мальчик на некоторое время успокаивался. Мать всё время смачивала сыну губы. На рассвете Дима успокоился и крепко заснул.
Чёмпел вышел во двор, глотнул холодного утреннего воздуха. Он чувствовал себя полностью опустошённым, из него ушла вся энергия. Он понимал, что впереди долгая и трудная борьба за жизнь ребёнка.
Если бы Протасов не видел своими глазами, как Чёмпел и Джав лечили сына, сколько затратили сил, то не поверил бы, что такое возможно.
Можно по-разному относиться к их способу лечения. Но сейчас, отчаявшись, он был готов на всё, лишь бы спасти сына. Готов был молиться, хотя и не был верующим.
Джав сказал, что надо поить мальчика клюквенным и медовым отварами. Родители беспрекословно слушались его.
Наконец, к исходу третьего дня температура понизилась. Мальчик пришёл в сознание. Он обвёл комнату взглядом и удивлённо остановил его на калмыках.
— Дима, эти люди тебя лечат. Ты упал с лошади и разбился, — поспешила объяснить ему Надежда Сергеевна. — Ничего страшного, сынок. Ты скоро выздоровеешь.
— Ма-а-ма, у меня болят руки, ноги, голова, — захныкал мальчик.
— Ты же упал с коня… Конечно, будет болеть, Дима. Потерпи, мужчина должен терпеть. Боль пройдёт, — успокоила его мать.
Но боли продолжались. На помощь приходил Чёмпел, он гладил его руки и ноги и постепенно вводил мальчика в глубокий сон.
Прошло несколько дней, и Джав сказал Протасову:
— Пётр Николаевич, мальчик пришёл в сознание. Кости постепенно должны срастись. Дело времени… Через две недели я приеду. С вами остается Чёмпел. Он поможет Диме справляться с болью. Хороший уход, юный возраст и вера в свои силы — главное лекарство.
Протасову не хотелось отпускать Джава, с ним было спокойнее. Но не исключено, что кто-нибудь напишет донос, мол, Протасов отрывает двух рабочих совхоза от работы. Делать нечего, надо ехать.
Чёмпел пошёл провожать Джава до окраины райцентра. Перед расставанием он спросил:
— Дядя, что скажете о мальчике? Какие ваши предположения?
— Мне кажется, что от края пропасти он сделал один шаг в этот мир. А дальше будем надеяться на судьбу и на Всевышнего. Сейчас главное, Чёмпел, твои сеансы и мантры. Надеюсь, они помогут.
— Я буду стараться из всех сил, — пообещал Чёмпел. — На кон поставлена наша честь. И великая вера наших предков. Отступать мы не имеем права. До последнего не будем терять надежду. Передавайте всем привет, и счастливого пути.
Он спрыгнул с телеги и, найдя уединённое место в придорожном перелеске, долго молился покровителю и божеству этой местности, чтобы они дали мальчику силы и веру встать на ноги.
Когда нормализовалась температура, Надежда Сергеевна спросила у Чёмпела, чем нужно кормить Диму.
— На мой взгляд, ему полезны уха, икра, овсяная каша, настой шиповника, клюквы, мёд. И ещё, Надежда Сергеевна, мой вам совет: держите при себе, а лучше вообще отбросьте ваши печали и слёзы. Лучший бальзам для Димы — ваше хорошее настроение, светлая улыбка, шутки, забота и внимание.
После того как Дима пришёл в сознание и появилась надежда на его выздоровление, родители воспряли духом. Стали замечать время суток, различать вкус еды.
Джав ехал в Гремячий и после напряжения последних дней отдыхал душой и телом, будто вырвался из плена на свободу. Вдыхал свежий воздух, настоянный в сосновом бору. И хоть он уже почти привык к лесу, но его душа, все его помыслы были связаны с родной степью. Это она, её народ, дали ему силы, научили бороться с болезнями, переносить жизненные невзгоды.
И ещё он думал о Диме. Теперь судьба мальчика соединилась с его, словно их связали вместе и затянули тугим калмыцким узлом.
«Кости срастутся… А в каком состоянии внутренние органы? Что с его головой? Хватит ли сил у Чёмпела всё выдержать? — волновался он. — Хорошо, что со мной был Чёмпел, это для меня огромная поддержка. Простому смертному, человеку непосвящённому, не понять, в чём заключается его талант, невероятная энергия, божественный дар, сила его духа. Одно его присутствие укрепляет больного. Это — загадка природы. Всё это передать словами невозможно. Когда он читает мантру, чувствуешь небесную энергию. Хоть и не видишь глазами, но всё равно что-то ощущаешь. То, что рядом с нами находится человек с таким талантом, — это неоценимое богатство».
Мирно покуривая трубку, Джав целиком погрузился в свои думы. Вдруг он услышал далёкое ржание коня. Что за конь? Если судить по ржанию, похоже, это жеребец Рубцова, Вожак. Почему он здесь?
Джав привстал, чтобы посмотреть на дорогу.
Вскоре из-за поворота показался жеребец, запряжённый в двуколку, в которой сидел Рубцов.
Джав остановил лошадей. Он хорошо знал норов Вожака, тот спокойно стоять не будет, начнёт волноваться, наскакивать на его саврасых. Соскочив с телеги, Джав пошёл навстречу.
Рубцов поздоровался и тут же нетерпеливо спросил:
— Как дела, Джав? Мальчик жив?
— Жив, жив. Уже пришёл в сознание. Узнаёт родителей, а что с ним произошло, не помнит. С ним остался Чёмпел. Я своё дело сделал.
— Жив? Мальчик жив! Большего счастья не может быть, Джав! — воскликнул Рубцов и радостно приобнял Джава.
Эхо его радостного возгласа гулко разнеслось по тайге. Жеребец удивлённо покосился, чуткими ушами улавливая эхо, заволновался, стал переступать с ноги на ногу и заржал.
— Очень хорошая весть! — сказал Рубцов, успокаиваясь. Его глаза и лицо светились от радости. — Я в Знаменское еду, не выдержал неизвестности, да и дела там есть.
Джав рассказал, как они лечили мальчика, что он думает о дальнейшем его восстановлении. Особо поблагодарил Чёмпела.
Рубцов внимательно выслушал, покивал и заулыбался:
— Ну, Джав Эрдниевич, как поступали ваши предки с человеком, принёсшим хорошую весть?
