Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2024
Пагын Сергей Анатольевич — поэт. Родился в 1969 году в г. Единцы (Молдавия). Окончил филфак Бельцкого пединститута. С 2000 года — главный редактор регионального издания «Норд-инфо». Автор шести книг стихов, в том числе «Просто жизнь» (2017) и «Спасительный каштан» (2022). Дипломант Международного поэтического конкурса им.Н.С.Гумилёва «Заблудившийся трамвай» (2010), лауреат премии «Молодой Петербург» (2011) и журнала «Дружба народов» (2022). Живёт в г. Единцы.
На закате
Какие бури разрывают небо!
Какой огонь пылает в вышине!
А ты идёшь домой на запах хлеба,
на свет игрушки ёлочной в окне.
И тихо так, как будто бы на свете
лишь снег земной…
И веточка во сне
слегка дрожит, цветёт, не зная смерти,
в студёном полыхающем огне.
* * *
Пространства всё больше, и строже
молчанье большое его.
И бездны заполнить не может
летящей листвы вещество.
И щебет синичий стихает
меж голых ветвей без следа,
когда к ним порой приближает
внимательный лик пустота.
Так песню, бывает, затянешь,
хлебнув по дороге вина,
и тут же замолкнешь, и встанешь —
такая вокруг тишина,
что голос твой здесь неуместен,
как в снеге предутреннем гром,
как лёгкое платье невесты
за скорбным и длинным столом.
* * *
Бесснежный принял ты январь…
Ну, вот и жить тебе
с тоской старинной, словно ларь
в заброшенной избе,
с бессонным ветром, по дворам
гуляющим, как пёс,
с печальной мамой, по утрам
светящейся от слёз,
от снов, где всех, кто так любим,
она зовёт с крыльца,
с неясным, тонким, дорогим
присутствием отца
среди явлений и вещей
в натопленном дому.
Всё тише звон его ключей,
что отпирают тьму,
и всё светлей его ладонь,
прозрачнее лицо…
И зимний сумрачный огонь
берёт тебя в кольцо,
и ты горишь в горсти земной,
как в масле горклом нить,
живя любовью и тоской…
А чем ещё и жить?!
* * *
Когда глядит молчащий человек
в своё окно на падающий снег,
то он не одинок на белом свете.
И тот, кто — зренье чуткое одно,
с ним рядом смотрит в зыбкое окно
как рты снежинкам подставляют дети,
смеясь, галдят, ещё без рукавиц,
и смахивают капельки с ресниц,
и лица поднимают в упоенье —
и кажется, что снег стоит, а ты
возносишься в объятья высоты.
Такое вот простое вознесенье.
* * *
Мы с тобой проживём и зимой,
ведь всё наше по-прежнему с нами.
Замороженный воздух резной —
как старинный комод с тайниками.
В этих мреющих нишах ночных,
в этих ящичках хитрых зеркальных
столько разных чудес золотых,
столько всяких вещиц музыкальных.
Лишь рукою тихонько коснись,
и откинется дверца упруго.
Вот свисток, в детстве сделанный из
абрикосовой косточки смуглой.
Ты подуешь в него — полыхнёт
настороженный иней на стенах.
И детсадовский полдень войдёт
в сердце дикой зимы неизменной
безоглядно, светло, налегке…
А пока мне угадывать сладко:
льдистый жёлудь в твоём кулаке
иль цветочная муха-журчалка?
* * *
Зима в провинции огромна,
у края города, когда
в давно не крашенные окна
глазеет жадно высота.
Ещё не время снежной манны,
и рот чернеет пустоты.
Не затмевает свет фонарный
мерцанья близкого звезды.
А утром — иней, птичья склока
среди сияющих ветвей.
Горят шипы чертополоха,
став за ночь толще и длинней.
И он как буквица — оттуда,
из книги стародавних зим…
И бытия земного чудо
дыханьем полнится твоим.
* * *
Дерево заглядывает в дом.
Видит человека за столом,
он сидит, упёршись взглядом в стенку…
Дерево выходит за края,
за пределы инобытия,
и в окно протягивает ветку.
* * *
Я видел сад заснеженный, и в нём
печальных женщин в платьях разноцветных,
в молчанье собирающих плоды.
Простоволосы,
пот на тонких лицах —
не знал, что мёртвым от мороза жарко.
И молодая бабушка моя
в бордовом платье в блёстках золотистых
мне яблоко горящее несла
по полю
через снег неодолимый.
* * *
Человек появляется на холме
среди скирд кукурузных — ведь дело идёт к зиме.
И пока он машет рукой с холма,
происходит зима.
Вырастает иней — уколы его легки,
засыпает снегом русло сухой реки…
И пока мы смотрим и машем ему в ответ,
происходит
свет.
* * *
Зима тебя стеною обнесёт —
молчанием прозрачным, словно лёд,
его потрогать можешь ты руками.
За ним, по-рыбьи открывая рты,
слова глядят из пресной темноты,
тончайшими мерцая плавниками.
Но всё порой смещается окрест —
дома, деревья, вещи сходят с мест,
молчание по кругу разбивая,
и снова ты трепещешь и горишь,
и говоришь,
и всё же говоришь,
для мёртвых и живущих воскресая.