Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2024
Вопросы для обсуждения:
Ваш круг чтения в 2023 году: остался прежним или изменился (расширился? сузился?),
отслеживали новинки, наверстывали упущенное или перечитывали?
Что читали больше: худлит или нонфикшн, отечественное или переводное?
Открытия года: имена и книги.
Что посоветуете не пропустить, обязательно прочесть?
Александр Марков, литературовед, культуролог (г. Москва)
«Здесь и сейчас» как интуиция постпандемийного мира
В 2023 году исчезло желание следить за «новым», как ждут нового Пелевина, нового Сорокина или нового Водолазкина. Дело не в том, что писатели стали хуже писать, а в том, что изменилась сама социальная ткань. И Сорокин, и Пелевин работали с пористой тканью советского и постсоветского языка, с ее заплатами, лакунами, швами, показывая, что будет, если эти слова начнут действовать серьезно, какая на самом деле реальность будет зиять там, где мы чувствовали прежде только нехватку смысла. Теперь ткань стала другой, и иногда кажется, когда читаешь мировые новости, что сейчас историю пишет какой-то захудалый писатель, не умеющий сводить концы с концами, допускающий провисание сюжетных линий в пределах десяти страниц, не мотивирующий поступки героев. Такое письмо должно было вызвать ответ романистов, и назову только два из прочитанных в 2023 году переводных романа. «Времеубежище» Георги Господинова — дистопия, с большим числом цитат из «Волшебной горы» Томаса Манна, в которой показано, что будет, если плохой писатель нашей истории сведет концы с концами и все дружно проголосуют за возвращение в прекрасное прошлое. «Новые волны» Кевина Нгуена — тоже дистопия из мира сетевых стартапов, в которой исчезающие сообщения мессенджера должны отправлять всех в прошлое, но и концы бунтов тоже свести невозможно.
Расширился круг чтения или сузился, сказать трудно. В тех областях, которые меня больше всего интересуют как критика, книга уже не выступает отдельной единицей: она может быть сначала представлена как сетевой сериал (что было с «Комнатой Вагинова» Антона Секисова, о которой я уже писал в журнале («ДН», № 12, 2023), или же сопровождаться большим числом реальных и сетевых мероприятий, как это происходит с поэзией. Конечно, и во времена Сапфо поэзия была погружена в литературный быт, но сейчас книга может быть и стримом, и текстом, и представлением ее одновременно. Причем в отличие от популярной поэзии, где это необходимое рекламное сопровождение, здесь это эксперимент с самой формой, каким он был и в эпоху «книг художника», и в эпоху ксерокопированных авторских изданий. Сегментация литературной жизни после пандемии также способствует кристаллизации местных литературных школ и их способов самопредставления.
Как раз по количеству наименований я больше читал нон-фикшн, который позволял посмотреть на происходящее со стороны. Скажем, вполне впечатлила недавно переведенная книга «Геометрия скорби» Майкла Фрейма — попытка разложить скорбь на составляющие и смоделировать философию здесь и сейчас. Вообще, это «здесь и сейчас» как интуиция постпандемийного мира, что нужно здесь, в своей квартире, собрать мир, лежит на многих новинках нон-фикшн, включая все исследования природы, экологии, мхов и слизи, которые во множестве сейчас выходят. По-новому стал звучать русский авангард: скажем, прочел вышедшее в 2023 году четырехтомное собрание Бориса Арватова, теоретика производственного искусства. Этот авангард покоряет умением сказать, что история — это не ряд образов, которые мы частично отбрасываем, а частично сохраняем, а целые пласты высказываний, и пока не научился смело говорить сам, нечего судить о закономерностях истории. Все бесплодные споры, каков наш исторический момент и прав или ошибся Фукуяма, разбиваются об эту смелость.
Открытием для меня стал выход русского перевода второго тома труда «Индивид» Жильбера Симондона. Без этой книги трудно понять споры во французской теории, о тексте, теле, разуме, подражании природе. Симондон создал для французской теории такую сетку понятий, как Гегель для немецкой философии, так что даже человек, не ссылающийся на него, когда нужно заострить проблему, мыслит как Симондон. Существенно, что этот мыслитель вел диалог с кибернетикой, пытался понять, когда в мире машин может произойти индивидуация — и это необходимо в нынешних спорах об искусственном интеллекте.
А так впечатлений много, например, только что прочел новую книгу нашего культуролога Владислава Дегтярёва «Память и забвение руин». В ней меня привлекла идея различения меланхолии, которая делает человека сверхчувствительным, и ностальгии, которая в чем-то инфантильное чувство: ностальгия возвращает нас в детскую, но детскую, полную продуктивных фантомов, мечты о далеком плавании. Дегтярёв, разбирая истории естественных и искусственных руин, эстетики руин, показывает, как можно найти равновесие между меланхолией и ностальгией, которое и не позволит прятаться во «времеубежище». Вот эту книгу я бы посоветовал прочесть.
Как всегда, радуют серии нон-фикшн, скажем, серия «Интеллектуальная история» издательства «Новое литературное обозрение». Есть книги, которые я сейчас начал читать, прежде всего, «Семечки», издание записных книжек Константина Вагинова. Дело не только во внимании к фигуре Вагинова, которое будет только возрастать по мере сегментирования литературного поля, но в том, как вообще функционировало письмо в авангардную эпоху. Мы привыкли к письму, которое кажется плакатным и фельетонным, — таково упрощенное восприятие авангарда. Но на самом деле письмо авангарда — выражение сознания героев, которые уже допустили для себя что-то — собственную смертность, или собственное гротескное величие, или собственное юродство. Такое письмо, как у Вагинова, и в записных книжках, и в романах, пытается найти тело для этого допущения, все-таки как-то облечь это телом, чтобы произошло, по выражению А.Л.Зорина, появление героя. Но в романах приходится подчиняться романным условностям, тогда как в записных книжках мы видим само это дело поиска. В каком-то смысле Вагинова надо читать для понимания Булгакова, или Олеши, как Симондона надо читать для понимания Делеза и Дерриды.
Если же говорить о моем читательском опыте на протяжении всего 2023 года, — то это опыт перечитывания. Например, со студентами мы читаем работы Вальтера Беньямина о Бодлере или работы Жака Дерриды о Целане. Еще десять лет назад казалось, что это просто опыты критической теории и критики языка, когда вслед за поэтом философ показывает, что далеко не все можно сказать, что поэзия оказывается инструментом зазора между необходимым и возможным, катастрофой, обрушением привычного. Но сейчас в этих работах открывается еще один мотив: поэт как вдохновение для себя, поэт как неожиданное божество самому себе. Романтический культ гения был напыщенным, но это не значит, что постепенно голос другого, голос друга не может стать таким голосом гения, голосом, указывающим, что вот, достаточно посмотреть — и само бытие возвращается к нам.