— По нашему обычаю такому человеку смазывали маслом уста! — засмеялся Джав.
— Хорошая традиция! Вот если бы были рюмки, можно было бы и вспрыснуть за ваш успех. И что теперь делать? — спросил Рубцов и посмотрел на Джава.
— Если понадобится, Фёдор Иванович, то не рюмка, а чашка найдётся.
— Откуда? Как вы найдёте её в тайге! — удивился Рубцов.
— Найдём, — улыбнулся Джав.
Из торока, лежавшего на двуколке, он вытащил кожаный мешочек и, вынув деревянную чашку, вручил её Рубцову.
— Вот это да-а! Калмыки, вы меня с каждым днём всё больше удивляете! — протянул Рубцов, с интересом рассматривая чашку. — Она что, из дерева?
— Наши предки, Фёдор Иванович, пользовались деревянной посудой. Где бы калмык ни находился, чашка всегда за пазухой.
— Впервые вижу калмыцкую чашку. Ну, Джав Эрдниевич, в честь вас, принёсшего такую радостную весть! — Рубцов ударил по дну бутылки ладонью и вышиб пробку.
— Мы, Фёдор Иванович, первые капли любого напитка отдаём небу, земле и очагу.
— Очень интересный ритуал. Впервые слышу.
— А первый тост предоставляем старикам, — объяснил Джав.
— Ну, если так… Первый тост предоставляю тебе, — сказал Рубцов, налил водки в чашку и протянул её Джаву.
— Фёдор Иванович, когда едут по важному делу и первым встречается по дороге мужчина, это считается хорошей приметой. Раз так, то пусть Дима выздоравливает на радость родителям, родным и друзьям. — Джав побрызгал водкой вокруг себя и потом выпил.
— Да будет так!
Рубцов налил себе, подумал и сказал:
— Ох, как я переживал и волновался за Диму! Как подумаю, что он лежит без сознания, весь переломанный, так сердце обливается кровью. Твоя добрая весть меня обрадовала. Пусть Дима выздоравливает быстрее! — Он поднял чашку.
— Да будет так! — повторил Джав и закурил трубку. — Фёдор Иванович, как там наши поживают. Здоров ли мой внук?
— Надвид управляется с лошадьми. Помощника ему дали. Внук ваш здоров. С родителями и бабушкой копает картошку, — засмеялся Рубцов.
— В том, что Мёнктур жив-здоров, есть и ваша заслуга, Фёдор Иванович! — сказал Джав и с признательностью посмотрел на директора.
— Всё в этой жизни изменчиво, — вздохнул Рубцов. — Как мы все зависимы друг от друга, осознаёшь только со временем.
— Чтобы это понять, Фёдор Иванович, нужна голова. А то у некоторых вместо головы торчит кочан капусты, — засмеялся Джав.
Довольные друг другом, они попрощались и разъехались.
Игра
У Бадмы Нимеева хорошие новости: он получил письмо из Сибири от брата Чёмпела. Долго и внимательно читал его, и оно согрело душу. Он радовался, что брат строит себе дом и собирается жениться. Это приятное и важное известие. Поговорив со своей женой Коокой, они решили собрать друзей и родственников, чтобы отпраздновать это. Не теряя времени, Коока начала гнать из квашеного молока арьяна калмыцкую водку — араку.
В этом деле без помощи соседей не обойтись. Каждая хозяйка принесла ей по ведру арьяна, и большой котёл наполнился. В многочисленных хлопотах ей помогали сваха Джиргал Кекеева, Баира Эвгеева, Амуля и Булгун.
Начало лета — хорошее время года для степняков. Овцы окотились, и получен богатый приплод. Молочных продуктов вдоволь. Можно, хоть и ненадолго, отдохнуть.
Когда всё было готово, Бадма Нимеев созвал гостей на чай. Пришли: сват Мазан Кекеев с двумя сыновьями, Наман Эвгеев, братья Кондышевы Басан и Бамба, Манджи Балжиров и председатель колхоза Шуурга.
Аромат баранины, сваренной на печи во дворе, и булмага, приготовленного в казане, дразнили обоняние и пробуждали аппетит. Три сына Бадмы встречали приехавших, отводили коней к привязи, усаживали гостей и прикуривали им трубки.
Сыновья Бадмы знали, что несколько лет назад их семью не сослали в Сибирь. Знали и кому они этим обязаны. Дядя Чёмпел стал для них кумиром, примером для подражания. Они гордились им и были ему благодарны.
Старший сын Бадмы — Бокта — заканчивал школу. Учился он хорошо, занимался как комсомолец с неграмотными женщинами, учил их читать. Парень он был не только смышлёный, но вдобавок ловкий и сильный. Собирался поступать в военное училище. Остальные братья ещё ходили в школу.
Председатель колхоза, поджарый, разговорчивый мужчина, расспрашивал Балдыра и Намана, заарканившего волка, об охоте.
Наман скупо рассказывал, как он загонял хищника. Басан Кондышев, покуривая трубку в серебряной оправе, посмотрел на брата и сказал:
— Мужики, если хотите знать подробности, спросите у Бамбы. Он опытный охотник, — и засмеялся.
Бамба покраснел до кончиков ушей.
— Если бы вас не выручил Наман, Черноголовый перерезал бы полстада. Наман храбрец, не испугался, умело волка заарканил. А как вёл себя твой конь? — спросил сват Мазан Кекеев.
— Конь сильный, смелый, не испугался, но Черноголовый чуть не убил его. Был момент, когда Черноголовый прыгнул на коня. Перед этим он замедлил бег, набирался сил. И когда мы приблизились к нему, он прыгнул и пытался вцепиться в горло коню. Но, к счастью, промахнулся. А прыгнул бы удачнее, вырвал бы кусок мяса. Пропал бы конь.
Коока с дочерью поставили на широкий дощатый стол поднос с большими кусками варёного мяса, борцики, чай. Бокта открыл бортхо, спрыснул аракой еду, затем налил араки отцу и наполнил чашки старейшин и гостей.
