Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2024
Чигрин Евгений Михайлович — поэт, эссеист. Родился в 1961 году на Украине, в г. Мала Виска (Кировоградская область). Долгие годы жил на Дальнем Востоке, в Южно-Сахалинске. Автор 12 книг стихотворений. Лауреат многих литературных премий, в том числе национальной премии «Золотой Дельвиг» (2016). Живёт в Москве.
Найденное
Поплатишься за дружбу с Бафометом,
За телеграммы сатанинским метром,
Написанные найденным пером.
Кто говорит? Костлявая на крыше?
Тот змей, что к Еве подбирался ближе? —
Её сестру затискивал тайком.
В гниющих пнях и под камнями лето
Осталось где-то… Всё, что в форме бреда
В мозгах перекрутилось. Бафомет
Всю ночь в тебе тряс кумполом козлиным
И похвалялся миллионным сыном,
Шутил похабно и сулил не смерть,
А что-то третье между тьмой и светом…
Показывал, как страх бежит по клеткам —
По нервным? Да. Включал огонь в глазах
Блуждающий, по цвету серой крысы,
Давал глотнуть безвестной марки виски,
Курил сомнамбулический табак.
Там, в этом «третьем», жизнь другого сорта,
Другая будет у тебя обёртка,
Машина-сердце, только и всего.
Махнул рогами Зверь — огни сверкнули,
Из сотен ружей вылетели пули,
Сцепились скалы, сделалось мертво.
А что там дальше? Я не помню, право,
Со всех сторон надвинулась орава
Несытых монстров, падких до расправ.
Всё стало вопросительней, чем было:
Теперь внутри врага моя квартира,
В которой я живу без всяких прав.
Уроборос
Так долго розовели облака,
Тянулась к жизни детская рука
И ангел рефлексировал. Серьёзно?
Не потому ли мальчик в старика
Так быстро превратился: у виска
Крутить не надо. Осень смертоносна
По всем характеристикам… Вчера
Листва ольхи, как в музыке, сошла
С текучих рук, шумы послала в космос.
И про себя всплакнул бродячий пёс,
Заметив, что три молнии пронёс
В кашне грозы змеюка Уроборос.
Тот самый, что пытается сожрать
Свой гибкий хвост, кому весь мир — кровать,
Кто всё про обновленье смерти-жизни
До капли знает. Как ему не знать:
Все знания в него вдохнула мать,
Другие змеи Уро ненавистны.
Так вот: цикличность жизни и т.д.
Стал мальчик стариком, теперь везде
Он видит только прошлое и ради
Какой-то милой привлекает сны.
Морфей их знает, как они смешны:
Когда у них все ночи в шоколаде.
Когда над ними Уроборос, но —
Они его не видят, не кино,
Не басенная книга о животных.
Объятья. Осень. Там мы или здесь?
Миры перемешались? Хаос. Смесь.
…Мерцают огоньки в местах болотных.
* * *
Несытое солнце смотрело на сытые розы,
И маятник жизни качался у Бога в руках,
В саду просыпались от счастья незрячие осы…
Весна закрывалась: богиня весны при ключах
Стояла, курила воздушное. Веста ли, Флора?
Неважно. Рассмотрим потом, а когда, не скажу…
Казалось, что в воздухе рядом звучит радиола:
Фокстрот довоенный, далёкий, как остров Шумшу.
Никольский собор отражение рая старался
Запомнить на память… некрепкое солнце тепло
Никак не включало… Прохожий фастфудом питался,
А облако в реку легло, точно Божье тавро.
Вздыхала река. И рыбак разговаривал с лодкой
Такой голубой и оранжево-красной с боков,
Шёл кот Барбарис с ослепительно-стильной красоткой
На зависть прибрежных, влюблённых в себя воробьёв.
Весна уходила, теплом не насытив, и Флора,
Почти докурив, усмехнулась, смахнула мираж,
В котором играла, шипя под иглой, радиола
Фокстрот довоенный, а может быть, траурный марш.
* * *
Рыбак фотографирует леща,
Лещу в предсмертье точно не до селфи.
Его друзья подводные молчат,
А рядом в банке копошатся черви.
«Живые черви! Где ты, водный бог? —
Лещ умоляет, — измени мой жребий,
Перечеркни, ужасный эпилог,
На дне остались озорные бэби…
Бесспорно, я смекалист и красив,
В реке все фишки просекал свободно,
Переплывал легко большой залив,
Нырял в места дремотные охотно.
Сазан, и окунь, и толстенный сом,
Как сорок тысяч братьев я любил вас!
И наш невозмутимый водоём,
Кота на берегу, что хочет «Вискас».
Мои бока в последний раз блестят
Под солнцем-Ра… В египетскую темень
Я ухожу… Под занавес летят
Три облака в полуденном эдеме.
А по воде гуляют барки — две,
И рыбаки проклятые смеются.
Под музыку в береговом кафе
Влюблённые друг другу признаются».
Недоверчивые очки
Не призрак твой, а сам ты на пустых
Ногах стоишь, забытый ипохондрик,
Стоишь и видишь в облаках гнилых
Чудовище, а рядом дошлый чёртик, —
Химеры в недоверчивых очках.
Опять не те напялил, старый мальчик?
Внутри тебя в неприбранных садах
Блуждающий огонь зажёг сигнальщик.
А вслух ты говоришь: «Теперь я где?»
Махни рукой, всплакни над «Незнакомкой»,
Что стала крысой при другой звезде,
Белиберде и музыке негромкой,
Что скомкана была… В твоих глазах
Та пустота, что видится погосту…
Смахни слезу, метафору, а страх
Нам скоро будет, милый, не по росту.
Опять ты с аллегорией? А как
Придуркам нежным втолковать живое?
Не призрак твой, а сам ты в облаках,
Какое небо высмотрел — шестое?
Тут что к чему? Да я и сам зачем?
Сомнамбулы со мной гуляют рядом.
У каждой лунной есть смешной никнейм,
Равно клеймо под жёлтым маскхалатом.
Ну, вот и всё. А что ещё, старик?
Палата № 6 не на ремонте?
В тебе двойник безбашенный возник, —
Ты слышишь, он прочёл «Из Пиндемонти».