— Дорогие братья! На днях мы получили письмо от нашего брата с хорошими вестями и решили поделиться с вами радостью. Мой брат Чёмпел строит себе дом. Осенью хочет сыграть в новом доме свадьбу. Невеста русская, работает на ферме. Сватать ездили Джав, Намджил, Надвид, Болха и Мёнктур. Познакомились с родителями, братьями, получили согласие. И перед вами, братьями, хочу сказать честно: вы дороги мне, потому что были солнцем в дни печали, когда нас одолевала беда, вы придавали мне сил, были защитниками и верными друзьями. Я молюсь, чтобы вашими покровителями были Зункава, души ваших предков и духи земли родной. Я пью за ваше здоровье, братья!
— То, что Чёмпел, мужчина нашего хотона, строит в Сибири дом, очень хорошая весть! Это знак того, что он там пользуется уважением. Ещё большая радость — что он женится. Мы все знаем, что он образован, умён, талантлив, хотя и моложе нас. Такие люди — редкость. И нельзя не помочь человеку, который высоко поднял честь наших предков. Я от своего имени дарю ему трёхлетнего холощёного бычка, — сказал председатель колхоза.
— Как говорится, рога отрастают позже ушей, но превосходят их, — усмехнулся Наман. — Чёмпел показал на деле, каким должен быть настоящий мужчина. Бадма, твои переживания и заботы нам понятны. В том, что Чёмпел попал в Сибирь, твоей вины нет. Твои сыновья должны брать с него пример. Я дарю двух бычков.
— Вы, мужики, знаете, что Чёмпел и Надвид дружны, как братья. Чёмпел всегда был моему зятю Надвиду надёжной опорой и верным другом. Помогал ему делом и советом в трудную минуту. Когда в Сибири заболел мой внук Мёнктур, Чёмпел выпросил у директора совхоза овцу и не дал умереть малышу от истощения. В прошлом году сын начальника тамошней районной милиции упал с коня и был при смерти. Врачи даже не взяли его в больницу. Джав с Чёмпелом лечили мальчика и поставили его на ноги. А теперь Чёмпел строит дом и хочет жениться! Как такого человека не уважать? Мы все знаем, что Чёмпел не прост. Сейчас, понятное дело, он не может соблюдать обет монаха. И он правильно поступает, что женится, — поделился мыслями Мазан Кекеев, тесть Надвида.
— Построить дом — нешуточное дело. Как Чёмпел собирается его строить? Ведь он не плотник, — засомневался Лиджи, брат Болхи.
— Оказывается, отец и братья невесты — мастеровые люди. Лес на строительство дома выделил совхоз. Чёмпел с Надвидом уже привезли брёвна из тайги. Теперь ошкуривают их и сушат. Совет сыграть свадьбу в новом доме дал директор совхоза и всячески им помогает, — пояснил Бадма.
Разговор продолжил Манджи Балжиров:
— Я, мужики, всё время повторяю Бадме — не переживай так сильно за брата. Чёмпел не из тех, кто опускает руки. Когда говорю Бадме, что, мол, из-за твоих слёз Бычье озеро вышло из берегов, он колотит меня. Из-за этих побоев я наверняка умру раньше времени.
Все засмеялись. Мужики стали шутить:
— Собака, зализывая раны, вылечивается.
— Я дарю Чёмпелу яловую нетель. Продайте, а деньги вышлите ему почтой, — добавил Манджи.
Братья Кондышевы веселились с однохотонцами, отдыхая от повседневных забот, шутили, смеялись, узнавали новости. И оба подарили по годовалому бычку.
Посовещавшись, решили — скот, подаренный Чёмпелу, продать в Сталинграде, а вырученные деньги отослать ему в Сибирь.
Бадма Нимеев в который раз убедился, что человек силён помощью. Мудрый обычай предков помогает калмыкам и сегодня. Если бы не однохотонцы, многодетный Бадма не смог бы оказать Чёмпелу существенную помощь. Теперь он был поистине окрылён.
Слова, высказанные уважаемыми людьми хотона о Чёмпеле, послужили сыновьям Бадмы наглядным уроком. Они поняли, что их дядя вовсе не враг народа, что он настоящий человек. Что он, находясь в Сибири, помогает людям.
Семь голов скота, подаренные односельчанами, Наман Эвгеев вместе с Бадмой погнали по степи в Сталинград. Путь предстоял неблизкий, в Сталинград они рассчитывали прибыть через трое суток. С собой взяли продукты, воду. Сев верхом на лошадей, тронулись в дорогу.
Шли не медленно, но и не быстро, скот надо было беречь, чтобы не выглядел изнурённым.
Времени на отдых они почти не тратили. Умылись, освежились, напоили скот, перекусили сами — и снова в путь. Иначе полудикие, оторванные от стада животные могли разбежаться по степи. Продавать скот очень нелёгкое дело. Притом целых семь голов сразу.
Бадма впервые ехал в большой город и очень волновался. Наман сносно разговаривал по-русски и бывал в Сталинграде раньше. Он тоже волновался, но виду не подавал.
— Наман, ты уже был в Сталинграде. Город ведь большой… Как мы будем продавать там скот? Ума не приложу. Ты же знаешь, что я плохо владею русским. Найдётся ли покупатель, который купит скот оптом. И где мы будем держать скотину, если с продажей дело затянется?
— Бадма, оптовые покупатели найдутся быстро, это не вопрос. Но они покупают за полцены, а потом продают вдвое дороже. Надо искать возможность сдать скот оптом в столовую или ресторан. Сталинградцы знают качество мраморного мяса из Калмыкии и охотно покупают его у нас. Но… У людей на руках сейчас мало денег. Ты же знаешь, что совсем недавно, с января, отменили карточки. С торговлей стало свободнее, но денег у людей не прибавилось.
Уже под Сталинградом Бадма обменял одного телёнка на два мешка муки. По тем временам это считалось богатством. Новый урожай ещё не созрел, и в Калмыкии с хлебом было трудно.
С продажей остального скота сначала дело не заладилось, и Бадма, оглушённый шумом большого города, приуныл. Но в конце концов расторопный Наман нашёл человека, который купил скот оптом для ресторана. И цену дал неплохую. Бадма с Наманом были рады, что избавились от строптивых животных.
Только теперь они почувствовали, как устали. Ещё бы, им пришлось вынести четыре дня почти без сна, отдыха и нормальной еды. Получив деньги, они тут же зашли на почту и отправили их на адрес Чёмпела в Омскую область. После этого решили отметить в ресторане удачную продажу и пообедать по-человечески.
Несмотря на все трудности, испытанные ими в дороге, и серьёзные хлопоты с продажей скота они были довольны. Ради брата, отправившегося вместо него в сибирскую ссылку, Бадма был готов пожертвовать собой. Он был счастлив, что сумел помочь Чёмпелу.
Наман от чистого сердца поехал с Бадмой, чтобы помочь ему сделать доброе дело. Без него Бадма не справился бы. К тому же Наман давно не был в Сталинграде, и ему было интересно взглянуть, как там теперь текла жизнь. Он радовался, что завёл новые знакомства среди оптовиков и получил представление, что теперь почём. Узнал, за сколько и где можно выгодно продать скот.
Купив провизию и питьё в дорогу, навьючив по мешку муки на лошадей, они тронулись в обратный путь. Заночевать решили в Малых Дербетах у знакомых Намана.
Домой лошади шли ходко, разогрелись и покрылись потом. Было жарко. К вечеру подул прохладный ветер, и стало легче. К полуночи подъехали к ставке Малых Дербет. У знакомых наскоро попили чаю и улеглись спать.
Хозяин дома, Баатр Нохаев, знал, что Наман опытный картёжник. Сам Баатр был азартным игроком. Когда гости заснули, он отправился к своим приятелям-картёжникам и рассказал, что мужики из Манычского улуса продали в Сталинграде скот и едут домой. Кто откажется от такого улова? От такого улова нельзя отказываться. Надо втянуть Намана в игру.
Проснувшись на рассвете, Наман с Бадмой проверили лошадей и сели пить чай.
В это время в дом вошли четверо мужиков. Баатр, пивший чай, сказал:
— Наман, сегодня мы собрались играть в карты. Если у тебя есть желание и деньги, ты тоже можешь попытать счастье.
— Баатр, мы в дальней дороге по срочному делу. Играть в карты не сможем. Спешим, — отказался Наман.
Бледный мужик с впалыми щеками, прищурив глаз, усмехнулся и обратился к дружкам:
— Чтобы играть в карты, во-первых, надо соображать. Во-вторых, иметь деньги. У мужика из Манычского улуса, по всей видимости, нет ни того, ни другого. — Дружки захохотали и начали перемигиваться.
Наман промолчал, лишь с ухмылкой прищурился.
— Если судить по твоему виду, брат, то ты такой богатый, что потерял счёт табунам, а деньги для тебя — что конский навоз. Это видно по твоему длинному, как у дятла, носу. А что такой умной головы во всём Манычском улусе не сыскать, видно по твоему гладкому лбу.
Мужики снова загоготали.
Наман снова смолчал, но глаза его хищно заблестели, а лицо побагровело.
Бледный мужик понял, что перегнул палку, почесал в затылке и подал руку Наману.
— Ладно… Извини меня, я пошутил. Будем знакомы — Чонаев Мекля.
— Твоим языком хоть сливки взбивать на воде, — процедил Наман. — Значит, ты из семей Ульдючинского рода. А я Эвгеев Наман, конь которого бежит целый день без устали.
— После такого знакомства ты, Наман, должен играть, — сказал Баатр и, не мешкая, постелил на пол ковёр для игроков.
Наман вышел на крыльцо, поманив за собой Бадму.
— Бадма, ради чести рода я должен играть. Напои лошадей и присматривай за ними. Я проверю, какие они игроки. Может, мне и повезёт. — И пошёл в дом.
Хозяин дома распечатал колоду. Шестеро мужчин начали игру. Очень тяжело играть в карты с незнакомцами, не зная ни их характера, ни их приёмов, ни того, сколько у них денег. Всё это Наману предстояло разузнать по ходу игры.
Если судить по позе и словам мужика, который сидел напротив Намана, чувствовалось, что это человек с достатком, неглуп, надменен, хитёр. Взгляд острый и холодный как лёд. Его звали Дандар.
Толстяк, сидевший справа от Намана, видимо, болел туберкулёзом. Он кашлял, хрипел, то и дело плевал в платок. От него неприятно пахло. Он беспрекословно выполнял приказы Дандара, и видно было, что он труслив и льстив.
Среди всех выделялся своим решительным характером смуглый мужчина, обветренный, как дуб, с жёсткими руками табунщика. Горячий, а взгляд мягкий, умный. Но денег у него было немного. Он уклонялся от ставки. Наман не запомнил его имени.
У Баатра — хозяина дома — азарт был велик, но тощ карман. К тому же не было у него мастерства и опыта картёжной игры. Мекля Чонаев, хоть и бойкий на язык, но денег у него было мало. Многодетный отец, забот — полон рот. Поэтому он осторожничал. Выигрыш в сорок-пятьдесят рублей для него как подарок судьбы.
Но и Наман тоже на рожон не лез. Приглядывался к соперникам, готовился к долгой игре. То, что стояло с начала игры на кону, они с Дандаром выбрали за два захода. Первым из игры вышел Мекля. Довольный хотя бы тем, что вышел без проигрыша. Своей заслугой он считал то, что втянул в игру Намана. А теперь собирался посмотреть, как Дандар будет сдирать шкуру с пришельца. При хорошем выигрыше и ему крохи достанутся. Поэтому он тёрся возле Дандара. А кашляющий толстяк, к которому шла хорошая карта, большие ставки не делал. Его задача в этой игре была помогать Дандару. Их хитрость потихоньку стала проясняться. Они, как хищные стервятники, растаскивали ставки Намана. А добивать будет Дандар. Наман понимал, что расслабляться ему нельзя.
Смуглый табунщик, не заискивая перед Дандаром, рискнул и выиграл. Это не понравилось Дандару, он пронзил его холодным взглядом. Потом сделал ставку, видимо, у него была хорошая карта. Вот и не устоял, рискнул на полсотни и проиграл.
Наман внимательно следил за картами. Вроде всё складывалось в его пользу, и он решил сделать ставку. На кону двести рублей. Наман пошёл на всю сумму. У Дандара, раздававшего карты, дрогнули руки. И хотя он был опытный игрок, но тут ему изменили нервы — он побагровел, тяжело задышал. Наман оставался спокоен. Посмотрев карты, он остановился на шестнадцати очках — если возьмёт ещё карту, будет перебор.
— Бери карту, — кивнул Наман.
Дандар взял карту — у него семнадцать очей… он растерялся. Раскрывать карты не решался. И, увидев улыбку Намана, рассерчал. Решил брать. Взял — семёрка! И швырнул карты.
Наман раскрыл свои карты — шестнадцать очей! Дандар аж подскочил, — выигрыш ушёл из рук! Но ничего не поделаешь. Ставку надо отдавать. Дандар еле сдерживал себя. Был бы перед ним другой человек, он бы устроил скандал. Но он уже понял, что Намана так запросто не испугать.
После этого круга вспотевший толстяк вышел из игры. Табунщик и Баатр продолжили игру. Дандар решил держаться до последнего. Мекля прикурил ему трубку, принёс воды — утолить жажду. Всячески угождал Дандару.
Теперь Дандар стал понимать, что Наман не только опытный игрок, но и хорошо анализирует, терпелив и силён физически. После следующих двух кругов из игры вышли Баатр с табунщиком. На кону — четыреста рублей.
Бадма вошёл в дом и сел поодаль, наблюдая за игрой.
Теперь метал банк Наман. Дандар выставил своё предложение: разделить ставку на двоих и закончить игру. Наман с трубкой в зубах в упор посмотрел на Дандара, улыбнулся и сказал:
— Выкладывай наличные. И продолжим. А если нет, то деньги, которые на кону, мои!
Мужики замерли. Слышно было, как пролетела муха. У Дандара от напряжения вздулись жилы на лбу и шее. Он прищурил глаза. Как быть?! Отступать — стыдно. Продолжать — денег жалко. Но соблазн велик. Чья возьмёт, ещё неизвестно.
Выложив деньги, Дандар взял карты. Успокоился. И с важным видом откинулся назад.
После двух карт у Намана — семнадцать очей. А у Дандара наверняка не меньше восемнадцати, — размышлял Наман. Не возьмёшь ещё карту, он выигрывает. Нужны дама или король. Дама или король!
— Ну, ваше величество, дама! — произнёс он про себя. Перевернул карту и… дама!
У Намана — двадцать очей. У Дандара — девятнадцать.
Дандар с трудом встал и, пошатываясь, вышел из дому.
Удивлённый и восхищённый игрой, табунщик подошёл к Наману.
— Силён, мужик! Впервые встречаю такого картёжника! — И пожал ему руку.
— Ну, мужики, не обижайтесь… Дорога дальняя, мы спешим! Баатр, от нашего имени угости ребят, — сказал Наман и оставил на столе сто рублей. Малодербетовцы, проводив гостей, долго восхищались в тот вечер игрой Намана.
Только Дандар злился на Баатра, пригласившего его к себе на игру.
— С кем ты меня свёл? Такой убыток мне нанёс! — злобно бурчал он.
— Ты, Дандар, должен благодарить меня за то, что я познакомил тебя с таким игроком, — смеялся в ответ Баатр.
С наступлением вечерней прохлады отдохнувшие лошади без устали бежали по степи и только фыркали в темноте.
После отъезда из Малых Дербет мужики решили срезать дорогу и поехали напрямик, ориентируясь по звёздам. Бадма догнал уехавшего вперёд Намана и спросил:
— Наман, как тебе показалась игра? Есть ли игроки равные тебе?
Убаюканный бегом иноходца, задремавший в седле Наман встрепенулся.
— Дандар неплохо играет, — ответил он. — Но слишком заносчив. Кроме себя, никого не признаёт. Горяч и очень жаден. — Он придержал коня и набил трубку. — А ты, Бадма, с кем встречался, какие новости слышал? О чём говорят люди? Я же сидел взаперти.
— Люди рады, что отменили карточки. Теперь можно продать скот и что-то купить в городе. Я познакомился с тем табунщиком. Общительный оказался мужик. Откровенно сказал: «Хотели раздеть твоего спутника. И сами чуть без штанов не остались». Он прямо расхохотался после этих слов.
— Ты видел, в каком настроении ушёл Дандар?
— Он еле сдерживал себя. Хотел поскандалить, да повода не было.
— Если откровенно, Бадма, у меня не было никакого желания играть с ними. Ты видел, как они меня допекли, поддразнивая. В том, что они проиграли, нет моей вины.
— Баатр, хозяин дома очень доволен тобой. Ты щедро оставил сто рублей. Он не только накормит свою семью, но и мужиков угостит.
— На это я и рассчитывал. Надо не только о своём желудке печься, но и делиться с другими, — сказал Наман и пустил коня иноходью.
Проскакав всю ночь без остановки, Наман с Бадмой подъехали на рассвете к Элисте.
Возле двух ветряных мельниц на западной окраине жил дорожный мастер Санджи Сарангов. Вот к нему они и направились. Сложив в сенях его саманного дома поклажу, они решили дать отдых лошадям. Да и самим надо было подкрепиться.
Расседлали лошадей, надели им на ноги путы и отпустили пастись. Сами зашли в столовую попить чаю. Потом заглянули в столичный магазин и, купив подарки друзьям и родственникам, поспешили домой. После полудня они подъехали к хотону Бугу.
Лесник
Чёмпел и семья Дорджиевых прожили в Сибири уже три года, с тех пор, как в 1933 году в соседний Тевризский район Омской области сотрудники ОГПУ привезли на барже двести семей кулаков. Среди них было три семьи калмыков.
Однажды Чёмпел с Надвидом поехали в городок Тевриз — надо было присмотреть для конного двора лошадей в тамошнем колхозе. Табун в Гремячем требовал пополнения.
В Тевризе они встретились с земляком — Батой Гаряевым. Раньше знакомы они не были, но на чужбине каждый земляк становится роднёй. Тем более что у них нашлись общие знакомые в степи, откуда они были насильственно изгнаны.
Чёмпел с Надвидом рассказали о себе и выслушали историю семьи Баты.
Бата Гаряев пострадал незаслуженно, потому что он уже сдал весь свой скот и числился членом колхоза. В собственности у него остались лишь лошадь, две коровы и восемь овец.
Человек он был прямой и честный. Не умел сдерживаться. Спорил с начальством, доказывал свою правоту. За это его оклеветали и сослали в Сибирь.
Дело было так. В 1932 году секретарь райкома привёз в колхоз на отчётно-выборное собрание очередного нового председателя, его в колхозе не знали. Председателей по рекомендации райкома меняли чуть не каждый год, а толку от этого не было. Чужаки, они и оставались чужаками, не радели за общее дело.
Бата выступил на собрании с критикой начальства, резко отклонил кандидатуру нового председателя и назвал имя человека, которого знали и уважали все колхозники.
— Вот кто должен возглавить колхоз, а не человек со стороны, — сказал он.
В райкоме решили проучить бунтаря. Чего доброго, он и людей взбаламутит. Стали собирать на него компромат. Вспомнили, что он был богатым. Что его дядя был ламой хурула. Значит, — он враг советской власти. Бату исключили из колхоза. Улан-Хольский улуском партии вынес решение: «Имущество Гаряева конфисковать. Его как кулака выслать за пределы Калмыкии».
Перед ссылкой в Сибирь Бату Гаряева продержали несколько месяцев в астраханской тюрьме.
Его жена Балта с детьми жила тогда в Улан-Холе. Милиционер, приехавший выселять семью Гаряева, не разрешил ей забрать двух дочерей, которые в это время были у родственников в другом селе.
Балту с двумя сыновьями привезли в Астрахань, чтобы с другими семьями отправить поездом в Сибирь. Перед отправкой освободили из тюрьмы и Бату. Ради детей Балта решила выжить во что бы то ни стало. Умереть, не увидев дочерей, она не имела права.
— В маленьком селе Рудном, куда нас привезли, — рассказывал Бата, — невозможно было ни разместить, ни обеспечить работой такое количество ссыльных. И эти двести семей перевезли на подводах в тайгу — обживать новое место. И в этих нечеловеческих условиях они начали кое-как обустраиваться.
— Что делать… — вздохнул Бата. — Жить-то надо.
Местные жители вместе с приезжими стали прорубать через тайгу двенадцатикилометровую просеку до реки Таимтаит. Стволами мостили дорогу через болота. Все, кто мог держать пилу и топор, работали на лесоповале. Валили сосны, лиственницы, кедры и складывали в штабеля. Потом вязали плоты и сплавляли в Омск по рекам Таимтаит, Туй и Иртыш.
Другой работы не было. Если не хочешь умереть с голоду, вали в тайге лес. Выполнишь норму — получишь восемьсот граммов хлеба. На иждивенца — двести.
Вначале построили бараки, контору, конюшни, школу, детский сад. Семейные стали рыть себе землянки. Бата со старшим сыном Элистой тоже выкопали. Всё-таки своя крыша над головой. Поставили печь-буржуйку, благо дров вокруг вдоволь.
Балта работала на лесоповале вместе с мужем, чтобы тоже получать паёк.
— Вот ты рассказал мне, как твой сын чуть не умер от истощения, — сказал Бата, обращаясь к Надвиду. — Хорошо, что тебе тогда помогли и ты спас сына. У меня была похожая история. Все мы тогда жили впроголодь, а нашему маленькому Тагиру было особенно тяжело…
Работая в тайге, отец с матерью оставляли из своего пайка по осьмушке хлеба, чтобы вечером накормить трёхлетнего малыша. Эти кусочки были ценою в жизнь.
Бата Гаряев был хорошим охотником и рыбаком. Он мог бы без труда прокормить семью рыбалкой и охотой. Но было нечем. Кулаку не положено держать ружьё.
Его оружием были руки, пила и топор. Балта узнавала у местных о съедобных травах и грибах. Собирала их в тайге. К ним добавляла горсть проса или муки и готовила затируху.
Голодный Тагир ходил в садик. Утром детям давали похлёбку и по кусочку хлеба. Тагир мигом выпивал похлёбку из чашки и выхватывал хлеб у соседних малышей.
Рёв, крики, скандал. Бедного мальчика выдворили из садика. Мать вынуждена была оставаться дома. Бригадир ругал Балту, называл симулянткой.
Первая сибирская зима была адски трудной. Без картошки и овощей. Кругом тайга, и чтобы приготовить землю под огород, надо было спилить деревья, выкорчевать пни, вырубить кустарник. Если бы не помощь родных из Калмыкии, они бы не выжили. Нимгир Гаряев, родной брат Бату, работал в колхозе Улан-Хольского улуса главным бухгалтером. Он отправлял им в посылках топлёное масло, сало, кирпичный чай. Если бы сотрудники ОГПУ узнали, что Нимгир поддерживает связь с братом-кулаком, то могли бы выслать и его.
Какое жестокое время! Чтобы помочь родным, приходилось рисковать собственной жизнью.
Валить лес — тяжёлая работа. Нормы высокие, а сил нет.
Бата посмотрел на жену. Балта сильно похудела. Запали глаза, выпирали скулы, потому что она съедала только половину своего пайка, остальное отдавая трёхлетнему сыну.
— Балта, на такой работе ты долго на полпайка не протянешь. Если совсем потеряешь силы, что мне делать?
— Почему я не съедаю весь паёк, ты хорошо знаешь. Когда я прихожу домой, голодный ребёнок просит есть. Бата, он тает с каждым днём, — сказала жена, глотая слёзы.
«Было бы ружьё, можно было бы пойти на сохатого. Недалеко отсюда дом лесника. К стогам, которые стоят возле дома, подходят лоси», — размышлял Бата. Что делать? Умрёт сын, мать не вынесет горя. Зачем мне жить без них? Где выход? Как смириться с голодной смертью сына? Чтобы прокормиться, нужно ружьё. Ружьё есть у лесника. А как его взять?»
Он решил пойти к леснику. Закончив работу, убрал пилу и топор.
— Балта, иди домой. Я пойду к леснику. Может, он и поможет. Никому ничего не говори. Завтра встретимся здесь. Я заночую в сторожке.
В промокших валенках Балта поплелась домой. Запах хлеба, лежавшего у неё за пазухой, не давал покоя, дурманил. Не выдержав, она села на пень, вынула кусок. И увидела голодные глаза сына. «Мамочка, дай хлеба!» — молили они. Вздрогнув, она, сгорая от стыда, сунула за пазуху хлеб и побежала дальше. И больше не останавливалась до самого дома.
Бата, идя к леснику, очень волновался. Его терзали сомнения. Как разговаривать с совершенно незнакомым человеком? Как донести до него свою беду и просьбу? Пусть покровительствуют мне Небо, боги и духи предков моих. Так он молился про себя и торопливо шагал, не обращая внимания на усталость, на свои промокшие ноги. Когда речь идёт о жизни сына, ноги могут потерпеть.
К дому лесника он подошёл уже на закате. Из трубы валил дым, значит, хозяин дома, обрадовался Бата.
«Сейчас надо успокоиться и собраться с мыслями. Что ты скажешь? И как начнёшь разговор? Думай… Прояви себя. Жизнь твоего сына в его руках. Ом мани падме хум, — прочитал он мантру. — Нельзя выглядеть попрошайкой. Веди себя достойно. Объясни свою нужду… Собаки не видно. Значит, она в доме», — подумал и, решившись, постучался.
Бата вошёл в дом и представился:
— Я Гаряев Бата Баерхаевич, пришёл к вам по делу. — Пожал леснику руку и посмотрел ему в глаза.
— Павлов Владимир Евдокимович, — несколько удивлённо сказал лесник и, внимательно посмотрев на Бату, усмехнулся и погладил густую бороду.
«Если глаза — зеркало души, то, видать, он человек бесхитростный и добрый», — заключил Бата.
«Что за человек? На зека не похож. Зек имя-отчество не называет. Что за дело? Что у него на уме? Может, он с ножом? Надо быть осторожнее», — подумал лесник и поставил на стол чайник.
— Садитесь пить чай. — Он подвинул миску с картошкой, нарезал хлеба.
Бата посмотрел по стенам — ружья не видно. Значит, оно где-то в чулане.
Голодный Бата не заставил просить себя дважды, снял фуфайку, сел за стол и, вытирая рукавом пот, быстро управился с картошкой и хлебом.
Павлов, потягивая самокрутку, кивнул на стоявшие у порога сапоги.
— Если не спешите, то снимите мокрые валенки и переобуйтесь.
Бата снял валенки с портянками и поставил их на просушку.
— Закуривайте, — предложил лесник, подавая кисет.
— Владимир Евдокимович, я табак кладу за щёку.
— Вы, калмыки, кладёте табак за щёку?
— Некоторые кладут. Другие курят трубку. Богатые курят папиросы. А как вы узнали, что я калмык?
— По облику, — усмехнулся лесник.
Он затянулся и вопросительно посмотрел на Бату.
Бата посидел молча, потом заговорил:
— Владимир Евдокимович! Вы моя последняя надежда. Мой маленький сын умирает от голода. Только вы можете его спасти. Я сам — охотник. Мне нужно ружьё, чтобы спасти сына. Я как кулак не имею права на оружие. Дайте мне ружьё!
— Зачем тебе ружьё?
— В тайге много зверей: медведи, лоси, волки. Если умрёт сын, жена тоже умрёт от горя. Владимир Евдокимович! Зачем мне жить без них! — И Бата упал к ногам лесника.
— Бата, что ты делаешь? Встань! — Павлов поднял его.
Собака, лежавшая у порога, вскочила, готовая броситься на Бату.
— Султан, лежать! — крикнул Павлов.
— Мне нужно всего два патрона! Дадите или нет? — отчаянно взмолился Бата.
Павлову стало понятно: человек в крайнем отчаянии, может натворить бог знает что.
— Бата, успокойся! Дам я тебе и ружьё, и патроны! Садись! — Лесник силой усадил Бату на лавку.
— Больше мне ничего не надо!
Бата сел и схватился за голову. По его лицу тёк холодный пот. Руки и ноги тряслись. Павлов понял, что он успокаивается.
Он понимал калмыка.
«Если бы моя дочь умирала, то неизвестно, как бы я поступил, — думал Павлов. — Как я могу допустить, чтобы у калмыка умер сын? Но что мне делать? Если дать ему в руки ружьё, он завалит первого попавшегося зверя. А стельную лосиху и самца убивать нельзя. Надо отдать ему молодого лося. Да, дела… Если милиция узнает, что калмык раздобыл лосятины, быть беде… Ладно, скажу, что лосёнка задрали волки».
— Бата, так и быть — отдам тебе молодого лося. За ночь мы должны управиться. Но чтобы ни одна душа об этом не знала! Если всё-таки что-то заподозрят, скажешь, что это мясо лося, задранного волками. Ты его нашёл в тайге. Понял? — Он строго взглянул на Бату.
Павлов достал двустволку, зарядил. Надо было идти, пока окончательно не стемнело.
Они осторожно подкрались к стогам, притаились на опушке в гуще невысоких ёлок. Три лося кормились сеном. Павлов мягко шагнул вперёд, медленно поднял ружьё и выстрелил в молодого самца.
При свете фонаря они торопливо освежевали тушу. Топором разрубили на мелкие части. Мясо сложили в мешок. Голову и внутренности завернули в шкуру и спустили под лёд реки Туй. И той же ночью на санях Павлов отвёз мясо к землянке Гаряевых.
В ту глухую тёмную ночь Балта накормила голодных сыновей. Маленькому Тагиру она строго-настрого наказала, чтобы никому не проговорился про мясо.
Утром Гаряевы пошли на работу.
Мысль о том, что сыночек не умрёт от голода, придала им силы. Балта спросила, как же он сумел договориться с Павловым.
— Знаешь, от жуткого волнения я в какой-то момент стал невменяемым. Павлов понял моё состояние, успокоил. Другой на его месте мог бы натравить на меня собаку. Видать, душевный он человек, повидал жизнь.
— Он, наверно, семейный. Есть ли у него дети? Где они живут?
— На расспросы у меня и времени не было. Думаю, что он человек семейный. Поэтому и проникся ко мне сочувствием. Иначе и разговаривать бы не стал. Кто я такой…
— Бата, нам надо молиться, чтобы никто не узнал, что он помог нам. То, что наш сын встанет на ноги, это заслуга Павлова. Для матери нет дороже человека, принявшего участие в судьбе её ребёнка, — со слезами проговорила Балта.
И каждый раз, когда молилась, она поминала Павлова и желала ему долгих лет жизни. Больше ей нечем было отблагодарить его.
Всю жизнь потом Балта говорила сыну, кому он обязан жизнью. И память о его доброте не могли стереть никакие жизненные невзгоды.
Лосятина спасла их от смерти. Пока было мясо, Балта приберегла немного хлеба и насушила сухарей. Сэкономила просо и муку. Эти припасы помогли, когда отец со старшим сыном начали расчищать землю для огорода.
Бата привёз несколько мешков картошки из ближайшего села, чтобы посадить на своём участке. Старший сын Элиста, подросток, был опорой отцу.
Работа тяжёлая — пилить деревья, корчевать пни, вырубать кустарник, вскапывать целину. Балта старалась кормить своих работников посытнее. Они успели подготовить огород и посадили картошку. Для хорошего урожая Балта в каждую лунку сыпала золу. Огород обнесли плетнём, чтобы кабаны не уничтожили урожай.
Горяевы мучительно думали, как им отблагодарить Павлова. Им было совестно не отблагодарить человека, сделавшего им столько добра. Но на подарок не было денег. Одна надежда на сына, который искусно вырезал фигурки из дерева.
— Элиста, нам надо отблагодарить Павлова. Ты, сынок, постарайся, сделай для него подарок.
Элиста решил вырезать из берёзы верблюда. Несколько дней он готовил материал, обдумывал, какая будет фигурка, а потом взялся за работу. Вырезал по вечерами при свете коптилки.
Через месяц Элиста показал поделку родителям.
На высоком кургане стоял верблюд, обозревая степь. Длинная грива развевалась на ветру. Два высоких горба возвышались как паруса. Скульптура получилась на редкость удачной. В магазине такую не купишь.
В конце рабочего дня Бата с женой пошли к леснику. Султан, увидев их, залаял. Павлов чинил сети. Он поздоровался с гостями, усадил их под навесом. Закурил, угостил табаком Бату, поинтересовался здоровьем мальчика.
Потом вынес из дома самовар, налил воды. Балта стала возиться с самоваром. Бата помогал Павлову чинить сети.
— Я, Владимир, тогда даже не расспросил тебя о семье. Чувствую себя неловко, — извинился Бата.
— На то была причина, Бата. Не надо себя корить. Когда умирает человек, не до расспросов. Если бы я тогда не помог — вот это был бы укор. Матушка моя жива-здорова. Жена — врач. У нас дочь. Сам я по образованию агроном. Но вот приходится работать здесь…
— Мы, Владимир Евдокимович, пришли отблагодарить вас и сказать спасибо за сына, — сказала Балта. — Теперь наш сынок не умрёт. Травка пошла, рыбачим удочкой.
Балта вынула подарок из сумки и подала мужу.
— Этого верблюда мы дарим тебе, Владимир, — Бата протянул фигурку Павлову. — Это животное хорошо переносит и жажду, и голод. Твою помощь наши дети не забудут вовек. Мы желаем счастья тебе и твоей семье. Пусть ваш парус судьбы преодолеет все жизненные бури.
— Какая тонкая работа! Спасибо за такой замечательный подарок! У вас талантливый сын. — Лесник с интересом разглядывал искусно вырезанную фигурку.
— Владимир, я каждый день молюсь за вас и прошу у Бога здоровья для вас и долголетия! — Сложив руки, Балта упала к его ногам.
— Балта, что вы делаете? Встаньте! — смущённый Павлов поднял её за руки. — Сейчас мы будем пить чай. Вы же пришли после работы?
— Спасибо тебе, что не выгнал меня тогда. Откуда ты знаешь калмыков? — спросил Бата, садясь к столу.
— Мой отец был белым офицером и в гражданскую войну сражался с вашим Окой Городовиковым. Тогда он знал многих воинов-калмыков. Отец погиб в бою молодым. Я знаю, что вас сослали сюда как кулаков.
— Жизнь, Владимир, интересна и загадочна. А порой пугает. Вот мне непонятно, как дети одной страны стали врагами. И кто мне объяснит это?! У калмыков есть пословица: блуждал, блуждал и нашёл своего сородича. Как я тебя. Выходит, в прошлой жизни мы с тобой были людьми одного рода. — Бата улыбнулся.
— О большем счастье нельзя и мечтать, Бата… Сейчас очень трудно определить, кто друг, а кто враг, — усмехнулся Павлов.
Они поняли друг друга. Бата обнял Павлова и не смог удержать слёз.
— Ты, Бата, говорил, что ты охотник. Рыбачить приходилось?
— Владимир, я сын рыбака. Отец родился и вырос на Каспии.
— Если так, то я дарю тебе рыболовную сеть. Иначе до нового урожая Балте будет трудно прокормить своих мужиков.
— Очень верно, Владимир Евдокимович! Вы угадали мои мысли. Сети прокормят нас, — засмеялась она.
— Моя жена, Владимир, как та сорока. Что на уме, то и на языке. Спасибо! Была бы сеть, рыбак прокормится.
Сеть, подаренная лесником Павловым, служила Гаряевым всё лето. Осенью картошка, посаженная на целине, дала отменный урожай. Запаса хватило на всю зиму. Ещё они отложили часть картофеля на семена, чтобы посадить весной.
— Да, мир не без добрых людей, — вздохнул Надвид. — Нам тоже помогали простые русские люди. Иначе мы пропали бы.
— А как вы сейчас живёте? — спросил Чёмпел.
— Всё более-менее в порядке. Несколько лет жили в землянке. А сейчас колхоз помог построить дом, — улыбнулся Бата. — Балта накопила денег и купила, наконец, долгожданную корову. Теперь пьём калмыцкий чай, забелённый молоком. Балта довольна. Она холит Марту, каждый раз приносит ей круто посоленную корочку хлеба. И корова спешит домой, как только услышит её голос.
Каждое утро Балта даёт Тагиру кружку парного молочка. Он у нас совсем слабый был, рахитом болел, а теперь поправился, окреп.
Я раньше ругал жену, что она не давала мне потратить лишнюю копейку, всё копила на корову. А теперь понял, что молоко — лучшее лекарство. Когда пьёшь чай с молоком да с маслом, — и хлеба не надо, — засмеялся он.
Чёмпел с Надвидом возвращались домой и думали о судьбе своего земляка. Хорошо, что он уцелел и семью сохранил. А сколько людей погибло: и калмыки, и русские, и люди других национальностей…
И за что их осудили? Почему объявили врагами народа?
Ответа на эти вопросы они не находили.